Охотник за головами, стр. 32
…Разведчики ушли к частоколу сразу после первых петушиных криков. Луна уже садилась, звезды начали тускнеть, да вдобавок еще натянуло тумана из тесно окружившего деревню леса. Люди Штерна, закутанные в серые маскировочные плащи, как ласки, перемахнули через заостренный частокол, а лесовики в это время сняли дозорных, задремавших под утро на трех сторожевых вышках. Креест, наблюдая за ними, только удивленно присвистнул. Стреляли следопыты отменно, чуть ли не в полной темноте, не каждый смог бы так попасть.
Тяжелые кони рейтар, вместе с седоками, уже стояли прямо напротив ворот Пригорья. Пятнадцать закованных в сталь всадников готовы были взорвать тихий сон поселка углежогов. Швартберг подправил ремень каски, проверил, легко ли выходит из ножен тяжелый палаш и привел свою команду в полную готовность, предостерегающе подняв вверх правую руку с раскрытой ладонью. Ворота должны были открыться с минуты на минуту. Командир всадников покосился на Дрееке, стоявшего рядом с ним. Обычно спокойный секретарь заметно нервничал. Пальцы то и дело то стискивали, то отпускали ремень уздечки. Да и вообще Швартбергу очень не нравилось его поведение в последнее время, взять хотя бы ту ночную выходку. Хотя, может, и правда, Клиггера шарашит мандраж. Мысли Сольена были остановлены тихим скрипом открывающихся створок, сбитых из толстых досок. Швартберг резко выдохнул и, уже срываясь с места, резко махнул вперед рукой.
И молча, лишь взрывая топотом кованых копыт сонную тишину, рванул вперед отряд магистратуры Тотемонд, государства закона и порядка. А впереди, сразу оторвавшись от всех, несся первый секретарь верховного суда Клиггер Эйсвальт ван Дрееке, и встречный поток воздуха развевал за его спиной черный плащ, напоминающий в эти мгновения крылья стервятника, почуявшего добычу.
4
Вытащив стрелы из уже похолодевшего тела ребенка, Освальд на минуту остановился. Надо было перевернуть его, удостовериться в том, что ошибся, но он не мог… В груди колотило и бухало сердце, руки заметно тряслись. Обычно абсолютно невозмутимый, сейчас он с трудом перевел дух. Освальд боялся, боялся сделать то, что требовалось. Закрыв глаза, досчитал до трех и быстро перевернул малыша. Замер, глядя на такое знакомое лицо.
Валек, восьмилетний внук старика Бракела, лежал на промокшей от его собственной крови траве и, казалось, просто смотрел вверх, в хмурое осеннее небо. В небо, бывшее таким серым и пустым в это последнее утро его коротенькой жизни, глядели навсегда оставшиеся чистыми и голубыми глаза. Шелестели вокруг листья, покачивалась выросшая за лето трава, и ветер доносил острый запах гари, жуткий и омерзительный запах горящей, мертвой деревни.
А рядом с телом мальчика сидел, уставившись в одну точку и шевеля губами, молодой, крепкий парень, с отточенным мечом за правым плечом. Все, ради чего было затеяно это дело, разлеталось в воздухе, разрываемое потоками холодного ветра, как хлопья черного дыма. Дыма, уносившего с собой десятки душ ни в чем не повинных жертв. Дыма, несущего обрывки мечты о лучшей жизни, о чем-то добром, чему не суждено было сбыться уже, наверное, никогда.
Прикрыв малыша нарубленными с деревьев ветвями, Освальд пошел к Серому, не оглядываясь. Подойдя, одним прыжком взлетел в седло, не коснувшись стремени. Поднял высокий воротник куртки и зашнуровал, закрывая шею и лицо. Хлопнул коня ладонью, отправив его в быструю рысь, и расслабленно откинулся назад, давая отдых напряженным за долгую дорогу мышцам. До Пригорья оставалось, самое большее, минут десять таким ходом. Спасти наверняка никого не удастся, но попасть в деревню было необходимо. Освальд не хотел признаваться самому себе, но вопреки всем его реальным взглядам в глубине души еще теплилась надежда. Хотелось думать, что, может быть, Реми успели спрятать и ему удалось пересидеть до ухода нападавших.
По лесной тропе несся одинокий всадник с заледеневшим сердцем и замороженной душой. В глазах охотника никак не отражалось пламя, бушующее внутри его. Мысли Освальда лихорадочно метались, взвешивая все «за» и «против». Несмотря на душившую ярость, на свое бессилие, на невозможность что-либо изменить, так мешавшие думать трезво и логично, в голове все стройней вставала четкая цепь рассуждений.
Такие стрелы ему уже приходилось видеть раньше. Знающие люди, старожилы Синих гор, говорили о племени Черных Стрелков, некогда бывших хозяевами здешних мест. Но после их разгрома остатки былой грозы предгорий ушли достаточно далеко отсюда. Занимались они в основном грабежом торговых караванов да крестьянских обозов, устраивая засады в ущельях и на перевалах. Сказки о нападениях на поселения у самого горного хребта в Тотемонде рассказывали постоянно, но поверить в них могли только горожане. Тот же самый Бракел утверждал, что в этих местах их уже несколько лет никто не видел и не слышал. А уж напасть на самое крупное поселение в здешних краях… при мысли об этом Освальд еще сильнее ощутил накатывающую волну холодной ненависти к тем, кто хотел, чтобы в это поверили.
Он уже понял, кто мог стоять за всем этим, догадался, это было так легко. Вспомнил тяжелый взгляд префекта во время разговора с ним, давящий, желающий подчинить. В его глазах, казалось, не отражались обыкновенные чувства и эмоции – ничего. Такой взгляд, немигающий и холодный, был у змей, на которых заставляли часами пялиться в Школе, чтобы научиться долго не моргать. Только змеи ничего не могли сделать с людьми, смотревшими в их немигающие ледышки. А вот Кадавер смог дотянуться до своих жертв, дотянуться и ужалить ядом. Человек с таким взглядом легко мог уничтожить своего малолетнего врага, прихватив в придачу сотню ни в чем неповинных людей.
«И как я мог так долго задержаться в горах! Ведь если бы я был рядом…»
Серый вылетел на прямой отрезок, ведущий прямо к задней части частокола, и Освальд резко выпрямился в седле. Насколько охотник знал действия карательных отрядов, они всегда оставляли засаду, для того чтобы взять оставшихся в живых людей, прятавшихся до времени в укромных тайниках и выходящих после отъезда палачей. Одуревших от горя, смотревших застывшими взорами на тела своих близких, скрутить их было легче котят. Серьезного сопротивления чаще всего не оказывали, иногда из-за охватившего равнодушия, а иногда из-за внезапности нападения. А уж на него засаду точно устроили, в этом Освальд был твердо уверен, не мог господин Кадавер простить ему проступка, и уж точно за его голову много денежек пообещал. Ну, оно и к лучшему, некоторые сразу смогут заплатить за сотворенное ими зло.
Багровые языки злобы все дальше отходили от мыслей Освальда, а ледяная расчетливая ненависть становилась осязаемой, помогала лучше видеть, слышать, чувствовать. Найти, остановить, сколько бы их ни было и где бы это ни происходило, да наказать так, чтобы потом вспоминали со страхом еще очень долго. И больше никакого другого решения, только так.
Объехав частокол, он остановился у распахнутых настежь ворот. Клубы дыма от горящих строений становились все меньше, хотя возле деревни они застилали глаза. Но если Освальду было неудобно смотреть вокруг, то… то что говорить о лучниках, наверняка засевших где-нибудь поблизости. И хорошо, если только о лучниках. В том, что они точно стараются высмотреть его, сомневаться не приходилось. Ладно, хоть на какое-то время можно было скинуть их со счетов из-за дыма. Заведя правую руку за плечо, Освальд нащупал шероховатую поверхность рукояти стального товарища. Крепко сжал ее и медленно попробовал, как меч выходит из ножен. Потом подтянул перевязь шпаги, старой боевой подруги, мерно стучавшей оковкой ножен у стремени, а левой рукой чуть дернул поводья, быстро въезжая в горящую деревню. Арбалет лег поперек седла чуть позже. Скрываться охотнику совершенно не хотелось. Не сегодня и не именно от этих убийц. Рассудок протестовал, но внутри что-то подсказывало о верности выбранного решения.
В этот момент ярко блеснула молния, громыхнул гром, и из весь день хмурящихся туч хлынули на землю потоки дождя. Еще лучше. Если в Пригорье затаились стрелки с огневым боем, то сейчас фитили вряд ли помогут. Охотник усмехнулся мыслям, залез пальцами в кармашек на поясе. Бросил в рот извлеченный из него неровный кругляш, сильно пахнущий ароматической смолкой и мускусом. Разжевал, ощущая вяжущий вкус снадобья, прикрыл глаза, когда началось действие. Через несколько минут слух, осязание и зрение стали в разы сильнее, поначалу заставив напрягаться. Но привычка взяла свое, спустя немного времени Освальд пришел в норму. Только стал намного более внимательным, более быстрым и выносливым. Школа давала своим ученикам не только умение махать железками.