Когда завидуют мертвым, стр. 76

— Наташа, я могу погибнуть постоянно. Я мог погибнуть в лодке, в метро, в городе и когда сунулся к амазонкам, чтоб ребят спасти. Но я не погибну. Для меня нет смерти. Я отрубил своей смерти голову, ты разве не помнишь?

Она положила руки ему на плечи и еще пристальней посмотрела ему в глаза.

— Почему, Илья? Почему ты такой? Ну сними ты маску. Я же чувствую, что ты другой. Хороший. Я чувствую тебя. Даже если ты не останешься, то хотя бы покажи мне себя настоящего. Мы ведь больше не увидимся!

— Ты ошибаешься. Я таков, каков я есть…

— Нет. Нет! Женское сердце не обманешь! Ну есть у тебя чувства! Я знаю!

— Я убил миллионы людей. Я убил ее. Какие могут быть чувства, — монотонно проговорил он, и вдруг на его левой щеке заблестела бегущая к усам одинокая слезинка. Он схватил женщину рукой за горло и сильно сжал пальцы.

— Не делай так больше, — зло сказал Людоед и, слегка оттолкнув ее, направился к луноходу. — Прощай, — крикнул он, не оборачиваясь.

Аппарель закрылась за ним, и Нордика, вздохнув, тихо произнесла:

— Ненавижу тебя. — Затем она перекрестила отъезжающую машину. — Храни вас Бог.

Она пошла прочь, поправляя висящий на плече пулемет и свистом подозвав гуляющего в стороне пси-волка.

21

Записная книжка

Сквернослов занял место Макарова. Юрий вел луноход и иногда бросал ему короткие фразы, объясняя, как управлять машиной. Они уже давно покинули столицу и двигались по какой-то просеке среди зарослей мертвого подмосковного леса. Варяг, как обычно, наблюдал в перископ.

— На следующем привале надо Андрея помянуть, — вздохнул он. — У меня есть кое-что.

— У меня тоже, — устало произнес Людоед, глядя в потолок и скрестив руки на груди.

— Хотел бы я знать что, — хмыкнул Варяг. — Ты, наверное, пьешь только серную кислоту.

— Ой, ну пошутил. Остроумный.

Николай пристально смотрел на Людоеда, пытаясь понять, что вообще это за человек. Он был жесток и циничен. Он презирал всех вокруг и источал постоянную угрозу. Но когда это приводило к какому-то пику, грозившему перерасти в серьезный конфликт, он менял линию поведения, разряжал обстановку и при этом все равно оставался победителем. Достаточно было вспомнить момент, когда он вдруг первым вызвался помочь похоронить Андрея и Ульяну. Определенно Крест был умный человек. И его внутренний мир был куда глубже, чем его показная нарочитая звериная злость, обволакивающая его, как этот черный мундир.

— Чего смотришь, блаженный? — равнодушным голосом спросил Илья у Николая.

— Какой?

— Блаженный.

— Что это значит?

Людоед лениво покрутил пальцем у виска.

— Это значит такой, — ухмыльнулся он.

— Почему это? — нахмурился Васнецов.

— Да ладно. Шучу.

— Слушай. Может, стоило Нордику с собой взять? — осторожно спросил Николай.

Крест взглянул на него, наклонившись и упершись локтями в колени.

— Что, понравилась?

— Да нет. Ты не думай… Я же понимаю… Между вами что-то есть… — сконфуженно начал оправдываться Васнецов.

— Ничего нет, — мотнул головой Крест, оборвав его на полуслове.

— Но как же. Я же видел. Когда вы прощались…

— Просто она меня любит. Хотя вслух об этом не говорит. Бедняжка. — Крест вздохнул, покачав головой. — А женщина в группе — это очевидная предтеча дисбаланса среди нас. Знаешь, почему у моряков издревле считалось, что женщина на корабле к несчастью? Вот по той же причине.

— Любит, говоришь? За что, интересно, — хихикнул Яхонтов.

— А все очень просто, Варяг. Я сволочь. А сволочей бабы любят. Вот ты, Коля, хороший, добрый парень. Вот тебя бабы никогда любить не будут.

— Почему это? Что же мне, в сволочь превратиться? — удивленно спросил Николай.

— Нет. Ни в коем случае. Любовь того не стоит, чтобы убить в себе себя и стать мутантом. — Он снова облокотился на стенку и уставился в потолок. — Есть два типа мужчин. Один тип — это донжуаны, ловеласы, казановы и прочие бабские угодники и охотники за плотью. А есть романтики и поэты. Не в смысле, что они обязательно стихи сочиняют. А по сути, их души. Первым нужны победы. Нужны женщины у их ног, готовые отдаться им по одному зову инстинкта и похоти. Им нужно удовольствие и грех. Вторым не нужно от женщин ничего. Им нужна одна. И от этой одной им нужна ее чистота, доброта, улыбка и искренность. Робкое прикосновение руки. У таких мужчин душа живет в сердце. А у других… Наверное, в штанах. — Он засмеялся. — Хотя сейчас все по-другому. Сейчас все честней. Как и положено быть в первобытном мире.

— А у тебя где душа? — снова хихикнул Варяг.

Илья задумчиво покачал головой и монотонно заговорил:

Где была твоя душа…
Шепчет сердце мозгу не спеша.
Где была она тогда,
в день, что сжег меня дотла.
Как тебе позволить я смогла,
чтоб обрушил в бездну небеса,
чем не угодила тебе я?
Разве я неправильно жила?
Разве не пульсировала я?
Так зачем теперь мне пустота
там, где жить должна твоя душа,
а теперь там лишь ютится боль.
Еще раз теперь спросить тебя позволь,
чем повинен мир в твоей беде?
Где была душа твоя, ну где?

Крест пробормотал неторопливо это стихотворение и презрительно фыркнул:

— У меня вообще нет души. И вообще, кто сказал, что она существует?

— Ты это сам сочинил? — Варяг уставился на Людоеда.

— Да брось ты. Нет, конечно. Так. Один парень.

— И что с ним?

— Он умер двадцать лет назад. Как и большинство на этой планете. Все, ребята, идите к черту. Я спать хочу. Пока вы в подвале у баб этих прохлаждались, я, между прочим, умаялся сильно. — Он разлегся на сиденье и укрылся своей черной шинелью, повернувшись лицом к стенке. — Слышь, Варяг. Я пока спать буду, ты мне своим мечом голову не отрубишь?

— Есть такая мысль. Но боюсь салон испачкать твоей кровью. У тебя вообще кровь есть или в твоих жилах полоний течет?

— Свинцововисмутовая смесь для охлаждения реактора. Как в подводных лодках, — устало ответил Крест.

— Ты подводник? — спросил вдруг Николай, вспомнив разговор Пентиселеи и Людоеда.

— Нет. Я «парусник», — не поворачиваясь, ответил тот.

— Как это?

— Морской диверсант-водолаз. Спецподразделение «Парус». Ты никогда о нем не слышал. Да и никто не слышал. Все, Васнецов. Иди в задницу. Я сплю.

Николай вздохнул и уставился в смотровую щель. У него была масса вопросов к Людоеду, но тот не давал даже шанс их озвучить. Хотя его признание о том, что он какой-то особый диверсант, было очевидным прогрессом. Но получит ли он ответы на другие вопросы? Ведь они так и не узнали многого, что было на их пути. Остался тайной странный дым в наводненном люпусами Ферзикове. Осталось тайной видение Раны, катающейся на коньках возле конфедерации. Остался тайной этот загадочный великан в метро, что спас ему жизнь. Остался тайной «Субботний вечер»…

Стоп! Николай стал водить ладонью за своим сиденьем. Там, где проходила пластина обогревателя. Он вспомнил, что положил в узкую щель между сиденьем и бортом записную книжку, которую принесли из бункера сталкеры и просили передать ему. Вот она…

Он извлек потрепанную книжку. Она хорошо просохла. Внимательно осмотрев ее, Николай осторожно попытался ее раскрыть. Поддалась. Возможно, даже не придется ее отпаривать, хотя некоторые страницы были все же слипшимися. Однако первые раскрылись довольно легко. Васнецов сел поудобнее, чтобы утренний свет из смотровой щели позволял читать, не напрягая зрения. Чернила растеклись от сырости. Некоторые буквы были нечитаемы. Но Николай решил, что, возможно, он сможет понять смысл написанного хотя бы по тому, что удастся прочитать. Итак…