БУПШ действует!, стр. 30

Ровно в двенадцать часов по Овраженской улице разнесся сигнал горна. Мы вышли со знаменами, горном и барабаном и строем прошагали по всей улице туда и обратно. В белых рубашках, в кофточках, с красными галстуками, печатали шаг, как на параде. Римма, тоже в белой кофточке и красном галстуке, четко командовала: «Раз-два, раз-два!»

И Борис пошел с нами!

Из всех домов сразу потянулись к нашему БУПШу взрослые и малыши. Они спешили занять места, чтобы смотреть наш праздничный концерт. Зрителей пришло столько, что скамеек не хватило, и многие стояли.

В первом ряду, бок о бок с Люсиной бабушкой и Ангелиной Павловной, сидел мой дед — довольный, улыбающийся.

Вчера он пришел из БУПШа и, похмыкивая, показал маме белые квадратики ватмана — на них в углу был нарисован наш БУПШ — гараж с флагом! — а посередине написано: «Дорогой товарищ!» Дальше проставлена фамилия: «Зайцев Егор Иванович!» Билеты были для всех, но мама, отец и Леха не смогли прийти. И очень жаль. Я отлично выступал. Стоял на руках и выжимал стойку на табуретке. Мне сильно хлопали.

Но больше всех хлопали Назару. Он вел программу и всех смешил.

Только еще до нашей Ура-бригады выступила тетя Варя. Она была нарядная, в цветастом шелковом платье. А сказала она всего два слова. Что все ребята, то есть мы, бупшинцы, большие молодцы. Делаем на улице много полезного. И призвала взрослых помогать нам.

Вики на празднике не было. А тетя Варя осталась до конца и смотрела весь наш концерт.

Назар Цыпкин превзошел сам себя. Прямо как Аркадий Райкин. Два раза даже переодевался — нацепил маску с усами и изобразил Демьяныча: сначала молодого, с черными усами, а потом седого усача-пенсионера с трубкой. Все смеялись, и Демьяныч тоже.

А вот Длинный Федула со своими фокусами провалился. Во-первых, у него не вылетел голубь из шляпы; во-вторых, заело какую-то дверцу в ящичке и когда Федула перевернул его, то все увидели, что ящичек с двойным дном. Секрет фокуса открылся, все тоже смеялись, а Федула скис. «Если б, говорит, знать, что так будет, лучше и вовсе не делать цирка».

Но мы с ним не согласились. Все равно было интересно.

После концерта взрослые разделились на группы и разговаривали друг с другом и с нами. По всей улице раздавалась музыка. Это Славка Криворотый крутил пластинки через динамик.

А Маша открыла библиотеку. Рудимчик бегал вокруг взрослых, приглашал записываться. И записалось в этот день еще двадцать три читателя. Тоже здорово!

Потом был перерыв на обед, а с четырех часов начались футбольный матч и другие спортивные соревнования.

Мы боялись, что взрослые больше не соберутся. Но на футбол пришли даже те, кто не был на концерте. Болельщики свистели и кричали, как на настоящем стадионе. Команда «Варяг» с треском всадила в пасть «Акуле» четыре гола. Борис и Адмирал красиво спасовались и творили чудеса, как сказал какой-то незнакомый мне дяденька. Капитан «Акулы» Славка Криворотый жаловался, что поле кочковатое, поэтому, дескать, и проиграли.

Пока шел матч, мы успели приготовить на цирковой арене костер. И вот взлетело к небу золотое пламя! Мы встали и спели свой бупшинский гимн. Вдруг вышла Люся и сказала:

— Ребята, мы решили сегодня на первом бупшинском костре избавиться от того, что портит нашу жизнь. Давайте сожжем сейчас равнодушие. Стража, вперед! — скомандовала она.

И дробно застучал барабан, а откуда-то сбоку один за другим вышли цепочкой малыши. Они держали в руках длинные пики, а на головах у них были колпаки, которые помогал клеить мой дед.

Рудимчик нес на шесте что-то непонятное, завернутое в простыню. Когда простыню стянули, мы увидели чучело из бумаги — наподобие Кощея или Бабы-Яги. Поперек чучела была наклеена лента, и на ней написано: «Равнодушие».

Стража обошла костер, громко выкрикивая:

Хотя это было для нас и неожиданно, но мы тоже стали повторять эти слова, а потом заиграл горн. Рудимчик раскачал чучело и бросил его в костер. Оно сразу ярко вспыхнуло, осветив наши лица. Стражники закричали: «Ура!» И мы присоединились к ним.

Люся опять вышла вперед и сказала:

— Ребята, вы помните, что наш боевой штаб возник по договору с Советом Овраженских Командиров. У Овраженских Командиров был боевой девиз. Мы хотим, чтобы такой девиз был и у БУПШа.

— «Сила — Победа!» — закричал я.

— Нет, — ответила Люся. — «Дружба — Победа!»

— «Дружба — Победа!» «Дружба — Победа» — подхватили все вокруг, хлопая в ладоши, и я тоже кричал и хлопал.

Ну какая она молодец, наша Люська Кольцова, что вспомнила сейчас о Командирах и придумала такой хороший девиз.

Потом мы пели, сидя вокруг костра на скамейках и прямо на земле, — и взрослые с нами тоже. Оказывается, нашлись общие песни. Тима руководил хором и вспоминал то одну, то другую песню, которую предлагал спеть сообща. Громко неслось по улице:

Стало уже совсем темно, зажглись фонари у домов, вдалеке через овраг засиял освещенный город, большой и тоже нарядный, а мы все не расходились, разговаривали и пели…

Все равно он с нами вместе!

А сегодня Борис уехал.

Все-таки уехал. Насовсем.

Рано утром почтальон принес ему в дом Демьяныча письмо. Оно было от Борисовой тетки, в ответ на телеграмму.

Днем ко мне прибежал Рудимчик и сообщил, что Борис уже уходит на вокзал. Я бросился через федуловский двор на Овраженскую улицу. В БУПШе собрались все наши. И тетя Варя. Люся сказала:

— Мы решили Бориса проводить.

На Машином столике лежали какие-то кулечки и свертки. Это ребята принесли из дому продукты и сладости — на дорогу. Я расстроился, что не захватил ничего. И набросился на Рудимчика: ну, что он никогда толком не скажет. А он заявил:

— Самому надо соображать. Вот и поговори с ним!

Но бежать домой было поздно.

Борис пришел в БУПШ с Демьянычем и его женой. Демьяныч держал небольшой чемоданчик.

Маша поднесла Борису наш общий подарок — книгу. И альбом с фотографиями, где сняты все мы. На книге было написано: «От верных друзей члену БУПШа Борису Черданцеву». Борис долго рассматривал обложку. Так долго, как будто совсем не умел читать. А там и было-то всего одно слово: «Честь». Наконец он тихо сказал:

— Ладно, спасибо. — И зачем-то посмотрел на потолок. И еще сказал: — Подладить надо. — Это — про полочку с книгами: она скосилась.

— Подладим, — сказали мы.

— Ладно, — повторил он еще. — Надо идти. И мы уже не уговаривали его остаться.

Еще когда Бориса не было, Адмирал спросил:

— Что это он надумал ехать? Жил бы да жил. Разве плохо у Демьянычей?

Тетя Варя ответила:

— Эх, Георгий. Не понимаешь ты еще. Его растить да растить надо. А второе — мать здесь под боком. Легко ли: около, да не с ней! Каждый день, да мимо. На стороне-то легче будет. Пусть уж едет. Вы не держите.

Вот мы и не держали. А шли все по улице гурьбой. И не очень шумели, потому что было грустно. Всегда грустно, если кто-нибудь уезжает.

До трамвая провожали все. Потом многие остались, а мы поехали на вокзал: Люся, Назар и я. Демьяныч ушел за билетом, а Мы ели мороженое, которое купила тетя Варя. Люся сказала:

— Люблю мороженое.

Борис сразу отдал ей свою порцию. Я тоже хотел, но спохватился поздно — уже откусил с края. А откусанное отдавать неудобно. Да Люся и не взяла бы. Когда Борис ей сунул свое, она и то отказывалась: «Я же лопну». Но Борис ответил, что с детства ненавидит сладкое. Это он врал, я знаю. Но она поверила и стала есть.

Я расстроился, но не очень: Борис уезжает, пусть уж и угощает. А я потом когда-нибудь подарю ей, в другой раз.

Вдруг Борис сказал:

— Интересно, а поезд не опаздывает? — Я показал на справочное, он кивнул: — Сходи-ка, узнай.