То, что меня не убьёт...-1, стр. 29
Миль, не глядя, махнула рукой:
«Да всё равно, кто. Только давай мы туда больше не поедем, хорошо?»
На сколько бы, как казалось бабушке, ни повзрослела Миль, по двору она носилась, как все. И домой было не загнать, и с царапинами являлась, и одежду не берегла, и не было такого забора в округе, на котором бы она не побывала. А уж ежели случалась гроза, то, извините, сидите дома сами — я тебя, бабушка, предупреждала. Зато окрепла, загорела и выглядела довольной и весёлой. Ещё бы — лето стояло ясное-прекрасное, компания во дворе подобралась дружная, дни катились как под горку — радостно, кувырком, а вечерами, заслонив окна, они с бабушкой БАЛОВАЛИСЬ.
А что прикажете делать — читать надоело, рисовать нельзя, по телевизору смотреть нечего, не в «дурачка» же с бабушкой резаться, в самом-то деле. Тем более, что и карты в их с бабулей руках вели себя непредсказуемо, откуда-то брались и брались козыри, короли подмигивали дамам, дамы строили глазки валетам, валеты бросали взгляды на играющих, простые карты как хотели, меняли масть и номинал…
Порой, запасшись вкусненьким, зажигали свечи, забирались на диван и, обложившись книгами, читали друг дружке стихи. Или устраивали вечер танцев: бабушка учила внучку вальсу и танго, или Миль надевала то, розовое и воздушное, расставленное бабушкой для таких вечеров платьице, и танцевала для бабушки, подмурлыкивая пластинке со «Щелкунчиком»…
По очереди изобретали из обычного набора продуктов что-нибудь эдакое, и требовалось угадать ингредиенты. Бабушка регулярно уличала внучку в мухлёже, потому что по условиям договора запрещалось использование особых возможностей — что не мешало обеим уплетать спорное угощение до последней крошки.
Хорошо, в общем, проводили время.
А когда впереди замаячил сентябрь, бабушка отнесла документы Миль в соседнюю школу, в ту самую, в которой их отказались принять пару лет назад. Теперь у директора не было ни единого шанса отказать: имелись все врачебные рекомендации, предписания, направление и аттестат за пятый класс — с отметками от «хорошо» до «отлично».
«Ба, а как же насчёт «не высовывайся» и «будь, как все»? Ведь не бывает восьмилетних шестиклассниц?»
— А ты хочешь скучать на уроках во втором? Кстати, в какую подгруппу тебя записать — в немецкую или английскую? Ладно, не робей. Конечно, попервости тебе придётся им что-то доказывать, но драк, я надеюсь, ты больше не допустишь?
Миль криво улыбнулась.
«Ничего не выйдет, им со мной драться будет стыдно. Это с ровесниками — запросто было бы. А как будет с физрой?»
— Учителя очень не любят таких сокращений, изволь исключить их… — и тут бабушка поняла, что Миль её просто поддевает. — Да, с физкультурой надо решать. Программу шестого по «физре», — выделила она, — ты точно не потянешь. А ходить на уроки к второклашкам… М-да… сделать тебе освобождение?
«Сделай мне «библиотечный час», я об этом в клинике от ребят слышала».
— Постараюсь.
Первый раз в шестой класс
Школа находилась рядом — перейти через дорогу, в середине соседнего двора. Бабушка потому и обратилась в прошлый раз в эту школу, что она была ближайшая.
Вместе с бабушкой они сходили познакомиться со зданием и учителями, и Миль изо всех сил вела себя идеально и постаралась произвести хорошее впечатление. В целом было похоже, что это ей удалось, не считая директора школы, отказавшего им в первый раз: во-первых, никакой начальник не любит, когда что-то решают через его голову — а так и получилось, школу обязали принять нестандартного ребёнка, да ещё аттестованного экстерном, создавай теперь для него особые условия! — и особенно, когда этот начальник — мужчина: как же, вторглись на его территорию. Во-вторых, никто не любит признавать своих ошибок — навязанный ребёнок оказался вовсе не ущербным, как директор дал понять в их первую встречу, а вроде бы как бы даже совсем напротив. И, в-третьих, обидевший всегда испытывает в глубине души чувство вины перед пострадавшим — и за это его, как ни странно, ненавидит. Тем сильнее ненавидит, чем несправедливей нанесённая обида. И уж куда как хорошо, когда обидчик — взрослый, сильный мужик при должности, а потерпевший — маленькая больная девочка.
В общем, посмотрели они с бабушкой на директора, переглянулись и вздохнули. С него ведь станется невзлюбить и регулярно отыгрываться.
— Ладно, — утешила бабушка, — Бог не выдаст, свинья не съест. Зато мы с учителями познакомились и школу посмотрели. Ты запомнила, где туалет, столовая и… эй, ты чего? — Миль тихо смеялась, заливаясь маленьким колокольчиком: сравнение со свиньёй, а точнее, с кабаном, шло директору один в один, он был высокий, жирный, с маленькими глазками, выглядывающими из-под крутого лба, начинавшегося от редких бровок и заканчивавшегося на шее — лыс был, короче, безупречно и сияюще. Имел манеру, вставая из-за начальственного полированного стола, наклоняться и нависать над собеседником, опираясь о столешницу кулаками. Подобно упомянутому животному, не был обделён и умом — кабан, как известно, зверь далеко неглупый.
Продолжая хихикать, протянула бабушке ладонь, по которой бежали слова:
«Уж этому Бог точно не выдаст. Неужели ты во мне сомневаешься? Всё будет хорошо, вот увидишь!»
И Мария Семёновна поверила — да, будет. Повеселела и предложила:
— А пошли по городу погуляем? Форму тебе выберем, портфельчик, в кафешку зайдём!
И они пошли гулять. Школьные базары торговали весь август, но народу не убавлялось. Всякую мелочь вроде канцелярии можно было найти и поближе к дому, а с формой вышла незадача: не нравилась Миль ткань, коричневая шерсть, из которой шились школьные платьица. Всё время она казалась ей колючей.
— Возьмём другую ткань и сошьём сами, — решила бабушка. — Почему ты должна мучиться, раз тебе колет?
— Подумаешь, какая принцесса, колет ей! — фыркнула продавщица, вешая на место очередное примеренное платье. — Никому не колет, а ей колет! Между прочим, в школе могут быть нарекания по поводу неположенного материала.
— Возможно, — спокойно ответила бабуля. — Но это не ваше, девушка, дело.
И вместо портфеля они купили спортивную сумку с ремнём, чтобы носить её через плечо.
— Учебники ты таскать не будешь, только тетради. У них кабинетная система, учебники хранятся в каждом классе…
Похоже было, что бабушке самой страшно нравилось делать эти покупки. Миль снисходительно позволяла ей выбирать линейки и ручки, обложки для учебников, бантики и гольфики. Накупили столько, что едва донесли всё это до дому. Несколько следующих дней бабушка увлечённо шила платье и два фартучка, чёрный и белый. И очень беспокоилась, чтобы не испортилась погода к первому сентября. Потом вдруг всполошилась, что у них нет цветов, и понеслась на рынок выбирать букет. Выбрала шикарные гладиолусы, каждый день меняла им воду в вазе…
На торжественную линейку они явились, конечно же, вместе. Миль с бантом больше головы, в белом передничке и белых гольфах едва виднелась из-за огромного букета малиновых гладиолусов, издали казалось — идёт букет на тонких ножках. При подходе к школе перестроились: впереди пошла бабушка, Миль — за ней, не то её затолкали бы в толпе возбуждённых ребят и их родителей, заполнивших широкий школьный двор. Солидные старшеклассники приветствовали друг друга ломким баском, хлопали подходивших приятелей по пиджачным плечам и спинам, жали протянутые ладони; старшеклассницы с завитыми локонами и бантами походили на больших кукол, почти так же хлопая подкрашенными ресницами, и воланчатые лямочки нарядных передников очень красиво лежали у них на созревшей груди… Ребята помладше носились без стеснения — им не надо было строить из себя взрослых парней и девушек, они могли себе позволить просто радоваться. Младшие школьники кучковались возле своих учительниц. Всюду мелькали белые фартучки и банты вперемешку с цветами и воздушными шариками.
Бабушка спросила у пробегавшего мальчика, где найти шестой «В». Мальчишка, пропустивший вопрос мимо ушей, махнул рукой в сторону крыльца: