Где живет единорог, стр. 6

Чем больше моряков и купцов путешествовало по свету, тем чаще привозили они из далёких земель разных невиданных зверей. Учёные наполняли ими свои «кабинеты диковин» — так назывались тогда музеи. Когда русский царь Пётр Первый решил создать у себя в столице музей, знаменитую Кунсткамеру, он обратился за помощью к учёным. Одного из них звали Альберт Себа, и был он аптекарем, одним из уважаемых людей Амстердама, главного города Голландии. Его аптека была лучшей в городе и приносила ему немалый доход. Но всё, что Себа зарабатывал, он тратил на свой музей, где хранилось множество самых разных животных. Для царя Петра сделали их описание. В нём говорилось о «склянках самого чистого стекла, в которых лежат неизречённые, чудественные, странные звери в винном духе» — то есть в спирте. Тут были и огромные американские лягушки пипы, вынашивающие своё потомство в специальных ячейках на спине; тут были летучие рыбы и крокодилы, морские скорпионы и черепахи, райские птицы и кораллы; одних бабочек было около пятидесяти коробок — «в том числе есть с серебряными и золотыми крылами». Были здесь даже «ревучие змеи» — что это такое, сейчас уже никто не скажет.

Когда Пётр, путешествуя, заехал в Амстердам и увидел все эти сокровища, он сразу же решил, что они должны украсить его Кунсткамеру. Себа продал ему весь свой музей за пятнадцать тысяч серебряных гульденов. Это было почти триста килограммов серебра. И американские лягушки вместе с «ревучими змеями» и множеством других редкостей уехали в город на Неве.

Сейчас от этой коллекции уцелело немногое: рыбы и змеи в спирте выцветали, и их убирали в подвал, где они гибли в пожарах и наводнениях; чучела поедала моль — ведь тогда ещё не было ни нафталина, ни других средств от насекомых. Но кое-что всё-таки осталось. Например, в Петербурге, в Зоологическом музее, можно увидеть чучело огромной американской водяной змеи — анаконды. У него нет головы, но ловкий чучельник ещё во времена Себы просто разрезал спереди туловище, сделав что-то вроде рта. Поэтому и похожа эта змея на странного безголового червяка. Тут же выставлена громадная морская черепаха, тоже из коллекции голландского аптекаря. А в хранилищах Зоологического института уцелела добрая сотня панцирей черепах, крокодильих шкур, банок с животными, которые, вероятно, были в музее Себы.

Но что же он сам, неутомимый собиратель редкостей? Наверное, получив деньги, стал их тратить направо и налево? Ничуть не бывало! Не таким человеком был этот аптекарь. Он стал заново собирать экспонаты, и новый музей лет через десять стал не хуже прежнего.

Правда, были там и подделки — Себа далеко не всегда мог их отличить. Великий шведский учёный Линней, разглядывая накопленные аптекарем сокровища, увидел там даже гидру, семиголовую морскую змею. И как он ни убеждал хозяина, что это фальшивка, сооружённая из шкуры удава и голов горностаев или ласок, Себа никак не хотел с ним соглашаться. Ещё бы — ведь за эту гидру он заплатил какому-то жулику кучу гульденов! Не признаваться же, что тебя надули!

Но почти все остальные животные были не поддельными, а подлинными. И когда Себа создал новый музей, он решил написать книгу обо всех собранных в нём животных. Это был огромный труд. Аптекарю помогали учёные, и всё равно ушло много лет, прежде чем книга была напечатана.

И вот она стоит в книжном шкафу рядом с книгой Геснера. Это не одна книга, а четыре огромных тома. Каждый из них едва умещается на столе. Есть здесь и портрет автора, сделанный в его музее. У него весёлые живые глаза и высокий лоб — его не скрывает длинный парик. Аптекарь одет в шёлковую мантию, какие носили тогда учёные. В одной руке он держит банку с какой-то змеёй, а другой показывает на раковины, лежащие на столе. За его спиной — шкафы с редкими животными.

Называется книга Себы сложно и длинно, как было принято в то время: «Богатейший клад природного царства, аккуратно описанный и переданный искуснейшими изображениями». И действительно, рисунки в книге замечательные — точные, чёткие, выразительные. Они раскрашены от руки с таким тончайшим мастерством, что кажется, художник наносил краски не кисточкой, а пёрышком крохотной птички колибри.

Ещё бы — Себа заказал иллюстрации лучшим художникам Голландии! В каждом томе — больше ста рисунков. Благодаря им книга стала полезной для очень многих учёных. Тот самый Линией, который спорил с Себой из-за гидры, нашёл на этих рисунках десятки новых, неизвестных науке животных.

Когда-то люди читали и перечитывали эти книги. Теперь они отслужили свою службу. Но учёные помнят о них и с доброй улыбкой вспоминают Геснера, Себу и других старинных мудрецов, любивших и изучавших природу.

Лягушка с карманом на брюхе

О девочке, которая любила рисовать насекомых

Жила на свете девочка, и звали её Мария Сибилла Мериан. Она была дочкой немецкого художника, поэтому в её доме было много картин и книг с картинками. Мария Сибилла любила разглядывать рисунки с заморскими странами и диковинными зверями. Особенно она любила рисунок, на котором художник изобразил тропический лес. По его деревьям бегали обезьяны, в чаще прятались леопарды, а обнажённые темнокожие люди стреляли в них из луков.

«Вот вырасту, — думала она, — и увижу всё это своими глазами. И нарисую ещё лучше».

Вокруг дома Марии Сибиллы было множество цветов, а ещё здесь росли шелковичные деревья. Девочка часто залезала на них, чтобы полакомиться сочными ягодами. Рядом, в просторном сарае, её мать разводила шелковичных червей — так называют гусеницу бескрылой бабочки, тутового шелкопряда.

Каждое утро девочка срезала охапку листьев шелковицы и раскладывала их на полках, где ползало множество гусениц. Весь сарай наполнялся странным хрустящим звуком — это тысячи гусениц грызли листья. Девочка чистила полки, сортировала гусениц по размеру и собирала в корзинку их белые продолговатые коконы, сплетённые из тончайших нитей. Из этих нитей её мать ткала шёлковую материю, на которой вышивала изображения людей, животных, а чаще всего цветов. Мария Сибилла быстро научилась этому мастерству и могла вышивать не хуже матери, но ей больше нравилось сидеть в саду — рисовать цветы и насекомых. Она изображала их так же тщательно, как вышивала, — самыми тоненькими кисточками на плотной белой бумаге. Насекомых в то время не любили, нередко называли «омерзительными тварями», но маленькая Мария Сибилла могла часами любоваться жуками и их блестящими панцирями, длинноногими кузнечиками и причудливо окрашенными гусеницами, неторопливо ползущими по листьям. Порой она дразнила гусениц, трогая их соломинкой, — одни падали на землю, сворачиваясь пушистым клубочком, другие изгибались и выпускали длинные извивающиеся нити, похожие на жала, чтобы напугать врага.

В саду, на лугах, в кустарнике у стен старой крепости она находила самых разных гусениц и выкармливала их. Потом они окукливались, сплетая шелковистый кокон или просто прицепляясь к веточке.

Сколько раз Мария Сибилла любовалась маленьким чудом, когда куколка, похожая на спелёнатого ребёнка, лопалась и из неё осторожно, понемножку выбиралась бабочка — сперва нескладная, почти бесформенная. Посидит, соберётся с силами — и вдруг разворачивает крылья, будто ярко раскрашенные паруса.

Девочка выросла и стала художницей. Она научилась наносить рисунок на медную дощечку тончайшим стальным резцом, а потом печатать с неё гравюры — точные копии рисунка. Правда, они получались чёрно-белыми. Зато с одной дощечки можно было сделать много отпечатков и потом раскрасить их. Гравюры можно было переплетать, как книги, и стоили такие издания недёшево. А ведь Марии Сибилле надо было зарабатывать на жизнь. Она сделала несколько таких книг с гравюрами цветов. Их стали покупать. И тогда художница напечатала «Книгу гусениц» с множеством великолепных рисунков. На них были и растения, на которых живут гусеницы, и куколки, и вылетающие из них бабочки. Не забыла она нарисовать и яйца, отложенные бабочками на листьях.