Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах., стр. 172

В математике знак равенства указывает именно на равенство. Но что означает знак равенства в нашем правосудии?!

Жертвы песчаного карьера

Вот четыре мертвые девчонки-уголовницы. Старшей из них года двадцать два. Какой мучительной, должно быть, была их смерть!

Бригаду ШИЗО [20] погнали на песчаный карьер. Солнце пригревало, песок оттаивал, и стены карьера угрожали обвалом. Девчата долго упирались, не соглашались приступать к работе, но угрозами и ударами их заставили спуститься в яму. Борт осел, песок сполз и присыпал девчатам ноги. Десять или двенадцать успели выкарабкаться. Остальные четверо были прихвачены песком.

Казалось бы, песок — это что-то сыпучее, мягкое. Ан не тут-то было! Несчастные стояли вертикально, и их засыпало все выше и выше, дробя и ломая кости и суставы. Засыпало их лишь по низ живота. Лобковые кости были раздроблены. Когда их откопали, они были мертвы. Внутренние органы не были повреждены. Они умерли от боли: шок. От боли они царапали себе лицо и рвали волосы.

Мне почему-то бросилось в глаза несоответствие: грубая, грязная спецодежда — телогрейки, ватные брюки — и аккуратные, безукоризненно чистые, обшитые кружевами бюстгальтеры первого размера на совсем еще детской груди.

Бедные жужу! Пусть это уголовницы, воровки, шлюхи, но… Не они ли еще совсем недавно были в лагере малолеток, где их обучили лагерной премудрости: «Цель жизни — уметь извлекать пользу из порока»… Из всех пороков, и в первую очередь — из похоти, для возбуждения которой все эти бантики, челочки, кружева, бесстыдные слова и развязные манеры.

Пусть все это заслуживает осуждения. Но, Боже мой, не такой ужасной казни!

Преступление и наказание… Какая Фемида вас взвесит и уравновесит свои весы?!

Любовь по-норильски

Вот женщина. Молодая, красивая… Вольная. К ней пришел «лагерный муж». Он заключенный. Уголовник и поэтому привилегированный: ходит по пропуску. Он пришел к своей «жене» (у нее свой балук). Она его ждала. Приготовила угощение, выпивку. Они закусили, выпили. Затем, как это и полагается, продолжение в постели (в желудке чай, коньяк, печенье; во влагалище — сперма). Затем «милый» заткнул ей рот и всю искромсал и исполосовал ножом. Нет! Он ее не пырнул сгоряча, из ревности… Он старался «продлить удовольствие», нанося раны как можно более мучительные, но не безусловно смертельные.

Мучилась она, истекая кровью, долго.

Джек Лондон задает вопрос: «Чем человек отличается от зверя?» И сам на него отвечает: «Тем, что зверь не обижает свою самку».

Отчего же подобное убийство называется «зверским», а не «человечным»?

Неизвестный № 8

Еще пример. Человек молодой, хорошо одетый: не только «кустум» или «пинжак», но хорошее, чистое белье. Может быть, в прошлом он был з/к, но волосы не оболванены, хорошо промыты и уложены.

Кто он? Неизвестно. И никогда известно не будет. Никто его не опознал.

Удар ножа снизу вверх, под ребро.

Сняты отпечатки пальцев. Фотографии — анфас и пpофиль. Подшито к протоколу: «Неизвестный № 8». Похоронили. Никто за вещами не пришел. Петро Артеев их заменил актированным хламом и продал на рынке. Неизвестный № 8…

Белый бинтик

Доставили к нам однажды взрывника, вернее то, что от него осталось: кучу мяса и костей, внутренностей и лоскутов одежды, завернутых в брезентовый плащ. Нелегко было записать результат внешнего осмотра, а вскрывать вообще было нечего. Но это не производило такого впечатления.

А вот тот шахтер… Тот врезался мне в память. Его зажало меж двух стоек и постепенно все сильнее зажимало осыпающейся кровлей. Сперва он звал на помощь. Затем умолял прикончить топором или кайлом. Никто не решился.

Японцы говорят, что настоящий друг — это тот, кто не колеблясь поможет умереть. У этого бедняги «настоящего друга» не нашлось.

Эпикард весь в круглых, как черная смородина, пятнах — признак асфиксии. Ничего удивительного: через лопнувшую диафрагму желудок проник в грудную полость — я его обнаружила там, где должно было быть сердце. Язык откушен. Вместо глаз — два сгустка крови. Но почему-то больше всего поразило меня другое: большой палец на ноге был аккуратно забинтован белым бинтиком. Бедняга! Перед тем как идти в шахту, он пытался «закосить» освобождение и зашел на медпункт. У него палец был обморожен и ноготь слез. Будь на приеме более человечный дежурный фельдшер или будь у самого шахтера на несколько закурок махорки, чтобы подмаслить фельдшера, ему было бы разрешено остаться в бараке. И никогда бы он не догадался, какая ужасная смерть прошла мимо!

А так… она мимо не прошла.

К чему было тщательно забинтовывать чистым бинтиком палец, когда через пару часов…

«Сказка — ложь, да в ней намек…»

Сколько лет с тех пор прошло! И до чего же все эти подробности запечатлелись в памяти!

1640 вскрытий! 1640 трупов прошли через мои руки. И все-таки, а tout prendre [21], именно этот год с небольшим, что я проработала в морге, был, повторяю, самым беззаботным, самым, я бы сказала, человечным из всех лет неволи.

Может быть, я — чудовище? Не думаю. Скорее всего, причины подобной аномалии были таковы: во-первых, в морге я видела результат, когда сами страдания были уже позади (вроде разницы между событием и описанием события); во-вторых, ничто там не напоминало, ежедневно и ежечасно, что я раб. И еще (а это главное): там господствовало равенство.

Как-то слышала я одну такую эстонскую побасенку. Однажды лютой зимой какой-то Воробей так продрог, что свалился на дорогу и совсем было замерз, да проходившая мимо лошадь подняла хвост и… Так или иначе, очутившись в теплом навозе, Воробей отогрелся и сразу же принялся чирикать: «Жив-жив!» Проходившая мимо Кошка услышала и съела Воробья.

Мораль сей песни такова: коль попал в г… и тебе там тепло, то сиди и не чирикай!

Глупо? Может быть. Но в г… или не в г…, я никогда не могла не «чирикать», хотя давно уже заметила, что вокруг сколько угодно кровожадных Кошек и Хорьков.

Можно ли поставить знак равенства между двумя понятиями: «сказать ложь» и «умолчать правду»?

По-моему, можно. Второе, впрочем, благовиднее. Только для меня и то и другое неприемлемо.

«…Добру молодцу урок», которого я не желаю признавать

Обычно санкарта рядового доходяги — это листок, сложенный пополам. Иногда еще один-два листика. На первой странице — фамилия, имя, отчество, статья, срок. Затем: сколько раз обращался в санчасть. В конце: «Жалобы на общую слабость. Жидкий стул с кровью. Направляется в ЦБЛ по поводу дизентерии».

За этим листком не видишь трагедию человека, который цепляется за жизнь, работая в надежде получить премблюдо и «талон + 1» или даже «+2», что дает право на ложку каши, дополнительных 100–150 граммов хлеба, а то и куска рыбы. Но голод, непосильный труд, непривычные морозы, а иногда депрессия сталкивают его в заколдованный круг: он теряет силы и больше не выполняет нормы, а невыполнение нормы влечет за собой урезанный паек. Он бьется как муха в паутине.

Бесполезно. Дистрофия. Атрофия мышц и слизистых оболочек, в том числе и пищеварительного тракта.

Хлеб из отходов, неободранный овес «жуй-плюй» не перевариваются, раздражают стенки кишечника. Понос. Обычный голодный понос, но при этом слизь, кровь.

Тогда ставят диагноз «дизентерия» и отправляют в ЦБЛ, чтобы не повышать смертность своего местного стационара.

Понятно, на такой канве любой недуг может вышить свой узор. Чаще всего — туберкулез.

Так умирают многие заключенные в первый, второй, третий год лагерной жизни.

Из Филиала — инфекционного отделения, владений доктора Миллера — доставили труп. Обыкновенный. Такой, какие оттуда доставлялись часто. Пожалуй, ежедневно. Немолодой уже, хотя дистрофики, даже совсем молодые, выглядят стариками. Истощение — предельной степени. Диагноз — тоже самый обыкновенный: дизентерия; алиментарная дистрофия третьей степени. В больницу его доставили неделю тому назад, очевидно, в таком состоянии, что помочь ему было невозможно.