Мечи против смерти, стр. 39

Но Фафхрд лишь хмыкал в ответ, продолжая рубить дрова и подкладывать их в гудящий костер. И хотя Мышелов понимал, что костер на много миль вокруг объявит об их появлении, он был так благодарен за тепло, что не стал судить Фафхрда очень уж строго. А когда они согрелись и поели оставшегося с утра жареного мяса, на Мышелова навалилась столь приятная усталость, что он завернулся в плащ и вознамерился тут же лечь спать. Однако Фафхрд как назло извлек из мешка алмаз и принялся рассматривать его в свете костра, поэтому Мышелову волей-неволей пришлось приоткрыть один глаз.

Но на этот раз Фафхрд, казалось, не собирался входить в транс. Усмехаясь вполне трезво и даже несколько алчно, он так и сяк крутил камень, словно любовался его игрой и одновременно прикидывал, сколько квадратных ланкмарских золотых за него могут дать.

Мышелов успокоился, хотя и почувствовал легкое раздражение.

– Убери ты его, Фафхрд, – бросил он другу.

Фафхрд перестал вертеть камень, и один из лучей сверкнул прямо в глаза Мышелова. Тот вздрогнул: на какое-то мгновение он ясно ощутил, что камень смотрит на него осмысленно и злобно.

Но Фафхрд послушно сунул алмаз обратно в мешок и с полуулыбкой-полузевком тоже завернулся в плащ и лег. Постепенно вид пляшущих языков пламени успокоил как суеверные, так и вполне оправданные страхи Мышелова, и он уснул.

Следующее, что осознал Мышелов, было ощущение, будто его грубо швырнули в густую траву, на ощупь неприятно напоминающую мех. Голова у него раскалывалась, вокруг мерцало желто-багровое сияние, которое пронизывало его ослепительными лучами. До Мышелова не сразу дошло, что это мерцание реально и находится вне его гудящего черепа, а не внутри.

В надежде оглядеться он поднял голову, и ее тут же охватила нестерпимая боль. Однако, сжав зубы, Мышелов все же решил выяснить, где он находится.

Оказалось, что он лежит на бугристом, поросшем темной растительностью берегу озерца с водой, похожей на кислоту, напротив зеленого холма. В ночном небе горело северное сияние, а из похожей на рот щели в склоне холма, теперь широко отверзтой, клубами вырывался красный пар, словно это с трудом дышал человек. Разноцветное освещение делало чудовищные лики холма совершенно живыми, их рты кривились, а глаза сверкали, как будто в каждый было вставлено по бриллианту. Всего в нескольких футах от Мышелова, у приземистого каменного столба, который действительно оказался чем-то вроде резного алтаря с чашей наверху, застыл Фафхрд. Северянин пел что-то на каком-то хрюкающем языке – Мышелов такого не знал и никогда не слышал, чтобы приятель им пользовался.

Мышелов с трудом сел. Бережно ощупал голову и над правым ухом обнаружил громадную шишку. Тем временем Фафхрд высек над чашей огонь – очевидно, с помощью камня и кинжала – и из нее взметнулся к небу столб багрового пламени. Мышелов увидел, что глаза у Северянина плотно зажмурены, а в руке он держит алмазный глаз.

И тут Мышелов понял, что глаз этот был гораздо мудрее черных жрецов, служивших холму-идолу. Они, как и многие жрецы, были слишком фанатичны и по уму даже в подметки не годились своему божеству. Пока они пытались вернуть украденный глаз и уничтожить воров, алмазное око прекрасно позаботилось о себе само. Оно заворожило Фафхрда и заставило его пойти круговым путем, который привел его и Мышелова к мстительному зеленому холму. На последнем отрезке пути оно даже ускорило события, вынудив Фафхрда оглушить сильным ударом спящего Мышелова и идти всю ночь, неся его на руках.

К тому же алмазный глаз был гораздо дальновиднее и целеустремленнее своих жрецов. У него явно была более серьезная цель, нежели просто быть возвращенным идолу. Иначе зачем же ему было заставлять Фафхрда сохранить жизнь Мышелову и взять его с собой? Око хотело каким-то образом использовать их обоих. В затуманенном мозгу Мышелова всплыла фраза, которую он слышал из уст Фафхрда позапрошлой ночью: «Но чтобы принять человеческое обличье, этой земле нужна кровь героев».

Тяжко ворочая в отупелом мозгу все эти мысли, Мышелов увидел, что Фафхрд приближается к нему с алмазным глазом в одной руке и обнаженным мечом в другой, однако с обезоруживающей улыбкой на незрячем лице.

– Пошли, Мышелов, – ласково проговорил он, – настало время пересечь озеро, взобраться на холм, ощутить на себе прикосновение высочайших уст и смешать свою кровь с горячей кровью Невона. Тогда мы воплотимся в каменных гигантов, которые только еще должны появиться на свет, и вкусим в их обличье радость, когда будем сокрушать города, попирать ногами армии и вытаптывать посевы.

Услышав эти безумные речи, Мышелов сбросил оцепенение и решил действовать, не обращая внимания на мерцание небес и холма. Он выхватил из ножен Скальпель и, бросившись на Фафхрда, сделал замысловатый выпад с поворотом, благодаря которому меч Фафхрда непременно должен был вылететь у него из пальцев – тем более, что глаза Северянина были все еще крепко зажмурены.

Однако Фафхрд уклонился от молниеносного выпада с легкостью, с какою взрослый уклоняется от слабенького удара детской ручонки, после чего, печально улыбнувшись, неуловимым движением направил свой клинок прямо в горло Мышелову, и тот избежал гибели лишь благодаря отчаянному и совершенно фантастическому сальто назад.

Прыгнуть ему пришлось в сторону озера. И тут же Фафхрд стал наступать, держась при этом весьма уверенно и нагло. Его светлокожее лицо излучало невыразимое презрение. Гораздо более тяжелый меч Северянина двигался так же непринужденно, как Скальпель, выписывая сверкающие арабески выпадов и ударов, которые заставляли Мышелова отступать все дальше, дальше и дальше.

Все это время глаза Фафхрда оставались закрытыми. И только оказавшись на самом берегу озера, Мышелов все понял. За Северянина смотрел алмазный глаз, который тот держал в левой руке. Со змеиной внимательностью он следил за каждым движением Скальпеля.

И вот, продолжая маневрировать на скользком берегу совершенно зеркального озера под желто-багровую пульсацию небес и тяжкое дыхание зеленого холма, Мышелов в очередной раз увернулся от грозного клинка Фафхрда, сделал нырок и неожиданно нанес сильнейший удар по алмазному оку.

Меч Северянина просвистел у него прямо над головой.

Алмазный глаз после удара рассыпался в белую пыль.

Черная мохнатая земля под ногами испустила мучительный стон.

Зеленый холм взорвался зловещим алым пламенем и взметнул к исшрамленному ночному небу столб расплавленной каменной породы вдвое выше себя самого, так что Мышелов едва удержался на ногах.

Схватив за руку своего приятеля, который ошеломленно стоял и пялил глаза в пространство, Мышелов понесся с ним прочь от зеленого холма и озера.

Через дюжину ударов сердца расплавленная лава уже затопила алтарь и потекла дальше. Багровые капли долетали даже до бежавших со всех ног Фафхрда и Мышелова, огненными стрелами проносясь над ними. Несколько капель угодили в цель, и Мышелову пришлось срочно гасить небольшой пожар прямо на спине у друга.

Мышелов на бегу оглянулся на холм. Тот еще плевался огнем и истекал багровыми ручейками, но тем не менее казался отяжелевшим, словно жизненные силы покинули его на время, а может, и навсегда.

Когда приятели наконец остановились, Фафхрд с глупым видом взглянул на свою левую руку и заявил:

– Эй, Мышелов, я порезал большой палец. У меня течет кровь.

– У зеленого холма тоже, – глядя назад, заметил Мышелов. – И я рад, что от потери крови он, похоже, умрет.

8. Когти из тьмы

Над залитым лунным светом Ланкмаром навис страх. Словно туман, вползал он на широкие улицы и в извилистые переулки и просочился даже на затейливо петляющую и похожую на щель улочку, где коптящий фонарь освещал вход в таверну «Серебряный угорь».

Это был еще неизвестный, неуловимый страх, совсем не такой, какой может внушить стоящая у ворот города неприятельская армия, или находящиеся в состоянии войны аристократы, или восставшие рабы, или обезумевший сюзерен, охваченный жаждой крови, или вражеский флот, входящий из Внутреннего моря в устье реки Хлал. Но тем не менее страх этот был могущественным. Он стискивал хрупкое горло каждой женщины, которая щебеча входила в низкую дверь «Серебряного Угря», делая ее смех нервным и пронзительным. Он прикасался и к сопровождавшим дам кавалерам, заставляя их разговаривать громче обычного и без надобности позвякивать оружием.