Один Рё и два Бу, стр. 8

Тут они начали смеяться и кричать, перебивая друг друга:

— Новолуние! Вот дурак! Глупый, как редька!

А староста сказал, поучая:

— Как же ты говоришь «новолуние»? Разве ты не понял, что стихи должны быть о полной луне?

Но другие перебивали его, восклицая:

— Да пусть его! Тем смешней! — И, вскочив со своих мест, столпились вокруг Басе, смеялись и насмехались.

Но он продолжал:

Тут они поняли, что никто из них не сумел бы выразить таким тонким, едва уловимым намеком томление о сияющей красоте луны, долгое ожидание я восторг этой ночи. В восхищении, изумленные, они спросили его имя.

— Мое ничтожное прозвище — Басе, — сказал он.

И все они склонились перед ним до земли, прося прощения и воздавая ему почести, потому что имя Басе известно по всей земле от края и до края: пастуху на крутых горных склонах, рыбаку на пустынном морском побережье — всем.

КРАСНЫЕ ЦВЕТЫ ЭДО

Один лист закружился, упал с ветки. Второй оторвался, лег рядом с ним. Вдвоем не так печально, не так ли?

Один за другим багровые листья кленов, колеблясь, падают. Все осыпались. Наступила зима.

Токуити проснулся и увидел, что вся комната полна чистым сверкающим светом.

— Первый снег выпал! — закричал он и выбежал в сад.

О-Кику уже стояла там, неподвижная, очарованными глазами смотрела на снег.

Пришел Хироси, прибежала Мицуко. Все стояли, смотрели на снег.

Снег выпал ночью, под утро ветер прогнал тучки, и теперь солнце светило яркое и холодное с большого голубого неба. Снег сверкал, пронзительно белый и прозрачный. От него пахло свежестью — чуть уловимый аромат, нежней и легче запаха цветов.

Внезапно Токуити почувствовал, что у него защипало глаза. Не оттого ли, что снег такой ослепительный? Он протер глаза рукой — это не помогло. Какая-то мутная пелена застилала все вокруг. В воздухе замелькали мохнатые черные хлопья. Снежные хлопья пушистые и белые и тают на ладони. А эти прилипли к коже, и нельзя их стереть. Вдруг О-Кику закашлялась и не могла остановиться.

— Сажа! — удивленно вскрикнула Мицуко, глядя на свои растопыренные пальцы. — Где-то горит!

Все подняли глаза и увидели, что день как будто померк, и ветер несет клубы дыма, и будто серым и едким туманом окутало дом и деревья.

— Горит далеко, — сказал Хироси. — Но пламя, подхлестываемое ветром, может перелететь сразу две-три улицы. Надо приготовиться.

С бледными лицами, но, двигаясь спокойно, все тотчас вернулись в дом. О-Кику сняла со стены и свернула изображение богини красоты и вместе с Мицуко собрала и связала в два больших узла одежду и постели. Хироси тщательно завернул кукол, а свои инструменты завязал в платок и спрятал в рукав. Все это они вынесли из дома и остановились у ворот.

Ветер дует во всех направлениях, как открытый веер, — сказал Хироси. — Неизвестно, откуда придет огонь и куда нам уходить. Сядем и будем спокойно ждать.

— Прошу извинить меня, — сказала О-Кику. — Может случиться, вы ничего не забыли? Что-нибудь очень важное? — И она значительно посмотрела на брата.

— Забыл, забыл! — проговорил Хироси и торопливо вернулся в дом.

Токуити, оглянувшись через плечо, увидел, что он вошел в большую комнату и прямо подошел к нагромождению полок в углу. Здесь он вынул один из ящичков — на нем был изображен цветок ириса. Потом, засунув руку по локоть в образовавшееся отверстие, он вытащил оттуда небольшой, но тяжелый мешочек и опять вставил ящик на место. Но рука у него дрогнула — мешочек упал на пол и зазвенел серебряным звоном. Хироси поднял мешочек, спрятал и рукав и вернулся к ожидавшей его семье.

Сперва они сидели молча, обхватив руками узлы, не в силах оторвать глаза от бушевавшего вдали мори огня. Из всех остальных домов в переулочке люди тоже вынесли свои пожитки, сидели и ждали, казалось, безучастно.

В это время в конце переулка показалась небольшая процессия. Может быть, двадцать или тридцать детей шли по нескольку в ряд под охраной взрослых мужчин. Эти мужчины останавливались у каждого дома и вежливо говорили:

— Начался пожар! Дайте нам ваших детей.

Детишки вставали и присоединялись к процессии. Девочки постарше несли на спине малышей. Когда они остановились около дома Хироси, Токуити гордо отказался уйти:

— Я уже большой и не покину моих благодетелей!

Дети ушли и скрылись вдали. Чтобы придать себе храбрости, они пели тоненькими голосами. Но слов уже нельзя было разобрать.

— Когда я была совсем маленькая, — заговорила О-Кику, — случился ужасный пожар, и вот так же собрали всех детей и увели в отдаленный храм. Там усадили нас в парке под соснами, и мы сидели смирно и только беспрестанно пели — одну песню кончим, сейчас же начинаем новую. И все время мы ждали, что скоро пожар окончится и наши родители придут за нами. Но никто не приходил. Под вечер монахи накормили нас, и каждому досталось по рисовому колобку.

Уж время бы наступить темноте, а небо было багровое от огня, и оттого так светло, как в полдень. Мы совсем ослабели от страха и от пения, и многие начали тихонько плакать, а некоторые заснули. Монахи принесли свои одеяла и постелили нам в большом храме, и весь пол был так тесно усеян детьми, что монахи переступали через нас, чтобы добраться до какого-нибудь малютки, рыдавшего особенно горько.

На рассвете по одному, по двое стали появляться взрослые, искать своих детей. Но вместо того чтобы увести их домой, они располагались под соснами и печально перешептывались между собой, и от этого многоголосого шепота казалось, что тысячи сосен шумят, кивая ветвями.

На следующий день пришел ко мне Хироси. В руках у него был небольшой узелок — все, что удалось ему вынести из бушующего пламени. Он рассказал мне, что наш дом сгорел и отец и мать погибли в огне. Я спросила его, что стало с моей кошечкой, и он ответил, что кошка убежала в самом начале и если она жива, то вернется на старое пепелище, а если нет, он достанет мне нового котенка. И хотя он был в то время совсем еще молодой мальчик, он так хорошо сумел меня утешить, что я, немножко поплакав, скоро успокоилась. По правде сказать, была я еще так мала и глупа, что не могла понять своей тяжкой утраты.

Мы прожили в монастыре несколько дней, и он все время нежно заботился обо мне, так что в самом деле заменил мне отца и мать.

В этот страшный пожар погибло семнадцать тысяч человек. За мостом Рёгацу в их память сооружен храм. Если пожар минует нас, я обещаюсь пойти туда, принести богам жертву…

— Просто уж не знаю, что делать, — сказала Мицуко и вздохнула. — Я уж с утра и крахмал развела, а теперь придется все перестирывать. Все в копоти.

— Я тебе помогу, — сказала О-Кику. — Не огорчайся.

Так они сидели, изредка перекидываясь двумя-тремя словами с соседями.

— Говорят, пожары бывают тогда, когда у плотников не хватает работы, — сказала одна женщина.

Но О-Кику с жаром возразила:

— Зачем так говорить? Ведь это неправда! Всем известно, что у нас в Эдо каждый день в неделе где-нибудь да горит. Кто-нибудь переносил жаровню с места на место и уронил уголек. Мало ли как это могло случиться!

— Такой был утром красивый снег, — проговорила одна девушка. — Можно было подумать, что весь сад усеян цветочными лепестками. Но лепестки не тают так быстро.

— Цветы Эдо — пожары, — сказала наставительно ее бабушка. — А снег еще будет, налюбуешься им. Еще много раз успеешь порадоваться ему, пока нетающий снег покажется в твоих волосах.

Между тем ветер утих и опасность миновала. Все вернулись в свои дома. С соседней улицы уже долетала песня возвращающихся детей.