Один Рё и два Бу, стр. 5
Но он так хорошо выспался, утро было такое свежее, солнечный свет такой ясный, что ночные страхи рассеялись, будто туман, и он вдруг подумал: «Хотелось бы, пока я еще здесь, заглянуть за угол дома. Что они там прячут и почему мне не позволили идти туда?»
Скрываясь за стеблями бамбука, он пробрался до угла дома и, вытянув шею, попытался увидеть, что там. Но там тоже был сад, только и всего.
Токуити сделал еще шаг, обогнул дом и увидел, что бумажная стена комнаты слегка раздвинута. Он переступил еще раз и, скосив глаза, заглянул внутрь.
Токуити бросил туда лишь одни взгляд, увидел совсем небольшую часть комнаты, но все тело сразу покрылось ледяным потом, и едва двумя руками удалось ему удержать крик ужаса.
Перед ним на низком деревянном столе лежала голова Дандзюро. Окруженные глубокими тенями глаза смотрели неподвижным стеклянным взглядом. Рот, сведенный предсмертным мучением, изогнулся дугой. Лицо было покрыто синими пятнами, и кровь запеклась, заполнив морщины жирными красными полосами. В первое мгновение Токуити показалось, что голова очень маленькая, будто он смотрел на нее издали. Но тут же ему почудилось, что она растет, приближается и уже ничего, кроме нее, не видно. Токуити отпрянул и бросился бежать.
На дорожке он с размаху налетел на О-Кику. Она вскрикнула и бросилась к нему, широко расставив руки, будто загоняя курицу. Токуити шарахнулся в одну сторону, в другую, но всюду широкие рукава О-Кику хлопали, будто крылья, и преграждали путь. Тут охватила его такая ненависть, что он задохнулся, и пелена застлала глаза. Но тотчас кровь отринула к сердцу, жар сменился холодом, и, оскалив зубы, Токуити согнулся вдвое и изо всей силы толкнул О-Кику головой в живот. Она покачнулась, но в это время сзади накинулась на него выбежавшая на шум Мицуко. Одной рукой она схватила Токуити за ворот халата и начала колотить его по спине так мерно, будто ударяла вальком по белью.
— Оставь, оставь его! — закричала О-Кику, обхватила Токуити за пояс и пыталась оторвать его от Мицуко.
Пояс лопнул. Токуити выскочил из халата и, норовя сразу побить двух своих противниц, вертелся, как вьюн, брыкался, как лошадь, бодался, как молодой бычок. Под конец все трое сбили друг друга с ног, под их тяжестью затрещали сломанные стебли хризантем, а из-за угла дома выбежал старик Хироси. Потрясая руками в воздухе, он кричал:
— Встаньте, сейчас же встаньте!
Привычно повинуясь его голосу, обе женщины тотчас же поднялись и отпустили Токуити. А мальчик, все еще бледный от бешенства, кинулся к старику с воплем:
— Убийца, убийца!..
— Маа? — изумленно проговорил Хироси и так и остался стоять с раскрытым ртом.
— Разве я не видел голову Дандзюро? — кричал Токуити. — Там, в комнате, за углом, она лежала на столе, вся синяя и красная, как вареный омар. Вы его убили! Самого лучшего в Эдо, самого лучшего во всей стране!
Мгновение все уставились на него, будто не понимая смысла его слов.
Вдруг Мицуко взвизгнула и начала смеяться, закрывая рот разодранным в драке рукавом. О-Кику вежливо и негромко хихикнула. Хироси проговорил:
— Дурак! — и вдруг согнулся, хлопнул себя ладонями по коленям и залился тоненьким смехом.
О-Кику хихикала все громче и отрывистей, будто икала и не могла удержаться. А Мицуко хохотала так несдержанно, что ноги под ней подогнулись, и она вторично села на злосчастные хризантемы.
Токуити стоял растерянный и оскорбленный. Только что он вел себя, как герой, как мститель за убийство, только что с успехом дрался с двумя взрослыми и сильными женщинами, а теперь вдруг обозвали его дураком, стоят и насмехаются. Внезапная храбрость покинула его, и вместо нее, подобно чувству недомогания, возникло смутное подозрение, что, может быть, он действительно поступил неразумно. Может быть, он так ужасно перепугался, что стал храбрым от нестерпимого страха?
— Ни с того ни с сего налетел на нас, — сказала Мицуко, вставая и отряхиваясь, — Разъярился, как бычок, которого муха укусила в нос. Никакого у него нет понятия, если не сумел отличить голову куклы от человеческой.
— Куклы? — спросил Токуити.
— Есть у него понятие! — сказала О-Кику. — Он так взволновался, потому что куклы, которые делает мой брат Хироси, совсем как живые.
— Куклы? — спросил Токуити.
— Можно считать это похвалой моей работе, — сказал Хироси, — если мальчик испугался, увидев голову куклы.
— Куклы? — спросил Токуити.
— Да неужто ты никогда не видел кукол? — воскликнула О-Кику. — Разве ты не заметил, что это совсем маленькая голова?
— Можно показать ему кукол, — любезно сказал Хироси. — Идем!
И хотя страх Токуити еще не совсем прошел, и мальчик был недоверчив и настороже, любопытство оказалось сильнее. Он позволил О-Кику взять его за руку и вместе со всеми обогнул угол дома.
ЗА УГЛОМ ДОМА
Мицуко раздвинула затянутые белой бумагой стены мастерской. В открытую комнату ворвались и солнечный свет, и шум листвы, и песня цикады, чистая и ясная, как быстрые удары маленького колокола, — кана-кана-кана-кана! Толстый зеленый кузнечик с размаху впрыгнул в мастерскую, шлепнулся на пол и тоненько засвиристел: сон-гиис-сон-гиис-сон…
Это была хорошая и веселая мастерская. На чисто подметенном земляном полу лежала круглая подушка, плетенная из соломенных жгутов. Ее края немного обтрепались, и она была совсем плоская. Рядом с ней на лаковом подносе стояли чайник и чашечка. Тут нее было разложено на дощечке множество мелких стамесок — закругленные, треугольные, широкие, узкие, всякие, но все такие блестящие и острые, что какой же мальчик не почувствовал бы, что хочется взять их в руки и поскорей вонзить в кусок дерева, выбирая по крошке, по щепочке, пока получится вот такая голова, какая лежала на столе.
Но можно ли было так ошибиться! Конечно, она была маленькая, деревянная и раскрашенная. Краски стояли тут же, в чистых горшочках.
— Белая для молодого лица, красная для героя. У изменника голубой подбородок, нос белый, губы и морщины фиолетовые. У знатного злодея верх лица охра, низ серый, — услышал Токуити голос О-Кику. Но уже она тянула его за рукав, восклицая: —Смотри! Вот герои Усивака! Вчера я рассказывала тебе о нем. Молодой Иосицунэ! Разве он не похож?
Токуити поднял глаза и увидел стоящую на подставке готовую куклу. Действительно, лицом Усивака был прекрасен и нежен, как девушка, — белый, белый, как чистый снег. Рот маленький, узкий, тонкие брови чуть подняты к вискам. Прическа в две пышные пряди, а задние волосы подняты кверху. Глаза задумчивые, взгляд устремлен в одну точку, куда-то далеко вдаль и вниз.
Поверх доспехов на нем был плащ из темной парчи, так что почти и не видны были переплетенные красными шнурами ряды узких металлических полос— грудные латы, которые завязываются на спине. Из-под лат спускалась полоса заложенной складками ткани, обшитой золотой бахромой. Белый пояс, завязанный спереди бантом, и за ним меч. На лбу лента, наподобие диадемы.
О-Кику сняла куклу с подставки и, придерживал ее левой рукой, двумя пальцами правой коснулась ее правого локтя — и вдруг кукла ожила.
Как будто биение сердца О-Кику вдруг передалось деревянному телу, кукла дернулась и подпрыгнула с такой силой, будто хотела вырваться из рук О-Кику, улететь, как песня, как падающая звезда. Вдруг глаза куклы повернулись в одну и в другую сторону и перекосились в странной сосредоточенности. Брови нахмурились, ресницы опустились, скрывая глаза, и опять поднялись.
Семь чувств сменяли друг друга на прелестном кукольном лице.
— Как? Как это? — закричал Токуити, протягивая руки.
— Удивительно и кажется волшебством, не так ли? — сказала О-Кику. — А всего лишь протянуты внутри головы четыре шнурка от каждого глаза и брови. Здесь, ниже шеи, они выходят наружу, и я по очереди дергаю их… Не трогай! Не трогай! Кукла тяжелее тебя, и ты ее уронишь. Я сама с трудом могу ее удержать. — Она осторожно поставила куклу на подставку.