Бледный всадник, стр. 59

— Я же объяснил: датчане любят хорошую музыку! — Я помог ему встать. — Тебе еще повезло, что они тебя не убили.

— Они думали, что я тоже датчанин, — ответил Альфред и сплюнул кровь из распухшей нижней губы.

— Неужели были настолько пьяны? — изумился я. — Ты ведь даже толком не говоришь на их языке.

— Я прикинулся немым музыкантом. — Король скорчил мне гримасу, а потом ухмыльнулся окровавленными губами, гордый своей хитростью.

Я не улыбнулся в ответ, и он вздохнул.

— Датчане и впрямь были очень пьяны, но я хотел выяснить, каковы их настроения, Утред. Уверены ли они в себе? Готовы ли к атаке? — Он помедлил, чтобы вытереть кровь с губ. — Я мог выяснить все это, только если бы сам на них взглянул. Ты видел Стеапу?

— Да.

— Я хочу забрать его с собой.

— Мой господин, да ты глупец! — не сдержавшись, воскликнул я. — Стеапа закован в цепи! И его сторожат полдюжины датчан!

— Даниил был в львином логове, но спасся. Святой Павел попал в темницу, однако Бог освободил его.

— Тогда пусть Бог и присмотрит за Стеапой, — ответил я. — А ты вернешься со мной на мельницу! И немедленно!

Альберт согнулся и напряженно произнес:

— Они ударили меня в живот.

«А еще, — подумал я, — завтра у тебя расцветет шикарный фингал под глазом».

Альфред вздрогнул, услышав прозвучавшие во дворе оглушительные радостные вопли, и я понял, что Стеапа либо погиб, либо уложил очередного противника.

— Я хочу увидеть свой дом, — упрямо сказал Альфред.

— Зачем?

— Потому что это мой дом, неужели не ясно? Ты можешь пойти со мной или остаться, как пожелаешь.

— Но там Гутрум! Ты хочешь, чтобы тебя узнали и убили?

— Гутрум будет внутри, а я собираюсь только посмотреть на дом снаружи.

Его нельзя было отговорить, поэтому я провел короля через двор на улицу, прикидывая, не лучше ли просто связать его и унести. Но Альфред был в таком упрямом настроении, что, вероятно, начал бы бороться — и кричал бы до тех пор, пока не явились бы люди, чтобы посмотреть, что тут за шум.

— Интересно, что случилось с монахинями? — спросил король, когда мы покинули монастырь.

— Одна из них вон там ублажает датчан всего за несколько пенни, — ответил я.

— О всемилостивый Господь! — Альфред перекрестился и повернул обратно.

Догадавшись, что он решил спасти эту женщину, я решительно потащил его вперед.

— Это безумие! — запротестовал я.

— Пойми, Утред, иначе нельзя, — спокойно ответил Альфред и остановился, чтобы прочесть мне проповедь. — Во что сейчас верит Уэссекс? Мои подданные считают, что я побежден, думают, будто датчане победили, и смирились с тем, что весной здесь появятся новые захватчики. Поэтому людям следует объяснить, что все обстоит иначе. Они должны узнать, что король жив, что он ходит среди врагов и дурачит их.

— Что ему хорошенько расквасили нос и поставили фингал под глазом, — добавил я.

— Это мы от них скроем, — улыбнулся Альфред, — и ты не расскажешь народу о той бессовестной женщине, которая отшлепала меня угрем. Мы должны даровать людям надежду, Утред, и весной эта надежда расцветет и подарит нам победу. Вспомни Боэция, Утред, вспомни его! Никогда не оставляй надежды.

Альфред искренне верил в то, что говорил. Он верил, что его хранит Господь, что ему дозволено ходить среди своих врагов, ничего не боясь. До известной степени он был прав, потому что у датчан имелись хорошие запасы эля, самодельного вина и меда, и большинство из них были слишком пьяны, чтобы обращать внимание на покрытого синяками человека со сломанной арфой в руке.

Никто нас не остановил, пока мы шли к бывшей королевской резиденции, однако у входа стояли шестеро облаченных в черные плащи стражей, и я не позволил Альфреду к ним приблизиться.

— Стоит им посмотреть на твою окровавленную физиономию, и они докончат то, что начали другие, — заявил я.

— Тогда позволь мне хотя бы пойти в церковь.

— Ты хочешь помолиться? — саркастически спросил я.

— Да, — ответил он просто.

Я попытался его остановить.

— Если ты здесь погибнешь, погибнет и Исеулт.

— Тут нет моей вины, — возразил Альфред. — Епископ решит, что ты присоединился к датчанам, и остальные с ним согласятся.

— У меня не осталось друзей среди датчан. Мои друзья были в числе заложников и погибли.

— Тогда я помолюсь за души этих язычников, — сказал Альфред и пошел к дверям церкви, где машинально стащил с головы капюшон, чтобы выказать уважение к святому месту.

Я рывком водворил капюшон на место, дабы скрыть синяки короля. Альфред не сопротивлялся, он просто толкнул дверь и перекрестился.

В церкви тоже расположились люди Гутрума. На полу валялись соломенные тюфяки, груды плетеных кольчуг, кучи оружия, а в нефе вокруг недавно сделанного очага сгрудились несколько мужчин и женщин. Датчане играли в кости и не обратили особого внимания на наше появление, лишь кто-то крикнул, чтобы мы закрыли дверь.

— Пошли-ка отсюда, — сказал я Альфреду. — Тебе нельзя здесь оставаться.

Он не ответил, благоговейно глядя туда, где раньше стоял алтарь, а теперь были привязаны с полдюжины лошадей.

— Уходим! — настойчиво повторил я — и тут вдруг услышал громкий приветственный возглас.

Я обернулся и увидел, как один из игроков в кости встал и с изумлением уставился на меня. Из тени выскочила собака, радостно запрыгала, пытаясь меня лизнуть, и тут я понял, что пес — это Нихтгенга, а человек, узнавший меня, — Рагнар. Ярл Рагнар, мой старый друг.

Тот, которого я считал мертвым.

Глава девятая

Рагнар обнял меня.

У нас обоих в глазах стояли слезы. Мы не сразу смогли заговорить, хотя я сохранил достаточно здравого смысла, чтобы оглянуться и убедиться, что Альфред в безопасности. Он присел на корточки рядом с дверью, укрывшись в густой тени тюка с шерстью, спрятав лицо под капюшоном.

— Я думал, ты погиб! — сказал я Рагнару.

— Я надеялся, что ты придешь! — воскликнул он, и некоторое время мы говорили одновременно, не слушая друг друга, а потом из задней части церкви вышла Брида.

Я изумленно смотрел на нее: надо же, уже совсем взрослая женщина, а она лишь засмеялась и чинно меня поцеловала.

— Утред, — необычайно ласково произнесла она мое имя.

Когда-то мы были любовниками, хотя оба тогда едва вышли из детского возраста. Брида была саксонкой, но решила остаться с датчанами, вместе с Рагнаром. Остальные женщины в зале были увешаны серебром, гранатами, янтарем и золотом, но Брида не носила никаких украшений — только гребень из слоновой кости, удерживавший ее густые черные волосы.

— Утред, — повторила она.

— Как же вам удалось спастись? — спросил я Рагнара.

Он ведь был в числе заложников, а заложников должны были убить, как только Гутрум пересек границу.

— Мы понравились Вульферу, — сказал Рагнар.

Он обнял меня за плечи и повлек к центральному очагу, где пылал огонь.

— Это Утред, — объявил он игрокам в кости, — сакс, но в придачу мой друг и брат. Этот парень своего не упустит. Эль, — указал он на кувшины, — и вино. — А затем пояснил, отвечая на мой вопрос: — Вульфер нас пощадил.

— А вы пощадили его?

— Конечно! Он здесь. Пирует вместе с Гутрумом.

— Вульфер? Вы взяли его в плен?

— Он наш союзник! — Рагнар подвинул мне кувшин и усадил у огня. — Вульфер теперь с нами заодно.

Он ухмыльнулся, а я в ответ засмеялся: меня переполняла безмерная радость, что мой друг жив. Вот он, Рагнар: высокий, золотоволосый, такой же озорной и жизнерадостный, каким был в свое время и его отец.

— Мы общались с Вульфером через Бриду, — продолжал Рагнар. — Мы симпатизировали друг другу. Трудно убить человека, который тебе нравится.

— И ты уговорил его перейти на вашу строну?

— Вульфера не надо было долго уговаривать. Он видел, что мы победим, и понимал, что сохранит свои земли, если станет нашим союзником. Ты собираешься выпить этот эль или так и будешь просто глазеть на него?