Три горы над Славутичем, стр. 5

4

ГУЛЬТЯИ

Поначалу думали, что вновь пришли бродячие гунны из степи. Оказалось — гультяи с поля. Те, кто когда-либо уходил с антскими дружинами вниз по Днепру, но далеко почему-то не ушел, отщепился от своего племени, остался в поле, но и на землю не сел. Гультяи собирались ватагами и таились по ярам да перелескам. Кормились набегами на близживущих антов — россичей, полян и других. Отнимали зерно, угоняли скот, арканили жен и дев. Нередко сговаривались с бродившими по степям племенами недобитых гуннов — набегали вместе, а после грызлись из-за неподеленной добычи.

Когда дружины антские уходили из своей земли в дальний поход, гультяи наглели. Вот и эти — явились как раз в ту пору, когда хозяин дворища — отец маленького Брячислава — ушел в далекий поход с недавно избранным на сходке молодым князем Кием. Налетели нежданно-негаданно, порушили невысокое жилище-мазанку и запалили камышовую кровлю — занялась пламенем тотчас. Пожгли и припасенное к зиме сено. Среди сыплющихся во все стороны жгучих искр перемахивали через поваленный плетень бешеные приземистые кони, крутились по дворищу всадники с закатанными выше локтя рукавами, топтали очумевшую с перепугу птицу. Вместе с искрами и дымом кружились под разоренным хозяйством пыль и перья.

Мать Брячислава, когда заарканили ее и поволокли по земле, сумела голову в камень направить — все лучше, чем в гультяйском плену…

Сам Брячислав успел прихватить подаренный отцом лук со стрелами, добежал до заросшей камышами старицы, затаился, переводя занявшийся дух. Отдышавшись, осторожно выглянул. Увидел дедушку, бегущего на неразгибающихся ногах в поле, в руке — секира, а за ним — несколько всадников. Сюда бы ему, к камышам, недалеко ведь! Здесь и отсиделся бы… Но старик упрямо бежал в другую сторону, нарочно уводя гультяев от камышей, где затаился внук его Славко, последняя надежда малочисленного рода.

Стрелу за стрелой выпускал теперь Брячислав из своего укрытия, свалил все же одного за другим двух преследовавших деда недругов. Сызмальства приученный бить уток влет, он стрелял без промаха, но не набрали еще тоненькие руки достаточной силы — все стрелы, кроме тех двух, не долетали. И вот не осталось больше стрел, а гультяев было немало, они скакали к деду со всех сторон. Тот, окруженный, остановился и поднял секиру, изготовясь к последнему своему бою. Не утерпел Брячислав, бросил бесполезный теперь лук и с громким криком выскочил из камышей, зажав в слабом кулачке маленький ножик. Но поздно: увидел, как упал дедушка…

А гультяи, повернув коней, уже мчались на безумного мальца, весело скалясь, взмахивая секирами и мечами. Впереди, на мордастом полудиком жеребце, летел приблудный гунн, широколицый, без усов и бороды, в железных нагрудных пластинах поверх долгого зеленого кафтана, в высоком войлочном колпаке. Долгий меч оставался в зеленых ножнах с бронзовыми кольцами, всадник держал перед собой лук со стрелой, бросив поводья, правя одними ногами. Следом стлались зеленые кисти, украшавшие конскую сбрую.

Не с ножиком же одним на них бросаться, подумал Брячислав, да и не выручишь уже никого, ни мать, ни деда… Быстрые ноги донесли его обратно к камышам. И не остановились, понесли дальше. Все дальше, дальше, сквозь густые камышовые заросли, все ближе к воде. Метнулись из-под ног вспугнутые кулички. Не останавливаясь, Брячислав срезал на бегу камышину, сунул в рот. Теперь он слышал, как позади и заходя со стороны продираются, круша камыши, преследователи. Еще немного! Вода уже по колена… Еще, еще! Вода уже по очкур… Еще!..

А всадники мечутся вокруг, рубят в бессильной злобе безответный камыш. Расплескивают воду кони, роняют в нее пену с удил. Куда девался дерзкий малец? Не мог, окруженный, уйти, не мог ведь проскочить!

Но нигде не видать его, вот был — вот не стало. Утоп, что ли?

Много камышинок торчит из воды, еще недавно тихой, а теперь взбаламученной конями. Немало среди них поломанных, порубанных. Разве приметишь в этом множестве, различишь еще одну камышину, срезанную перед тем, через которую дышит теперь маленький полянин, вжимаясь неширокой спиной в холодное дно старицы?

Гультяи всполошились внезапно, встревожились, заторопились вон из камышей. И помчались вдогонку своим, спешно уходившим в поле. Но так и не догнали. И вот уже осаживают коней, сбиваясь в беспорядочную кучу.

Теперь Брячислав высунул голову, продвинулся туда, откуда видно, и только рот приоткрыл, изумленный. Гультяям наперерез, наставив долгие копья, с грозным кличем скакали только что воротившиеся из похода кметы. И, далеко обогнав передовых, на высоком нездешнем коне, подняв над собой тускло поблескивающий меч, мчался бородач в невысоком железном шеломе, похожем на опрокинутый горшок. Красавец конь, казалось, вовсе не касался земли своими темными ногами, всадник летел парящей птицей, и летел вслед за ним выгоревший до белизны походный плащ.

Брячислав узнал отца и выскочил из воды.

5

КНЯЖИЙ СУД

Возвращались левым берегом Днепра.

И этот поход — на сей раз к Танаису — был для Кия удачным. Множество ратников и воев, пошедших за княжьей дружиной, а также примкнувшие к полянам дружины россичей и северян, — никто не прогадал. Древляне же, дреговичи и кривичи, не пожелавшие идти под стягом Полянского князя, пускай теперь кусают локотки…

Анты в этом походе отбросили за Танаис бродившее по степи и озорничавшее племя гуннов с примкнувшими прочими кочевниками, отбили немало серебра и золота с каменьями, полученного теми за что-то от ромеев. Угнали немало добрых коней, овец и полонянок. Все кметы остались довольны князем.

Обоих молодших братьев Кий брал с собой в этот поход — для них первый. Хорив показал себя в сече неудержимо горячим, Щек — поосмотрительнее, но ни один не робел. Теперь рядом с князем ехали не просто меньшие братья, а два побывавших в походе и не посрамивших себя добрых бойца, которым вскорости можно будет и дружины доверить. Теперь у Кия сбудут две надежные руки, и в новом своем походе он построит свои дружины по-новому, как давно замыслил: головную дружину поведет сам, а по краям — два крыла во главе с братьями, и еще в запасе ратники с воями, которых можно доверить боярину Воиславу, опытному боевому советнику князя. Вот едет он рядом, полусогнутый в седле, с висячими усами под похожим на вороний клюв носом. Снял бывалый вояка свой накалившийся островерхий шелом, подставил щедрому солнцу смуглую бритую голову с долгим седеющим чубом. Глядя на него, снял свой украшенный синими перьями шелом и Кий, то же сделали Щек с Хоривом.

Но нежданно, на подходе к Горам, вновь довелось надеть боевые уборы. Повстречалась немалая ватага гультяев, разорявших левобережные Полянские поселения. С ходу, развернувшись, навалились на негодных, многих положили на месте, остальных разогнали, разметали по полю.

Кий подивился, что не встретил здесь, на левом берегу, дозорных, которых, уходя, велел высылать ежедневно. Такое нерадение вроде не свойственно было старому дяде Идару, на которого князь оставил Горы, свой двор и всю землю полянскую. Старейшинам и сходке доверял мало, полагая, что, где много словоблудия, там мало проку.

Затревожившись, велел ставить шатры и возы, послал Хорива с сотней отроков на свежих конях — разведать, что там впереди делается, какую встречу родные Горы готовят, все ли ладно.

Хорив умчался, сотня — за ним. Воротились к утру.

На лице Хорива, в серых с черной каймой глазах его, ничто не упрятано, ни печаль, ни веселье. Увидав лицо возвращающегося брата, Кий нахмурился, послал своего коня навстречу. Подскакав вплотную, спросил негромко, чтобы прочим не услыхать: