Бахмутский шлях, стр. 82

— Дай мне твою пилотку примерить.

Андрей снял пилотку, нахлобучил ему на голову. Гордый Яшка оглянулся назад. На крыльце стояли сестра и Карл. Яшка крикнул:

— До свиданья. Екатерина Ивановна! Пиши, Карл!

— До свиданья, сынок, — сказала сестра. — Счастливый вам путь, — А потом как бы про себя добавила: — Солдаты начали домой возвращаться…

1969 г.

МАЛЬЧИШКА

Глава первая

МИШКА, НАСТЯ И МАТЬ

Мишка считал себя самым разнесчастным человеком на белом свете. Не везет ему в жизни, это теперь совершенно ясно. Каждый день какая-нибудь беда обязательно свалится на его голову. Как-то мать нашла в ранце коробку перьев с расплющенными концами для игры, расстроилась, бросила их в печку. Стыдит, ругает его, а у самой слезы на глазах. А потом и совсем по-настоящему плакать стала. Хуже всего, когда она плачет. Лучше б ударила, и то легче…

— Как тебе не стыдно? До каких пор ты будешь меня тиранить? Когда же поймешь, что не для меня учишься, а для себя? Головушка ты моя горькая! Я работаю, стараюсь, стараюсь, а ты…

Больно Мишке слушать материны упреки, а еще больнее видеть ее слезы. Насте, сестренке, той хорошо, никаких забот: в третьем классе — что там делать? Даже экзаменов нет. А тут одна математика замучит. Шестой класс — это тебе не третий!

Не успела забыться история с перьями, как вскоре другая беда приключилась.

На последней перемене Мишка выключил свет. Мимо бежал, подпрыгнул — щелк, свет и погас. Девочки в темноте начали визжать, а ребята — бегать по партам. Мишка хотел включить свет обратно, но не вышло, не мог достать.

Прыгал, прыгал на стенку, пока не пришел дежурный по школе. Взял Мишку за рукав и повел к директору. А директор строгий, у него разговор короткий:

— Без матери в школу не приходи!

Пришлось матери идти в школу, а Мишке выслушивать ее упреки. Было бы за что, а то — свет выключил, подумаешь, беда какая. Шуму же на всю школу наделали, будто и в самом деле несчастье случилось.

А что теперь будет — Мишке трудно и представить, это уж ЧП так ЧП, подобного еще ни с кем не бывало: в школу пьяный заявился! Куда уж дальше?!

А ведь Мишка не виноват: не хотел он этого, и водку он терпеть не может, даже запах ее не выносит, а вот надо же — случилось такое. Будто само собой все делается. Да и не было бы никакой такой беды, если бы мать не купила эту проклятую бутылку. Купила, поставила… И мать тоже не виновата: не себе покупала, печнику.

…Всю прошлую зиму плохо горела плита: угля съедала много, а тепла не давала, в комнате было холодно. За лето мать так и не собралась переделать ее: с деньгами было плохо, решила отложить до следующей весны. И опять не собралась. Прошло лето, наступили первые голода, затопили плиту, а она еще хуже, чем была, — дым пошел в комнату. Пришла бабушка, стала бранить Мишкину мать:

— Эх, хозяин с тебя! Сказано — баба. Лето прошло — плиту не переделала. Говорила тебе: купи пол-литру, позови печника — и все тут!

— Одной пол-литрой не отбудешь, — оправдывалась мать — Надо новую духовку покупать, сотни две кирпича, да за работу… А я думала им, — указала она на детей, — купить к зиме кой-какую одежонку.

— Думала… А теперь нечего думать, надо перекладывать. Дети у нас побудут, а эта дура пусть сидит, не замерзнет, — кивнула она на заквохтавшую наседку.

Мишке стало жаль своей любимицы.

Из двух кур, которые были у них в хозяйстве, одну звали Галкой. Это была совсем ручная курица, неслась с ранней весны до поздней осени. Мишка гордился ею, и та же бабушка не раз хвалила ее, а теперь вдруг Галка стала дурой только потому, что не вовремя заквохтала.

И мать, и бабушка не раз говорили ему, чтобы он связал Галке ноги и искупал ее в холодной воде. Но Мишка лишь делал вид, что выполняет их советы, а сам подложил в гнездо пять яиц и посадил на них курицу. И теперь вот, на зиму глядя, Галка вывела цыплят…

Заметив в глазах внука недоумение, бабушка успокоила его:

— Ничего им не сделается. Будешь кормить их, небось не пропадут.

Мать послушала бабушку, решила переделать печь. Она купила двести штук кирпичей, новую духовку, плиту с конфорками и, без чего не обходится почему-то ни один печник, водки. Четвертинку она спрятала в шкаф за пустые банки из-под варенья.

Печник работал вечерами. Мишка днем, перед школой, приходил домой, кормил цыплят и всякий раз замечал перемены. Сперва развалины плиты, потом начало кладки и, наконец, почти готовая печь, только без дверцы. Он осмотрел ее со всех сторон, заглянул внутрь — ничего особенного не нашел, почти такая же, как и была. Мать говорила, что сегодня печник закончит и будут пробовать, а завтра можно будет уже дома спать. «Посмотрим еще, как она будет греть», — подумал Мишка и подошел к наседке.

Курица была привязана длинной веревкой за ногу к столу. Она сидела в уголке, растопырив крылья, из-под которых выглядывали желтенькие головки цыплят. Они смотрели на Мишку маленькими бусинками глаз, попискивали, словно просили есть.

Мишка налил в блюдце воды, насыпал пшена, сел на пол и стал смотреть на забавных птенцов. Особенно ему нравился один с тремя коричневыми полосками вдоль спины. Он был самый шустрый, целился в глаз какого-нибудь цыпленка и норовил клюнуть его, принимая за зернышко. Отдыхать он любил на спине своей матери.

Мишка долго сидел, поджав под себя ноги, любовался цыплятами. Он ловил их, осторожно гладил и отпускал. Галка не сердилась.

Наконец Мишка решил побольше насыпать им пшена и идти в школу. Он полез за мешочком в шкаф и увидел банки. Они были пустые, но ему захотелось проверить, авось в какой-нибудь хоть на донышке задержалось варенье. Варенья, конечно, он не нашел, но заметил бутылку и взял ее. «Водка», — прочитал он на наклейке. «Странно, откуда она здесь?» — Мишка крутил бутылку в руках, изучал коричневую сургучную головку, выдул мусор из углубления картонной пробки, хотел поставить на место, но помедлил. «А дорогая, хватило бы на коньки. И что в ней особенного?» — Мишка понюхал головку — ничем не пахнет. Тогда он взял вилку и отковырнул кусочек сургуча. Покрутил перед глазами, прикинул, куда его можно использовать, и сразу придумал: сделать секретный пакет с сургучными печатями. Но для этого одного кусочка мало, и он принялся очищать весь сургуч. Ковырнув неосторожно вилкой, Мишка задел пробку и вытащил ее. В нос ударил спирт. «Фу, какая противная», — сморщился он, но тут же лизнул языком горлышко, а потом запрокинул бутылку и набрал в рот водки. Закрыв глаза, он с трудом проглотил ее. В животе загорелось, из глаз выступили слезы. Через минуту он почувствовал, как что-то разлилось по всему телу и ему почему-то стало смешно. Мишка приложился еще раз к горлышку — теперь водка показалась не такой противной, и он сделал два глотка.

Поставив бутылку на стол, он вернулся к цыплятам и обнаружил, что их стало гораздо больше. Мишка удивленно посмотрел на Галку и увидел, как она стала вдруг раздваиваться: в углу сидели две одинаковые курицы. Это его заинтересовало, ему сделалось весело, он громко засмеялся и протянул руку вперед. Головы двух Галок одновременно нахохлились и клюнули его в руку. Он стал смеяться еще больше, раскачиваясь с боку на бок. Наседка, цыплята, пол и весь угол неожиданно стали поворачиваться и падать направо. Мишка перестал хохотать и с ужасом ждал, чем это кончится. Но вдруг в глазах как-то все перевернулось и он увидел, что наседка сидит на месте в углу, а он лежит на левом боку, прижавшись щекой к грязному полу.

— Интересно! — сказал он вслух и стал подниматься. Шатаясь, подошел к столу, взял бутылку, хотел отпить еще немного, но, заметив, что в ней осталось чуть больше половины, подумал: «Увидит мать — бить будет». Он стал соображать, как замести следы. Сначала решил поставить бутылку на место и толкнуть ее банкой, разбить, будто нечаянно. Тогда мать хоть и поругает, но не узнает, что он пил. Но Мишка тут же отверг этот план и вышел в сенцы. Здесь он взял кружку и долил бутылку водой до краев. А потом, сообразив, что водка так не наливается, отлил чуть, заткнул бутылку и поставил на место. И тут он вспомнил про школу. Было уже поздно, на улице начинало вечереть. Он вскочил, с трудом отыскал свой ранец, который почему-то оказался под столом, выбежал из комнаты.