Бахмутский шлях, стр. 23

— Не бижи, подавай вечерю, хлопцы голодни.

После ужина Оксана пошла спать, а мы сидели, словно чего-то ждали. Хозяйка, казалось, нарочно не стелит нам постель. Просить ее было как-то неудобно, и мы терпеливо ждали, когда она укажет нам место. Вдруг за окном послышался хруст снега, и кто-то осторожно трижды стукнул в стекло. Наша хозяйка тотчас же пошла открыть. В комнату вошел мужчина. На нем был серый плащ и шапка-ушанка. На ногах яловичные сапоги, жирно смазанные дегтем. Он посмотрел на нас, и лицо его озарилось радостной улыбкой.

— Они! — воскликнул мужчина. — Здравствуйте, хлопчики! — голос показался мне знакомым.

Но мы недоуменно смотрели на него и не знали, что делать. Митька молчал, молчал и я, мужчину мы видели впервые.

— Не узнают! — обернулся он к хозяйке. — Я с бородой был… Так это ж я, тот самый старик, что с вами на ночлеге был. Побрился только.

— Старик! — вырвалось у Митьки.

— Конечно! Ну, рассказывайте. Взяли сумку, догадались или нет? Может, она попала им в руки?

— Взяли, — закивал головой Митька и кинулся к мешку, который лежал у порога. Я бросился ему помогать.

— Ну, молодцы, хлопцы! — широко улыбаясь, «старик» пригладил усы. Он взял у Митьки сверток, развернул. — Молодцы! А я уже посылал искать и сверток и вас. Не нашли. Ну, думаю, хлопцы не догадались.

— Мы заблудились в метель, — сказал я.

— Я так и думал! В такую пургу легко сбиться с дороги. — Он стал заворачивать сверток и вдруг вспомнил: — Да, а пистолет где?

Митька замялся, потом проговорил:

— У меня, — и полез в карман. — Вот.

— В кармане держал? Зачем?

— На всякий случай, — сказал Митька.

Мужчина взял пистолет, покрутил головой.

— Отчаянный парень! — Он положил пистолет себе в карман, сказал: — Добре! Спасибо, ребятки.

Митька молчал, он как-то сразу скис и машинально смотрел на карман, куда было спрятано оружие.

— Ты что? — спросил мужчина.

— Подарите пистолет, — попросил Митька. — Он нам очень нужен. Нам надо коменданта убить и предателя Никитина. А нечем. Пробовали из поджигалки — ничего не вышло.

Мужчина серьезно смотрел то на Митьку, то на меня. Потом молча присел на табуретку, положив Митьке на плечо руку.

— Так вот почему у тебя глаз завязанный! И ты стрелял? — спросил мужчина у меня.

Я пожал плечами, сказал:

— Не знаю…

— Как так?

— Стрелял, — проговорил Митька.

— Да! Ну что ж, все это очень хорошо. Смелые вы, отважные ребята. Но с самопалом идти на немцев — это слишком рискованно. А кто знает?

— Никто, бабушка да мы.

— Ну вот что, ребятки, времени у меня мало, много говорить с вами некогда. Но, я думаю, вы меня поймете и не обидитесь. Я вас огорчу — пистолет не дам: во-первых, он мне нужен, во-вторых, вас жалко, погубите вы себя с ним. Сами вы ничего не сделаете, надо, чтоб была взрослая голова.

Митька поморщился.

— Я не говорю, что вы не смелые или там маленькие, что ли… Но, понимаете, это надо делать организованно. Так вы можете помешать большому делу, можете подвести под удар людей и сами погибнете. Постарайтесь связаться со взрослыми и только по их заданию действуйте.

— А где они? Их у нас и нет, — недовольно проговорил Митька.

— Есть. Не может быть, чтоб не было, — мужчина поднялся. — Ну, еще раз спасибо вам, и прошу вас, послушайтесь меня; я ведь фашистов ненавижу не меньше вашего. — Он улыбнулся, взглянув на Митьку, пожал нам руки, как взрослым, ушел.

Митька погладил рукой пустой карман, где только что лежал пистолет, загрустил. Грустно стало и мне: мы так были уверены, что теперь у нас есть оружие и мы сможем, наконец, отомстить за дядю Егора и Вовку, а теперь все лопнуло.

Хозяйка понимала наше состояние, старалась успокоить:

— Не горюйте, хлопцы. Он дело говорив, то умный мужик. Лягайте спать.

На другой день она помогла нам обменять в селе наши вещи на пшеницу, кукурузу, конопляные и подсолнечные семечки. Перед уходом всыпала нам в подарок почти по ведру кукурузы и на дорогу дала полбуханки хлеба.

Обрадованные такой удачей, мы отправились домой, желая как можно скорее увидеть своих.

Глава четвертая

СУРОВОЕ ВРЕМЯ

Приближалась весна. В полдень с крыш начинала падать звонкая капель, ноздреватый снег обрушивался и оседал с тихим шорохом. Важные вороны бродили по дороге и при приближении человека лениво перелетали на другое место или, схватив стебель прошлогоднего бурьяна либо сухую ветку, взлетали на дерево; они уже начинали вить гнезда.

Скоро снег возьмется водой, на дорогах появятся лужи, и побегут, зашумят ручьи. Сколько радости, приятных хлопот всегда приносила весна! А сейчас у нас одна забота: как бы не умереть с голоду.

Я шел по полю, удрученный неудачей: ни одной свеклины не нашел. Надо будет наведываться почаще, чтобы, как только сойдет снег, успеть собрать ее.

Сбивая палкой макушки бурьяна, я опять думал о том, как хорошо, если бы вдруг приземлился самолет и взял бы меня к нашим. Маму, правда, жалко оставлять…

Я замахнулся на репейник и уже хотел так ударить по нему, чтобы все головки отскочили, но вдруг увидел зацепившуюся за него розовую бумажку. Я решил проткнуть ее палкой, словно пикой. Но раздумал, взял в руки и машинально прочитал: «От Советского информбюро…» Что-то волнующее, родное тронуло меня. Я читал дальше. На глазах выступили слезы. Я не мог читать. «Ведь это наша листовка! — чуть не закричал я. — Немцев разгромили под Москвой!»

Я несколько раз пытался прочитать листовку до конца, но не мог, слезы застилали глаза. Какая радость! Ничто еще в жизни меня так не взволновало, как эта листовка. Наша!

Забыв о всякой предосторожности, я побежал к поселку, размахивая бумажкой. Но домой не зашел, помчался прямо к Митьке, сунул ему листовку.

— На, читай!

Митька взял розовую бумажку, скептически сморщил рот:

— Что, листовка?

— Да ты читай, заладил: листовка, листовка, — рассердился я.

Митька стал небрежно читать и вдруг схватился обеими руками за листовку, с жадностью впился в нее глазами, пробегая одну за другой строчки. Он волновался, несколько раз вытирал слезы, а дочитав, хлопнул себя по коленке рукой, закричал:

— О, дают наши! Бабушка, послушайте.

Бабушка стояла у печки, прижав указательный палец правой руки к щеке, внимательно слушала, что-то шепча губами, наверное молитву. Когда кончили читать, она смахнула слезу, перекрестилась и проговорила:

— Помоги, господи…

Митька хмыкнул:

— Поможет!

— Не твое дело, — отмахнулась бабушка. — Ты будто и не видел бы, а у меня рука не отсохнет. Может, и помогает, кто знает… — Она повернулась к плите, продолжая разговаривать сама с собой: — А то ишь ты, думал, так тут и останется.

— Мить, пойдем собирать листовки, — осторожно предложил я. — Соберем и незаметно разбросаем по поселку: пусть все читают!

Против моего ожидания Митька с радостью согласился, и мы подались в поле. Листовок особенно много оказалось в кустах терновика в овраге. Мы аккуратно счищали с них рукавом налипший снег, прятали в карманы.

Когда уже возвращались домой, я нашел новую листовку, голубую, и стал читать, В ней описывались разные зверства немцев на нашей земле.

— Эту тоже можно взять, — сказал Митька.

Я перевернул листовку и стал читать дальше.

«Но не думайте, что большевики избавят вас…» — было написано на обороте.

Митька не поверил, взял, прочитал сам, недоуменно проговорил:

— Интересно. С одной стороны наша листовка, а с другой — как немецкая. Такую, пожалуй, не надо брать.

— Ее можно на заборе прилепить, и будут читать только с одной стороны.

Митька ничего не сказал, возвратил мне странную листовку. Я решил все-таки взять ее с собой, но положил в другой карман, отдельно от остальных.

— Хорошо бы разбросать листовки где-нибудь в людном месте, — сказал Митька. — А то ведь так ветер опять унесет их в поле.