Пламя страсти, стр. 73
Губы Джослин снова изогнулись в фальшивой улыбке.
— Нет, совсем немножко. Скоро, очень скоро ты поправишься. А теперь я схожу на кухню.
Направляясь к двери, она оглянулась. Хотя Эмма отвернулась, на ее морщинистом лице молодая мать заметила слезы. Служанка молча рыдала, оплакивая не столько свою участь, сколько жизнь Оливера.
Не вымолвив больше ни слова, Джослин вышла из комнаты, но, пройдя половину лестницы, остановилась и, повернувшись лицом к стене, медленно опустилась на колени.
— Почему? — еле сдерживая рыдания, прошептала она. — Почему?
Слезы, казалось, жгли ей глаза, к горлу подкатил ком. Нет, она не должна плакать, не должна показывать Оливеру свой страх. Мать обязана быть сильной.
Уронив голову на грудь, Джослин до боли закусила губу. Чем она провинилась перед Господом? За что он наказывал ее? Какой грех она совершила, что Оливер…
В следующую секунду женщина будто окаменела. Лайм! Сквозь боль, затуманившую рассудок, в сознание проник вкрадчивый голос, напоминавший о грехе.
Сложив руки в молитве, она горячо зашептала:
— О, Всемогущий, накажи меня! Возьми мою жизнь, но не жизнь сына.
Однако в глубине души Джослин осознавала, что никакие мольбы не могли спасти ее мальчика от чумы, как не спасли множество людей, уже умерших от неизлечимой болезни. Поднявшись на ноги, она тяжело вздохнула.
— Моя госпожа, — послышался откуда-то снизу мягкий неуверенный голос. — Ваш сын?
Джослин перевела взгляд на служанку, стоявшую в дюжине шагов от нее.
— Да. И Эмма.
— Вы хотите, чтобы я позвала на помощь людей?
Джослин с болью в душе подумала о том, что Эмму и Оливера заберут в Белл-Глен.
— Сначала я должна принести сыну молоко с медом.
— Я сама принесу ему пить, моя госпожа.
— И не забудь что-нибудь для Эммы.
Служанка поклонилась, торопливо спустилась вниз по ступенькам и скрылась из вида.
— Какое уродливое место для смерти, — прошептала Эмма, с трудом шевеля потрескавшимися губами.
Хозяйка Эшлингфорда посмотрела на нее.
— Вы хотите пить? — спросила она.
Со вчерашнего дня молодая мать не отходила от сына, и сейчас ей не хотелось оставлять Оливера одного, но она понимала, что кроме нее ухаживать за Эммой некому. Отец Уоррен и двое монахов — третий уже умер — пытались, как могли, облегчить страдания других больных.
— Я ведь должна хотеть пить, не так ли? — задыхаясь, спросила старая служанка. — Наверное, действительно хочу.
Джослин кивнула головой.
— Я принесу воды.
Наклонившись, она разгладила влажную тряпку, лежавшую на горячем лбу Оливера. Хотя жар у мальчика не спадал, он наконец-то заснул. Всю ночь и все утро ребенок беспокойно крутился, а затем, когда на его теле появились нарывы, его начало трясти в лихорадке.
— Я скоро вернусь, — ласково прошептала Джослин, зная, что сын не слышит ее.
Подойдя к столу, который стоял между двумя кроватями, она наполнила кружку водой. Однако Эмма сделала только глоток.
— Вам нужно выпить еще, — посоветовала молодая госпожа.
— Достаточно, — отказалась старая служанка и отвернулась.
Тяжело вздохнув, Джослин вернулась к столу и поставила на него кружку. В этот момент ей на глаза попался маленький пакетик с порошком. Вспомнив, что пора бросить смесь в камин, она, желая убедиться в том, что Оливер спит, оглянулась, потом взяла пакетик и направилась к огню. Высыпав часть порошка на ладонь, женщина бросила его в камин. В мгновение ока пламя взметнулось вверх, его язычки радостно заплясали на поленьях. В воздухе появился резкий запах серы.
— О, Боже, ужасно жарко, — застонала Эмма. — Это настоящая пытка.
Джослин торопливо направилась к окну и отдернула шерстяную занавеску. Но воздух, ворвавшийся в дом, вряд ли можно было назвать свежим из-за дыма костров, горевших возле соседних домов. И все-таки, вдохнув его, хозяйка Эшлингфорда испытала некоторое облегчение. Почувствовав холод, она набросила на плечи накидку и начала застегивать ее края брошью. Внезапно ее рука замерла, а взгляд остановился на подарке Лайма.
Серебряная безделушка была единственным, что напоминало о нем. И единственным, что он мог подарить ей. Мысль о возможной смерти Оливера казалась невыносимой, но воспоминание о том, что ей уже не суждено ощутить тепло рук Лайма, причиняло еще большую боль. Неужели ее жизнь станет кошмаром? Джослин очень хотелось верить в то, что Бог не заставит ее страдать долгие годы. Возможно, ей осталось мучиться недолго. Может, через день… через неделю или две она, Джослин, тоже станет жертвой болезни, которая сейчас отнимала у нее сына.
До боли сжав брошь в руке, женщина прислонилась спиной к стене и, подняв голову, устремила взор вверх. Господи, как она устала! Устала не от бессонной ночи, проведенной у постели Оливера, вытирая пот с его лба и нашептывая ласковые слова, и от мыслей, постоянно терзавших ее измученную душу, а от отчаяния и сознания того, что она не в силах что-нибудь изменить. Как она устала…
Глава 27
Лайм уловил зловонный запах еще до того, как увидел обуглившиеся дома деревни. Судя по всему, дела обстояли хуже, чем он предполагал. Однако Ахмед, сопровождавший лорда Фока, воспринимал происходящее как само собой разумеющееся. Он на своем веку повидал и не такое.
— Здесь много смертей, — заметил араб, останавливая жеребца рядом с конем хозяина.
Думая об Оливере и Эмме, о болезни которых Лайм узнал накануне отъезда в Эшлингфорд, он перехватил взгляд лекаря.
— Именно поэтому я и привез тебя сюда, — ответил барон.
Ахмед почтительно склонил голову.
— Если ваши священники согласятся выслушать меня, я объясню им, что нужно делать, — напомнил он Лайму о том, что сможет помочь больным только в том случае, если отец Уоррен и монахи согласятся продолжать назначенное им лечение и после того, как он вернется в Торнмид.
Барон молча спешился. Едва его ноги коснулись земли, как из ближайшего дома в сопровождении одного из монахов вышел отец Уоррен.
— Лорд Фок! — воскликнул он, увидев Лайма. — Что вы делаете в Белл-Глене? Нам не сказали, что вы приехали. Вы… вы не должны здесь оставаться.
Именно поэтому барон оставил своих людей в замке Эшлингфорда и отправился в деревню в сопровождении одного араба.
— Где леди Джослин? — не теряя времени на объяснения, спросил он.
— В дальнем доме. Вместе с сыном и Эммой, — ответил священник.
Лайм окликнул Ахмеда и решительно зашагал к дому, указанному святым отцом. Переступив порог, он сразу увидел Эмму, которая лежала на первой от двери кровати и, отвернувшись к стене, казалось, спала. На следующей постели мужчина заметил Оливера. Рядом с ним, опустившись на колени, неподвижно застыла Джослин. На ее плечи были небрежно накинута накидка, тяжелые пряди ее черных волос спадали на спину. Склонившись над сыном, она что-то тихим голосом говорила ему.
Подойдя ближе, лорд Фок смог разобрать слова.
— Мама здесь, мой хороший, — шептала женщина, не осознавая, что они уже не одни в комнате. — Спи, мой дорогой.
Отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, заставило сердце Лайма сжаться от боли. Он понимал, что Джослин не верила в выздоровление сына, потому что еще не встречала никого, кто переболел бы чумой и остался в живых. Понимал он и то, что единственным человеком, способным спасти мальчика, был Ахмед.
В следующее мгновение барон услышал за спиной осторожные, почти бесшумные шаги, звук которых быстро заглушил детский голосок.
— Жарко… жарко, — простонал Оливер, пытаясь ногами сбросить с себя одеяло.
Джослин окунула кусок ткани в чан с водой.
— Т-ш-ш, — прошептала она, протирая влажной тряпкой лицо мальчика. — Т-ш-ш.
Тяжело вздохнув, ребенок затих.
Тем временем Лайм приблизился к Джослин. Его тень уже нависла над ней, но она так и не оглянулась. Возможно, женщина решила, что пришел один из монахов, а, может, была настолько поглощена мыслями об Оливере, что не замечала ничего вокруг себя.