Канун Армагеддона, стр. 28

Мекор посмотрел на него, кивнул каким-то собственным мыслям, поднял вверх руку и громко произнес (так, что, казалось, его голос доносится и до хижины отшельницы, и до обители алголиан):

— Именем Алгола, сына его Алвисида и внука его Фоора!

Все повернулись в его сторону. Алголиане, переносившие трупы погибших братьев в одно место, чтобы предать их священному обряду прощания, прекратили при этих словах свое занятие, выпрямились и посмотрели на верховного координатора. Бритте-кие рыцари тоже подошли ближе, понимая, что сейчас будет сказано нечто очень важное.

— Братья! — убедившись, что все взгляды обращены на него и ни одно его слово не будет упущено, обратился к алголианам Мекор. — Братья! Силы, пока еще неведомые и очень могущественные, бросили нам вызов. Они не хотят допустить возрождения Алвисида, сына Алголова, не хотят, чтобы он нес на нашу грешную землю мир и порядок. Но мы все клялись жизнь положить за возрождение Алвисида! И все погибшие в эту черную ночь свою клятву выполнили! Их имена будут занесены в золотые директории!!! Как бы могуч и таинственен не был враг, исподтишка напавший на орден, мы не сдадимся!!! Не скроемся в своих безопасных каталогах как трусливые крысы!!! Дело великого Фоора, внука Алголова, будет завершено, и Алвисид вновь обретет свою божественную силу, чтобы нести в мир добро и порядок!!! Клянусь!!!

Он прочертил в воздухе священную спираль Алвисида. Скорее всего, как подумалось Ансеису, Мекор ожидал, что алголиане последуют его примеру, и он не ошибся. Казалось, сам воздух Озера Трех Дев был проникнут торжественностью клятвы. По губам алголиан Хамрай понял, что торжественная клятва повторена столько раз, сколько здесь последователей дела Алголова.

Но Мекор еще не закончил. Он посмотрел на Хамрая, и тот, удивившись, что способен сейчас читать его мысли по глазам, утвердительно кивнул.

Очень медленно выполняя весь наработанный для посвящаемых за пятнадцать лет ритуал, верховный координатор встал на берегу на одно колено и протянул руку за мечом координатора Фоора. Через несколько мгновений он выпрямился во весь рост. Блеснул в лунном свете легендарный клинок.

Алголиане ахнули и, как по команде, рухнули на колени. В воздухе прочерчивались священные спирали Алвисида.

— Меч Фоора, сына Алвисидова, внука Алголова, снова с нами, братья! И нам не страшны никакие враждебные силы, будь это таинственные Хранители, будь это Силы Космические, будь это все боги и маги, вместе взятые. Поклянемся же на этом мече, братья, что великий Алвисид будет возрожден!!!

Даже циничный Хамрай, повидавший на своем веку всякое, не мог не восхититься блестящим мастерством Мекора властвовать думами своих собратьев, вселять в их сердца веру, надежду, мужество. Да, такие, как Мекор, умеют добиваться поставленной цели — достойный ученик Фоора. Где бы ни пребывала ныне душа бывшего верховного координатора — на краю Вселенной, где побывал некогда Радхаур, или во Вселенной Алгола, где зла нет как понятия, — он мог бы по праву гордиться своим учеником и преемником.

Глава четырнадцатая

Уррий старался не забывать многократных наставлений своего господина — что бы ни случилось, рыцарь должен держаться так, словно ничего не произошло. Да только он прекрасно понимал, что каждый, едва взглянув на него, а особенно такой опытный боец, как сэр Гловер, сразу догадается, что творится у него на душе.

Надо же — первый настоящий бой в его жизни, да не с кем-нибудь, а с магическими существами! И он опозорился, не сразу понял приказ господина, упустил-таки первую магическую мразь. Где она теперь бегает по коридорам огромного замка, как ее ловить? А вдруг она пробирается через какие-нибудь отверстия в покои госпожи?

Уррий в сотый раз перебирал в памяти свой первый бой. Слишком скоротечно все было, слишком сумбурно, хоть и закончилось победой. Кроме дикого страха не оплошать еще раз, он почти ничего не запомнил. Кроме того, как барон Ансеис поистине прекрасен в бою — и головы мог рубить магическим тварям, неизвестно как оказавшимся в замке, и ум сохранил ясным, отдавая четкие и понятные приказы. Барон Ансеис был для юноши идеалом рыцаря, другого такого он за свой короткий жизненный путь не встречал, но почему-то был уверен, что и не встретит.

И все-таки, несмотря ни на что, Уррий был счастлив получить боевое крещение, хотя несколько досадовал, что ему не нанесли какую-нибудь рану, или шрам, особенно на лице — шрамы украшают мужчину, сразу видно, что перед вами бывалый боец. У Отлака есть кровоточащая ссадина на щеке, но это совсем другое дело. Ведь как оно получилось? Уррий выбил меч из рук баронского сынка и хотел отправляться спать, а тот все не унимался. Ну и… пришлось врезать кулаком. Подумать только — если бы не этот дурацкий поединок, он бы все проспал и не знал бы, что господину угрожает такая опасность! Все благодаря недоумку Отлаку… нет, нехорошо называть так наследника господина — даже в мыслях… В памяти вдруг четко всплыл момент, когда Уррий отбил удар напавшего монстра, а второй враг его неминуемо бы зарубил, если б Отлак не поставил свой меч. То есть получается, что Отлак в первом же бою спас ему жизнь… Впрочем, господин тут же отослал сына за подмогой, а он, Уррий, защищал спину барона и уничтожал отвратительных тварей.

Он, Уррий, сын отшельницы, имени которой не знает, служит оруженосцем у знатного и отважного рыцаря, о котором рассказывают всякие чудеса. Когда барон впервые заехал к ним на озеро, Уррий совсем еще несмышленыш был и смотрел на гостя в дорогих одеждах и с мечом на боку, как на бога. А когда барон дал ему впервые подержать в руках свой меч, Уррий чуть не умер от счастья. Теперь же, если он не струсит и сумеет проявить себя, то сам в двух шагах от посвящения в рыцари — предел мечтаний.

Мать научила его не роптать на жизнь, а принимать ее такой, какая есть, всего добиваться самому. Но все же есть какая-то несправедливость, что он — сын отшельницы, а этот… Отлак — наследник славного имени. Был бы им младший сын барона, ладно — тот растет парнем, что надо… И снова вспомнился удар Отлака, отведший от него смертельную угрозу. Нет, Отлак тоже будет рыцарем, что надо, хотя, если снова будет приставать, снова получит…

Когда барон и сенешаль из Рэдвэлла скрылись в тайных покоях господина, Гловер повел их к покоям госпожи, сказав, что, бычья требуха, враги шастают по замку, что ему поручено охранять баронессу и ее детей, и он, гром его разрази, их охранит! В покое перед спальней баронессы, где уже находились дочь и средний сын господина, сэр Гловер согнал с кресла прикорнувшую служанку, уселся сам, проверил, легко ли вынимается оружие из ножен, и приказал сообщить баронессе, что он на страже. Пусть спит спокойно. А также велел принести еще свечей и эля себе, поскольку, бычья требуха, собирается не смыкать здесь глаз до появления барона, сколько бы, гром и преисподняя, это бдение ни продолжалось.

Отлак заметил своему господину, что у того окровавлен камзол и ему требуется лекарь, на что сэр Гловер небрежно махнул рукой: зови, мол, пока все тихо.

Из спальни вышла взволнованная баронесса, и сэр Гловер как мог, бычья требуха, успокоил ее, сказав, что барон на спор с сэром Бламуром проверяет, как подготовлена охрана замка. В ответ на замечание баронессы, что раз ей опасность не грозит, то не мог бы сэр Гловер убираться прочь и не мешать ей спать своими громогласными шуточками, граф Камулодунский галантно ответил, что, бычья требуха, барон попросил его посидеть здесь, и он будет, черт возьми, сидеть, даже если небеса рухнут. Баронесса пристально посмотрела на него, но, ничего не сказав, скрылась в спальне, где на огромном супружеском ложе поместились не только младшие дети, но и ближайшая подруга, вдова сэра Даррена, которая, как и баронесса, не поверила заверениям присланных стражников, будто в замке все в порядке.