Игра 14.0, стр. 87

Внутри Бастиана что-то буквально заклокотало так, что ему стало страшно: казалось, сердце в любую секунду разорвется.

— Значит, готовился? Например, сочинял стишки и писал их на кусках коры?

Пауль покачал головой.

— Это Ларс. Он поэт и в таких делах разбирается гораздо лучше меня. Мы оставили кору на всю зиму лежать под снегом, в грязи, чтобы она выглядела так, словно стихи написали много веков назад. — Ларс с Паулем синхронно кивнули в знак согласия. — Ларсу я полностью доверяю — мы воспитывались в одной приемной семье.

Бастиан краем глаза поглядывал на отца, но тот молчал, лишь иногда покачивая головой. Если бы всё не было так абсурдно, Бастиан принял бы подергивание уголков его рта за улыбку.

— А что случилось с Штайнхеном? Почему у него выступила сыпь?

В глазах Пауля проскользнула гордость.

— Борщевик. Удивительное растение. Растет практически всюду, и очень высокое. Оно ядовито, вызывает сильное раздражение кожи, особенно при ярком солнечном свете. Я высадил его, когда приезжал сюда в прошлом году, а Карина, умница, привела всю группу прямо на мою грядку.

— А Арно завела в западню, в волчью яму.

Лицо Пауля выражало искреннее сожаление.

— Я не хотел, чтобы он так тяжело поранился. Достаточно было порезать лодыжку, на большее я даже не рассчитывал. Главное, чтобы нельзя было покинуть это место, ты же понимаешь? Иначе бы никто в проклятие не поверил, и Доро не сумела бы никого убедить.

— Значит, Доро с тобой заодно!

Пауль вытаращил глаза.

— Доро? Да никогда в жизни! Она верит в это проклятие всеми фибрами души. Только поэтому ей удалось всех убедить. С Доро получилось как с борщевиком. Я рассказал ей эту легенду в прошлом году, и то, что упало ей в сердце, принесло такие удивительные плоды!

— Значит, — профессор Штеффенберг говорил угрожающе тихо, — ты внушил этой толпе идиотов, что они непременно умрут, если не прикончат Бастиана.

Пауль, помедлив, кивнул.

— Под словами об идиотах не подпишусь, но, в принципе, всё так и было.

— Но ты его защищал?

— Конечно. Иначе бы всё вышло из-под контроля. Пару раз ситуация была совсем на грани.

Ну разумеется. Бастиан уже не владел собой.

— Да, если бы Георг перерезал мне глотку, план бы и впрямь рухнул! Ну ты и засранец!

Улыбка на лице Пауля слегка угасла.

— Ты прав, там действительно оказалось чертовски рискованно. Но я не верю, что Георг в самом деле сумел бы такое осуществить. — Он кивнул Бастиану. — Конечно, я тебя понимаю. Я сам перепугался.

Перепугался он. Если выберусь из этой ямы, сверну тебе шею.

Бастиан снова подергал решетку у себя над головой; от злобы он буквально кипел. Почему его противный папаша ни разу не вспылил? Почему он не прихватил с собой никакого оружия? Хоть бы шприц взял с нейротоксином! [39] Нет же, он просто стоял тут с каменным лицом.

— Значит, у тебя на всё готова куча свидетелей, из которых никто слова плохого о тебе не скажет, потому что они вообще не знают, что это всё сделал ты? Более того, они считают виноватыми только самих себя!

Вместо Пауля ответил Ларс:

— Да, они в конце концов поняли это. У большинства и так ужасно скверно на душе, им стыдно даже признаться, что они были здесь.

Отец Бастиана кивнул.

— Иными словами, если я подам на тебя в суд, никто из них не выступит с показаниями против тебя?

— Если ты решишься подать на меня в суд, — сказал Пауль с мягкой улыбкой, — у газетчиков пару недель не будет проблем, чем заполнять первые страницы. Фотографии склепа крупным планом, вся эта история с проклятием… Главный герой, конечно, я. Ну, а потом, чтобы не было скучно, я по секрету расскажу тому, кто больше предложит, кто мой настоящий отец. Знаменитый врач подменивает пробы крови, чтобы сэкономить на алиментах! Знаменитый врач бросает в беде своего сына и его больную безработную мать! Да, я знаю, что ты хочешь сказать: конечно, ты всё это будешь оспаривать, но тебе придется какое-то время иметь дело вовсе не с той прессой, которая тебя любит и обожает. И уж совсем с плохой стороны ты себя выставишь, если откажешься проходить повторный тест на отцовство. А я ведь этого потребую. Какой результат покажет этот тест, мы оба знаем, не так ли?

Бастиан внимательно наблюдал за отцом, видел, как его лицо болезненно дернулось. Он ожидал взрыва — тот непременно произойдет, должен произойти.

И произошел. Смех. Отец засмеялся так, как Бастиан еще никогда не видел. Он нагнулся, уперся руками в колени, жадно хватал воздух.

— Это, — откашливаясь, произнес он, — стоит определенно больше, чем сто пятьдесят тысяч евро. Это фантастика. Я бы сам лучше не выдумал. — Он вытер навернувшиеся на глаза слезы, с трудом перевел дух, направился к Паулю, который впервые за всю сцену в подвале казался совершенно озадаченным, и остановился рядом с ним, буквально в шаге. — Ты точно знаешь, что хочешь и как этого добиться, не так ли? — По-прежнему посмеиваясь, отец покачал головой. — Ум и отсутствие всякой щепетильности. Далеко пойдешь! Бастиан, ты понял? Вот мы и видим перед собой человека, который просчитывает свои шансы и максимально их использует. — Он ткнул Пауля указательным пальцем в грудь. — Мне плевать, мой ты сын или нет. В какой-то мере ты мне даже ближе, чем Бастиан. В нем я таких качеств никогда не находил. — Профессор Штеффенберг небрежным движением указал в сторону решетки. — А теперь вытащи его оттуда, иначе я выйду за рамки приличий.

На этот раз Пауль помедлил с ответом.

— Конечно. Как только деловые вопросы будут улажены.

Отец всё еще ухмылялся, но лицо выдавало его настороженность.

— Разумеется. Давайте рассчитаемся.

Пауль достал из сумки, висевшей у него на поясе, листок бумаги.

— Здесь уже всё указано. Помимо алиментов, следует выплатить по пятнадцать тысяч евро моим помощникам — Ларсу, Карине, Сандре и Симону.

При упоминании его имени Симон подошел чуть ближе, и Бастиан услышал за спиной тихое движение — там что-то скользнуло.

— Потом: мне действительно пришлось потратить уйму времени, чтобы подготовить эту… встречу, — продолжал Пауль. — Целый год, как я уже сказал. Поиски людей, подбор участников, подготовка места проведения игры. Только лишь на то, чтобы установить этот громадный камень, у нас ушло три недели. Зато потом Ларс и Симон сумели столкнуть его так, что, упав, он закрыл шахту, которая вела вглубь подвала. А что уж говорить о дорогих приборах, которые мы использовали? Я мог бы на всем этом сэкономить, если бы ты хоть раз согласился переговорить со мной. Я думаю, на это ушло двадцать тысяч евро.

— И что бы тогда произошло?

— Я бы потребовал, чтобы ты признал отцовство.

С лица Максимилиана Штеффенберга смыло улыбку.

— Придержи лошадей. Деньги — это одно дело. Мое имя — совсем другое.

Айрис почувствовала вкус крови. Откуда она взялась? Девушка провела языком по нижней губе и отыскала ранку. Должно быть, она прикусила губу и даже не заметила этого.

Там, впереди, где горел свет, все замолчали. Зашуршала бумага. Айрис еще сильнее, чем прежде, прижалась к скале, затаила дыхание, боясь выдать себя даже шорохом. Максимилиан Штеффенберг опустился на колено и достал из нагрудного кармана рубашки посверкивавшую серебром ручку.

Ну, говорите, же дальше, говорите. Издавайте хоть какие-то звуки. Айрис тихо дышала. Закрыла глаза.

Послышалось негромкое щелк. Щелк. Она приподняла ресницы и отважилась мельком взглянуть на Симона, стоявшего в полутьме поодаль от остальных. Он щелкал зажигалкой. Девушка прекрасно понимала, что его нервы сейчас натянуты до предела, хотя на первый взгляд он просто терпеливо ждал развязки. Его мясистые губы разжимались снова и снова, он быстро их облизывал — верный признак, что его что-то не устраивает в происходящем.