Автостопом на север, стр. 9
Делаю лицо, как у комиссара Мегрэ, и, выдвинув подбородок вперед, привстаю, будто снова рвусь на вышку.
— Нет, нет, не надо! — пищит Цыпка. — Ты уж и так нас насмешил.
Какой-то мальчишка сидит рядом, зарывшись в песок, и выдает:
— Не верь ему. Прикидывается, что нарочно. Не вышло у него, верно, Че?
— Заткнись, а то сейчас от него по уху заработаешь!.. — говорю я.
Че, успокаивая, похлопывает меня по плечу — он-то думает, что я все еще в нокдауне.
— Подумаешь, силач какой нашелся! — замечает мальчишка.
А я окидываю его оценивающим взглядом.
— Чтоб ты знал: я боксом занимаюсь! — При этом голос мой делается ледяным.
— Ты тоже? — радуясь, спрашивает малыш. — Пройдемся два раунда. У них тут и перчатки есть, да они деревня, только так дерутся, никакой техники. Че! Когда он отдышится, ты нам позволь пройтись два раунда, тренировочных, конечно. А ты где занимаешься?
— ТСЦ — Берлин.
«Густав! — барабанит мой сигнальный аппарат. — Это Шубби в ТСЦ — Берлин. Ты же даже не знаешь, что это значит — ТСЦ. Ты же только один раз был у Шубби на тренинге, а потом после уроков в школе пробовал».
— По мне, пожалуйста, хоть сейчас. Восемь унций. Три раунда.
Нет, этот мальчишка не «пиник», у этой рыбки мышцы длинные и жилистые, но он же на три категории легче меня — вес бумажной мухи. Придется его уложить в первом же раунде.
— Только чтоб не до крови. Я не выношу! Эта Цыпка в бикини еще тут?
Че, поглядев на часы, говорит, что сразу нельзя. Надо полчаса переждать. Но у нас нет времени ждать, дорогуша, нам надо дальше, в этот самый Альткирх.
И об этом Че подумал: он постарается раздобыть для нас колеса. Надо же — все успевает! Цыпка, конечно, за ним увязалась. И опять завела и про стихи, и про стенгазету, и про мелиорацию.
Вместо того чтобы вспомнить все полученное у Шубби и передать это своим кулакам — справа, слева, прямой левый, всем весом правая чуть снизу, ноги, ноги не забывай, чтоб как пружины работали, в них успех, подбородок к ключице, плечо вперед, удар… — вместо того чтобы думать об этом, меня почему-то разобрало зло на Петера.
Кто, как не мой любимый братец, навязал мне треклятый мешок и отправил на север? И Цыпка эта тоже на его счету. Из-за него, собственно, и прыжок на дно омута.
И такое меня зло разобрало на Петера, и на допотопного дедулю, и на Цыпку, и на этого Че, и на мальчишку-боксера — пусть думает, что под барабан молотилки попал. Даже на себя теперь злюсь. Так и кажется, что у меня глаза кровью налились.
Пританцовывая, подходит Цыпка, ничего не замечает, конечно. Старается уговорить меня — это чтоб я не расколошматил мальца на составные части… на молекулярном уровне.
— Может быть, не надо вам драться? Не люблю я этого, боюсь… — и тихонько так, будто птичьим крылышком, касается рукой моего локтя. — Ты знаешь, Че говорит, что мы можем до самого райцентра доехать. Автобус отходит через час. Может, вам не так уж обязательно драться, а?
Я показываю, как бью: правый — снизу. Воздух свистит, разрезаемый моими кулаками!
Глава V, или 10 часов 30 минут
— Что, у вас тут, в деревне, и защитного шлема нет? — спрашиваю я, разминаясь в своем углу, пока мне завязывают боксерские перчатки.
— Какой еще шлем?
Когда я был у Шубби на тренировке, я видел, как им шлем надевали.
— Ты это про защитную маску?
Он что, меня за олуха принимает?
— У нас эту штуку называют шлемом, пигалица!
— Шину мы при спарринге тоже не берем.
Я отмахиваюсь. Чего это он? Не знает, для чего шина в рот вставляется? Погоди, уложу тебя на песочек — не поможет никакая шина.
Подходит Че — и сразу ворчать: завязки не так завязаны, надо сверху, а не снизу. Опять он все знает.
— Ты ж так партнеру сразу бровь порвешь, — тихо говорит он мне, перевязывая завязки.
Зрителей хватает: за бельевой веревкой, натянутой вокруг нас, гул голосов.
— Друзья, мы рады, что нам представляется возможность показать вам хороший бой. В спарринге померяются силами Уве, Локомотив — Лейпциг…
Аплодисменты, выкрики.
— …и Гуннар, ТСЦ — Берлин.
Крики, хлопки, смех, свист.
Я уж хотел поднять руки над головой — поприветствовать зрителей, но вдруг чувствую: не могу! Детский паралич, что ли? Почему-то я весь мокрый, даже подошвы влажные. Что это? Никак, заболел? Только что на вышке этот приступ, а теперь еще сильней!.. Может, пора мне перейти на постельный режим?
Дребезжит крышка от большой кастрюли. Че выталкивает меня на середину ринга:
— Начинайте, чего вы? Или…
А я хочу домой, хочу в кресло, перевесить ноги через спинку, включить телек, включить транзистор — он у меня с ладонь, но все равно пищит громко. Закрываю глаза, говорю себе: «Густав, все это сон, проснись, Густав, ты не дома. Проснись…»
— Чего руки опустил? — шипит мой напарник. — Давай начинай!
Открываю глаза. Нет, я не дома. И не помогут мне никакие заклинания! Мальчишка шурует боксерскими перчатками перед самым моим носом. Тронутый небось!
Сейчас я прихлопну его, как муху.
Удар мой будет неотвратим, со свистом кулак разрезает шелковый воздух. Ничто живое не способно ему противостоять! Такая во мне закипает злоба, что я готов быка одним ударом свалить.
Я словно лечу за своим кулаком до самой веревки, с обеих сторон, словно комариные укусы, меня сопровождают удары мальца. Но что-то внутри зашевелилось.
Снова дребезжание крышки кастрюли, но где-то очень далеко, не то в Австралии, не то в Ростоке.
Росток?
— Давай в свой угол! — слышу я голос Че и чувствую, как он меня куда-то подталкивает.
А я только-только разошелся! Уже в своем углу я растираю песок ногами, стараясь показать, сколь я свеж и бодр.
Мегрэ и правда в своей лучшей форме. С ледяным спокойствием он оценивает обстановку. Шубби ведь показал мне, как это делается. Зажать надо. Но умеючи. Шубби приказал Мегрэ выкинуть вперед левую и тут же ее зажал между телом и рукой. И сразу бам-бам правой по кумполу.
Ну погоди, паренек. Пробил твой последний час!
Опять эта дурацкая кастрюля. Бросаюсь вперед. Прыгаю вокруг мальчишки и говорю:
— Давай, давай левую!
Мальчишка так и делает, и я ее тут же зажимаю и всей силой бью правой по голове. Да, это был удар. Че разводит нас и что-то бормочет непонятное.
Мальчишка стоит, вытаращив на меня глаза.
— Давай, давай опять левую! — предлагаю я.
А он скачет вокруг меня, будто балерина, и вдруг — как два удара колокола: бум, бум!
— Стоп! Разойдись! Всё.
Это голос Че. Где-то далеко. Он обхватывает меня, жмет вниз мои кулаки, я их почему-то совсем не ощущаю. Подталкивает к веревке.
— Друзья! Жаль, конечно. Ничего у нас не получилось. Техники не хватает у нашего друга из ТСЦ. Итак, до вечера. У костра, друзья. Дружба!
Сейчас я ему врежу, врежу по его идиотской береточке.
Но вот я снова лежу на пледе. Колокола в голове утихают: должно быть, на пожар звонили. Немного устал. Ни радости, ни злобы не чувствую.
— Так я и знала: будет драка. Ни за что не хочу больше смотреть бокс.
Где-то далеко — к его счастью, конечно, — слышу голос Че. Чего-то он там опять распоряжается. Учит мелюзгу плавать. Вечно ему чего-то надо!
Ищу часы в ворохе одежды. В песке они.
«Когда твой «икарус» отходит? — хочу спросить, но челюсти как припаянные, в ушах что-то щелкает, сто?ит только чуть-чуть двинуть подбородком».
Ну что ж, бывайте, уеду отсюда навсегда. Прощайте, клопы, будь здоров и ты, умник Че вместе со своей береткой…
Че провожает нас, при этом они опять треплются с Цыпкой о Бахе, симфониях, Бетховене…
