Автостопом на север, стр. 14

— Ты слышишь? Сверчки.

Вон оно в чем дело — знаменитые сверчки. Мне кажется, что вся трава у меня под ногами поет, жужжит — маленькие такие поющие пилки… А на кого такой сверчок похож?

— Гуннар!

Цыпка вдруг выкрикнула мое имя. Что это опять с ней? Может, ей чего нового в голову пришло, как меня научить учиться по-революционному? Я уже — каюк. Мне надо стараться, чтобы у меня ноги не растаяли.

— Смотри, Гуннар, вон там… авария!

— Спятила, что ли?

— Вон… убитый… лежит!

По спине у меня перекатываются ледышки.

Ничего она не спятила. В кювете — машина, а наверху на откосе — мертвый человек.

Я поскорей отворачиваюсь. На шоссе — ни души, кругом все вымерло.

Глава VIII, или 14 часов 35 минут

Я не я совсем, я — дерево, расту на краю шоссе. Корни, правда, коротковаты. Тереза толкает меня:

— Ну иди! Иди, пожалуйста, Гуннар!

Деревья не ходят. Я делаюсь еще более деревянным.

— Что, если он не совсем умер, а тяжело ранен?

Что может сделать дерево, когда видит тяжелораненого? Дерево глухо и немо. Оно как… дерево.

— Помоги ему, Гуннар!

— Умер он. Никто ему не поможет! — выкрикиваю я. — Нельзя трогать. Только полиция. Вдруг это убийство?

— Не убегай, пожалуйста, Гуннар!

— Отпусти! Надо в деревню сбегать, вызвать полицию. А ты жди здесь…

Тереза вцепилась, не отпускает. И как раз когда я хочу быть… птицей и мне не надо больше быть деревом, хочу быть молнией, быстрым, как мысль…

— А вдруг он правда не умер, Гуннар? Может быть, ему помощь нужна?

Да. Ты, Гуннар, был вполне созревшим идиотом, когда сказал: «Это мне ничего не стоит…» Но еще большим идиотом ты оказался, когда дал согласие быть испанцем, джентльменом и кавалером…

Тереза толкает, двигает меня вперед, но сама остается все время позади меня.

— Если у него кровь идет, я…

— Я тоже не могу, — шепчет она со слезами в голосе.

— Нет у меня перевязочных средств.

— Может быть, в машине?

У машины жуткий вид. Но особенно тяжелой такую аварию не назовешь. Машина заехала в кювет, стоит покосившись. Мертвец лежит чуть выше, на откосе, лицо — в траве.

Для комиссара Мегрэ это пустяки. Ему же надо только приказать: приподнимите простыню! А под ней и утопленники, и застреленные, и всякие…

Но сейчас я почему-то совсем не хочу быть комиссаром Мегрэ. Я просто Гуннар, самый обыкновенный ученик средней школы.

— Ни шагу дальше! — шепчу я хрипло.

Оба мы стоим и смотрим на мертвеца. Долго смотрим…

На нем полуботинки. Толстые подошвы в пыли.

В небе надо мной очень громко и назойливо поет жаворонок. Будто летающее привидение, ей-богу. Горсть ледышек скатывается по спине.

— Ноги у него будто вывернуты, — шепчу я.

А Тереза еще крепче вцепляется в мой рукав. Мне надо бы сказать, что никакого смысла нет ждать. Может, и правда это убийство? Надо поскорей сбегать в деревню. Оттуда доносится звон колоколов…

Вдруг мертвец… возьми да зашевелись!

— Он живой… Спаси его, Гуннар!

Тереза подталкивает меня, я спотыкаюсь и оказываюсь чуть ниже того места, где лежит мертвец.

— Алло!.. Что с вами?.. Вы ранены?

Стон. Кряхтенье.

Еще секунду — больше я не выдержу, помчусь по шоссе назад. Будь что будет!

Мертвец резко поворачивается. Садится, зевает и, выбирая травинки из волос, говорит:

— Ну как, зайчата?

Сердце у меня в груди гремит, как телега по булыжнику. Слышу свой голос:

— Ну и напугали вы нас!..

— Я? — Мертвец хохочет, встает, потягивается.

— Мы думали… вы умерли. Вас не Хэппусом зовут? Вы не господин Хэппус?

Только что считавшийся мертвецом человек, которого, к моему великому удивлению, Цыпка даже знает по имени, смеется так, что только зубы сверкают.

— Ты знаешь меня? Сразу узнала? Знаешь, кто я такой?

И этот перепуганный цыпленок, только что прятавшийся за меня, готовый кричать о помощи, теперь как ни в чем не бывало пятерней взбивает свои светлые волосы и улыбается, как тогда на озере, какой-то четырехугольной улыбочкой.

— Я вас сразу узнала. Я все фильмы с вами видела. И даже один раз в театре.

— В «Натане»… Нет? Ну, тогда в «Минне». Тоже нет? «Фауст»?

Кивнув, Цыпка резким движением головы откидывает челку. А мертвец как давай шпарить:

Это что он, про нас? Про нашего батюшку пастора?

Мертвец отпрыгнул, снова оказался выше нас и опять за свое:

Мертвец смотрит на нас сверху. Тереза хлопает и восторженно кричит:

— Браво, Вагнер!

Тогда мертвец отвешивает нам поклон и снова смеется.

Я спятил или это они спятили? И кто такой этот мертвец? То он мертвец, то опять живой, потом, оказывается, знакомый, потом какой-то Фауст, а теперь и Вагнер? Комиссар Мегрэ, будьте внимательны, у вас опять это баранье лицо. Соблюдайте железное спокойствие, возьмите трубку — вы должны немедленно раскрыть это уголовное дело!

Нагнувшись, я завязываю шнурок. Старый прием — это я присматриваюсь к барахлу мертвеца. Лицо-то его теперь и мне кажется знакомым. Комиссар Мегрэ удостаивается одобрительного хлопка по плечу. Личность установлена, так. Это Оттомар Хэппус. Видел его, по телеку показывали. Название, правда, давно забыл. Но Фауста там никакого не было, это точно.

— Правда, Оттомар Хэппус великолепен? Я восторгалась им, когда он играл Вагнера в «Фаусте».

Последние слова Цыпка произнесла тихо, почти шепотом, но достаточно громко, чтобы мертвец мог разобрать.

— Что же ты в антракте не зашла ко мне в уборную?

Цыпка вспыхнула, как электрическая лампочка.

Чтобы как-то закруглить разговор про Фаустов-Вагнеров, я грубовато говорю:

— Что у вас произошло тут? Небольшая авария, а?

— Какой там! — говорит Хэппус уже вполне нормальным голосом.

Переднее колесо, оказывается, спустило, да и устал он порядком.

— Сейчас мы вашу таратайку поставим на ноги, — говорю, — а вы тут продолжайте, развлекайтесь!

Цыпка будто погладила меня своими кошачьими глазками. Открываю покоробленную крышку багажника. «Сущий лабиринт!» — обычно восклицает наш Крамс, глядя на запоротую контрольную.

— Сущий лабиринт! — кричу я, хватаясь за подбородок. В багажнике — скомканные полотенца, уйма бутылок и ни одного инструмента. — Господин мертвец, где у вас домкрат?

«Поля пшеницы не произрастут на моей ладони», — декламирует Хэппус и улыбается, невольно заставляя слушать себя. И не рассердишься ведь!

Под бампером зажата березовая ветка, как флажок какой-то; оба передних крыла с вмятинами. Глушитель висит. И это называется «Вартбург делюкс!» Такого я еще ни разу не видел. Правое стекло выбито и заменено целлофановым пакетом, приклеенным лейкопластырем.

— На свалку, вторсырье!

— Ты что, с ума сошел? Как ты можешь так с господином Хэппусом говорить? Это ж знаменитость!