Золотой треугольник, стр. 7
Патриций узнал голос, который он слышал накануне утром в ресторане. Говоривший был небольшого роста с тонкой элегантной фигурой и жестоким лицом оливкового цвета.
— Наконец этот негодяй у нас в руках, — сказал он. — И, надеюсь, что на этот раз он заговорит… Вы решились друзья?
Один из четверых проворчал:
— На все. И ждать больше нечего, что бы ни случилось.
У него были густые черные усы, и капитан узнал в нем второго собеседника в ресторане и одного из похитителей матушки Коралии. Его серая шляпа лежала на стуле.
— На все, говоришь ты, Бурнеф, — расхохотался коротышка. — И что бы ни случилось? Ну что же, начнем… Так значит, старый дружище Эссарец, ты стесняешься открыть свой секрет? Что же, посмеемся.
Связанного подняли и, бросив в кресло, привязали к нему веревкой. Ноги, связанные, прикрепили к сиденью другого стула, так, чтобы они свешивались. Потом с него сняли ботинки и носки.
— Катите! — приказал шеф.
В простенке между окнами залы горел большой камин. К нему-то и подтащили несчастного, приблизив к огню ноги.
У жертвы вырвался стон. Он, извиваясь всем телом, пытался убрать ноги от огня.
— Ближе! Ближе! — кричал коротышка.
Бельваль вытащил из кармана пистолет.
— Я тоже жду, — сказал он себе. — Ведь не оставлять же этого несчастного.
Но в это мгновение Патриций увидел на хорах по другую сторону залы женщину с побледневшим лицом и расширенными от ужаса глазами и узнал в ней матушку Коралию…
Глава 4
Над пламенем
Матушка Коралия… Матушка Коралия, спрятавшаяся в этом доме, в который ворвались и которым завладели ее преследователи и в котором он прятался сам, благодаря невероятной случайности…
Но теперь, по крайней мере, разъяснилась хоть одна загадка: входную дверь оставила открытой она, предварительно проникнув через нее сама. Но как ей удалось это проделать и зачем она пришла сюда?
Все эти вопросы мелькнули в уме Бельваля, но он не успел на них ответить. Снизу раздался крик, еще ужаснее первого, и он увидел ноги жертвы, извивавшиеся над пламенем.
Но на этот раз Бельваль и не подумал придти на помощь кричавшему, решив не привлекать пока к себе внимания.
— Отдых! — скомандовал коротышка. — Отодвиньте его. Я думаю, для него будет достаточно пробы…
Бельваль жадно прислушивался, не теряя в то же время из виду Коралию, на лице которой вместе с ужасом читалось такое же напряженное внимание.
В зеркале, висевшем напротив камина, он мог видеть лицо жертвы. Это был человек лет пятидесяти, совершенно лысый, с жирными щеками и крупным носом, густыми бровями и седеющей бородой. Одет он был в домашний сюртук с бархатными отворотами и в коричневые панталоны из фланели. Рядом на стене висел его превосходно выполненный портрет. Художник удачно передал суровое и повелительное выражение лица Эссарца.
«Чисто восточное лицо, — подумал Бельваль. — Я часто встречал такие в Египте и Турции». Да и имена всех этих людей: полковник Факи, Бурнеф, Эссарец, их акцент и манера говорить и держаться — все говорило об их восточном происхождении.
Все это были яркие типы левантинцев, но левантинцев, проведших жизнь на парижской мостовой. Эссарец-бей был известным парижским финансистом, а полковник Факи имел выговор и манеры завзятого парижанина.
За дверью послышался шум, и она с треском раскрылась. В комнату втащили связанного человека и бросили его на пол.
— Вот вам старый Симон, — сказал тот, которого называли Бурнефом.
— А женщина? — живо спросил полковник. — Надеюсь, что вы ее тоже привели?
— Увы, нет.
— Почему?
— Она убежала через окно.
— Нужно было догнать ее, она не может далеко уйти! Помните, недавно лаяла собака…
— А если она уже скрылась?
— Но как могла она это сделать?
— А дверь в переулок?
— Немыслимо.
— Но почему же?
— Этой дверью не пользовались многие годы… Даже ключ от нее потерян…
— Но ведь не будем же мы устраивать из-за этого целую катавасию с фонарями, чтобы привлечь внимание целого квартала, — возразил Бурнеф. — И все только из-за женщины…
Полковник Факи, казалось, был в отчаянии. Он обратился к своему пленнику:
— Тебе везет, старый осел! Вот уже второй раз она проскальзывает у нас между пальцами… Она тебе рассказывала сегодняшнюю историю? Ах, если бы там не было этого проклятого капитана! Но я найду его и он мне заплатит за свое вмешательство…
Бельваль сжимал кулаки в бессильном гневе. Наконец он понял: Коралия скрывалась в своем собственном доме… Застигнутая врасплох вторжением пяти преступников, она выскочила из окна, обежала сад и, войдя в дом через садовую дверь, спряталась на хорах в надежде, что будет здесь в безопасности.
— И это ее муж, ее муж… — повторял Бельваль с содроганием.
И точно для того, чтобы рассеять его последние сомнения, полковник принялся насмехаться:
— Да, старый Эссарец, твоя жена мне по вкусу. И если мне не удалось с ней сегодня познакомиться, то я сделаю это сегодня ночью… Кроме прочего, она будет служить мне залогом. Ради нее ты пойдешь на все. Я знаю, что ты обожаешь свою Коралию, и вполне одобряю твой вкус…
Он подошел к камину и зажег настенную электрическую лампочку с рефлектором. Яркий свет отразился на большом портрете Коралии.
— Королева! — с восхищением произнес Факи. — Волшебница! Посмотри, как тонко обрисован овал лица, как грациозны линии плеч и лебединой шейки! Наши красавицы славятся. Эссарец, но подобной ей не найдется и у нас. И скоро она будет моей, потому что я найду ее, в этом ты можешь не сомневаться… Ах, Коралия, Коралия…
Бельваль смотрел на женщину, и ему казалось, что ее лицо заливает румянец стыда. Сам он дрожал от бешенства и негодования и с трудом сдерживался. С болью в сердце он узнал, что она жена этого старика, а теперь ее точно раздевали перед этими людьми.
И в то же время капитан не понимал, что заставляет ее оставаться здесь. Почему бы ей не добраться до окна и не позвать на помощь? Что ей мешает это сделать? Конечно, мужа она не любит… Иначе разве она могла бы присутствовать при его муках, слышать его стоны и ничем не попытаться помочь?
— Но довольно, — сказал Факи, отворачиваясь от портрета. — Коралия будет моей наградой, но ее тем не менее, надо заслужить… За работу, друзья, и побыстрее… Подвиньте его к огню на пятьдесят сантиметров, пока не больше. Хорошо… Что, горячо, Эссарец? Но все это еще можно переносить, дальше будет хуже, подожди…
Он отвязал правую руку своей жертвы и положил на столик рядом с креслом бумагу и карандаш.
— Вот тебе все принадлежности для письма… Говорить тебе трудно? Так пиши… Ты ведь знаешь, о чем идет речь? Всего несколько слов… Ты согласен? Нет? Друзья, еще на десять сантиметров ближе…
Факи подошел к секретарю, в котором капитан узнал старого слугу, иногда сопровождавшего Коралию в лазарет.
— Тебе, Симон, не причинят никакого вреда. Я знаю, что ты предан своему господину и что он не посвящает тебя в свои дела. Кроме того, я уверен, что ты будешь молчать, потому что одно сказанное тобой слово погубит твоего господина скорее, чем нас. Мы поняли друг друга, не правда ли? Отчего ты не ответишь? Может быть, они чересчур стянули тебе горло веревкой? Подожди, я тебе помогу…
Между тем подле камина продолжалась пытка. Из последних сил Эссарец старался изогнуть ноги так, чтобы избежать, насколько возможно, огня, и из его заткнутого кляпом рта вырвались глухие стоны.
«Боже, — подумал Бельваль. — Неужели так и оставить его поджариваться, как перепелку?»
Он посмотрел на Коралию. Она не двигалась. Лицо ее с расширенными от ужаса глазами было почти неузнаваемо.
— Еще на пять сантиметров ближе, — приказал Факи, развязывая Симона.
В этот момент капитан заметил, как Эссарец, воспользовавшись тем, что от него отвлеклись, добрался правой рукой до ящика в столике, выдвинул его ценой невероятных усилий и достал оттуда пистолет, который спрятал позади себя в кресле. Этот поступок, казалось, не имел смысла: невозможно было предположить, что он сможет одержать победу над пятью своими мучителями. Но на лице его, отражавшемся в зеркале, Бельваль прочел железную решимость.