Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна, стр. 7
— Послушай, Штейнвег. Никому не открывай тайны Пьера Ледюка. Я, Арсен Люпэн, покупаю ее у тебя по любой цене, которую ни запросишь. Только не мешай мне действовать.
Следователь взял за локоть Люпэна и озабоченно спросил:
— А госпожа Формери?
— Госпожа Формери свободна. И с нетерпением вас ждет.
— Как вас понять?
— Очень просто, господин следователь. Я заранее знал, что вы согласитесь на предложенную мною маленькую экспедицию. Отказ с вашей стороны был бы немыслим.
— Почему?
— Госпожа Формери слишком хороша собой…
Глава 2
Страничка современной истории
I
Арсен Люпэн с силой выбросил оба кулака вправо и влево, приложил их к груди, снова развел, опять соединил. За этим движением, повторившимся тридцать раз, последовал наклон торса вперед и назад, а затем — попеременный подъем ног, после него — попеременное вращение рук.
Все это продолжалось четверть часа, те четверть часа, которые он каждый день посвящал шведской гимнастике, чтобы размять мускулатуру.
Окончив упражнения, он устроился за столом, взял чистые листы бумаги, уложенные в пронумерованные пачки, и, сложив один из них, сделал из него конверт. Затем повторил эту операцию с целым рядом других листков бумаги.
Это была работа, на которую он согласился и которой занимался ежедневно, поскольку заключенные обладали правом самим выбирать себе дело по вкусу: склейку конвертов, изготовление бумажных вееров, металлических кошельков и так далее.
Машинально занимая руки таким нехитрым делом, продолжая разминать мышцы этими механическими движениями, Люпэн неустанно думал о своих делах.
Грохот засовов, щелкание замка…
— А, это вы, мой образцовый тюремщик! Неужто настал час заглавнейшего из туалетов, той стрижки волос, которая предшествует финальной, великой рубке?
— Нет, — сказал надзиратель.
— Тогда — занятия? Прогулка во Дворец? Это бы меня удивило; наш добрый господин Формери недавно предупреждал, что с этих пор, ради осторожности, он будет допрашивать меня только здесь, в моей камере, — что несколько мешает, признаться, исполнению моих планов…
— К вам пришли с визитом, — лаконично сообщил тюремщик.
«Вот оно!» — подумал Люпэн.
И, следуя к переговорной, сказал себе:
«Дьявол меня возьми! Если это то, о чем я думаю, значит — я и вправду молодчина! Поставить такое дело на колеса, причем — всего за четыре дня, сидя в тюрьме! Какое достижение!»
Получив по всей форме разрешение, подписанное директором второго дивизиона префектуры полиции, посетители вводятся в узкие клетушки, которые служат для таких встреч. Эти мини-камеры, разделенные посередине двумя стальными сетками, установленными на расстоянии в пятьдесят сантиметров друг от друга, имеют две двери, выходящие в два различных коридора. Заключенный входит через одну из дверей, посетитель — через другую. Таким образом они не могут ни касаться друг друга, ни переговариваться слишком тихим голосом, ни обмениваться какими-либо предметами. Кроме того, в некоторых случаях при таких встречах может присутствовать надзиратель.
На этот раз такой чести был удостоен сам главный надзиратель.
— Кто же, черт возьми, получил разрешение нанести мне визит? — воскликнул Люпэн, входя. — Разве нынче у меня — день приема?
Пока стражник запирал дверь, он подошел к решетке и стал всматриваться в человека, находившегося уже напротив, чьи черты, однако, лишь смутно проступали в полумраке клетушки.
— Ах! — воскликнул он радостно, — это вы, мсье Стрипани! Какая приятная неожиданность!
— Да, это я, дорогой князь.
— Нет-нет, прошу без титулов, дорогой мсье. В этом месте я обычно отказываюсь от любых отрыжек пустого тщеславия. Зовите меня Люпэном, это ближе к действительности.
— Как вам будет угодно, но я был знаком с князем Серниным; князь Сернин был тем, кто спас меня от нищеты, вернув мне состояние и счастье. И вы меня поймете, если в моих глазах навсегда останетесь князем Серниным.
— К делу, мсье Стрипани, к делу! Каждое мгновение господина главного надзирателя — на вес золота, и мы не вправе ими злоупотреблять. В двух словах, что привело вас ко мне?
— Что меня привело? О Господи, это так просто! Мне показалось, что вы будете мною недовольны, если я обращусь к другому, чтобы завершить дело, которое было начато вами. С другой стороны, вы — единственный человек, в руках которого соединились все нити, позволившие вам в ту пору восстановить истину и содействовать моему спасению. Исходя из этого, только вы могли бы снова предотвратить удар, который мне опять грозит. Все это прекрасно понял господин префект полиции, когда я изложил ему ситуацию.
— Меня действительно удивило, что вам было разрешено…
— Отказ был немыслим, дорогой князь. Ваше вмешательство просто необходимо в этом деле, в котором сплетается столько интересов, и не только моих, — интересов, касающихся также высокопоставленных, известных вам особ…
Краем глаза Люпэн следил за тюремщиком, слушавшим с жадным вниманием, наклонившись вперед, стараясь уловить тайный смысл каждого слова, которым они обменивались.
— Так что?.. — спросил Люпэн.
— Так что, дорогой князь, умоляю вас воскресить в памяти все обстоятельства в отношении известного вам документа, отпечатанного на четырех языках, начало которого, по крайней мере, касалось…
Удар кулаком в челюсть, чуть пониже уха… Главный надзиратель покачнулся и, как мешок, без звука свалился в объятия Люпэна.
— Точный выпад, Люпэн, — похвалил себя тот, — чистая работа. Скорее, Штейнвег, хлороформ при вас?
— Вы уверены, что он без чувств?
— Еще бы! На три или четыре минуты — наверняка… Но этого нам не хватит…
Немец извлек из кармана медную трубочку, которую удлинил в несколько раз, раздвигая, словно телескоп, и к концу которой был прикреплен миниатюрный флакон. Люпэн взял его, вылил несколько капель на платок и приложил его к носу главного надзирателя.
— Отлично! Этот парень получил свое. К моему сроку, верно, прибавятся восемь или пятнадцать дней карцера… Что поделаешь, издержки ремесла…
— А я?
— Вы-то? Что вам могут сделать?
— Ну вот! А удар кулаком!
— Вы тут ни при чем.
— А разрешение на свидание? Оно ведь поддельное…
— И в этом вы ни при чем.
— Но я ведь им воспользовался.
— Прошу прощения! Позавчера вы по всем правилам обратились с прошением для некоего Стрипани. Сегодня утром — получили официальный ответ. Прочее вас не касается. Только мои друзья, те, кто изготовил ответную бумагу, могут беспокоиться. Если чем-нибудь выдадут, заявят себя!
— А если сейчас придут?
— Зачем?
— Все здесь просто остолбенели, когда я предъявил разрешение на свидание с Люпэном. Директор вызвал меня к себе и стал разглядывать его со всех сторон. И я не сомневаюсь, что в префектуру полиции успели уже позвонить.
— Я в этом даже уверен.
— Так что же?
— Все предусмотрено, старина. Не порть себе настроение, лучше — поговорим. Идя сюда, вероятно, ты знал, о чем будет речь?
— Да, ваши друзья мне все объяснили…
— И ты согласен?
— Человек, который спас меня от смерти, может располагать мною, как посчитает нужным. Какие бы мне ни удалось оказать ему услуги, я еще останусь его должником.
— Прежде чем открыть мне свою тайну, подумай, в каком положении я нахожусь… Заключенный, бессильный что-либо предпринять…
Штейнвег засмеялся.
— Ну, ну, прошу вас, не надо так шутить. Я выдал свой секрет Кессельбаху, так как он был богат и мог, скорее чем кто-нибудь другой, извлечь из него пользу. А вас, как вы ни были бессильны и содержались в заключении, — вас я считаю в сто раз могущественнее, чем Кессельбах с его сотней миллионов.
— Ох! Ох!
— И вы это прекрасно знаете. Ста миллионов было бы недостаточно, чтобы обнаружить ту дыру, где я лежал при смерти, как и для того, чтобы привести меня сюда, всего за час, к бессильному заключенному, каким вы являетесь. Для этого необходимо нечто другое. И это у вас есть.