Кровь и железо, стр. 89
— Будьте вы прокляты! — взвизгнул Трясина. — Будь проклята вся ваша…
Секира Доу с силой ударила его между глаз, опрокинув на спину. Трясина немного подергал ногами, и дело было кончено. Никто не пролил слез над этим придурком — даже Форли лишь вздрогнул, когда лезвие вонзилось в череп. Доу наклонился и плюнул на труп, и Ищейка не стал его винить.
Однако с парнишкой было сложнее. Он поглядел на мертвого большими круглыми глазами, затем поднял голову.
— Вы — это они, правда? — спросил он. — Те, кого побил Девятипалый?
— Да, парень, — сказал Тридуба. — Мы — это они.
— Я слышал про вас столько… столько рассказов! Что вы собираетесь со мной делать?
— Да, вот в этом и вопрос, — пробормотал Ищейка сквозь зубы. К сожалению, он уже знал ответ.
— Он не может остаться с нами, — заявил Тридуба. — Мы не берем с собой багаж и не должны рисковать.
— Но он еще совсем мальчик, — сказал Форли. — Может быть, отпустим его?
Мысль была хороша, но очень уязвима, и все понимали это. Парень с надеждой посмотрел на них, но Тридуба быстро пресек его надежду:
— Мы не можем ему доверять. Только не здесь. Он расскажет кому-нибудь, что мы вернулись, и на нас начнут охоту. Нельзя этого позволить. Кроме того, он тоже был на ферме.
— Но что я мог поделать? — воскликнул парнишка. — Какой у меня выбор? Я хотел на юг! Сражаться с Союзом и завоевать себе имя! А меня послали сюда собирать налоги! Если вождь говорит: «сделай то-то», я должен исполнять приказ, разве не так?
— Конечно так, — кивнул Тридуба. — Никто и не думает, будто ты мог что-то изменить.
— Я не хотел в этом участвовать! Я говорил ему, что детей надо отпустить! Поверьте мне!
Форли опустил взгляд на свои сапоги:
— Мы верим тебе.
— Но все равно собираетесь меня убить, черт подери?
Ищейка пожевал губу.
— Мы не можем взять тебя с собой и оставить тоже не можем, — сказал он.
— Я не хотел участвовать в том деле… — повторил парень и повесил голову. — Разве это честно?
— Нет, — сказал Тридуба. — Не честно. Но ничего не поделаешь.
Секира Доу рубанула парня по затылку, и он распростерся на земле лицом вниз. Ищейка сморщился и отвел взгляд. Он знал — Доу специально постарался, чтобы им не пришлось смотреть парнишке в лицо. Это правильно, и Ищейка надеялся, что другим так легче, но для него самого что лицом вверх, что лицом вниз — все одно. Ему стало почти так же тошно, как на ферме.
Это был не худший день в его жизни, далеко не худший. Но это был плохой день.
Ищейка выбрал себе хорошее местечко наверху, в гуще деревьев, и наблюдал из укрытия за идущей по дороге колонной. Он предусмотрительно расположился по ветру от них, чтобы его не выдал запах немытого тела. Процессия казалась очень странной.
С одной стороны, они выглядели как солдаты, готовые вступить в сражение. С другой стороны, все у них было не так: оружие по большей части старое, доспехи у всех разные и нелепые. Маршировали они нестройно и вид имели изнуренный. Большинство солдат были пожилыми людьми с седыми волосами и плешивыми макушками, а остальные еще не успели отрастить бороды — почти мальчишки.
Ищейке подумалось, что на Севере больше ни у кого не осталось разума. Он вспомнил предсмертные слова Трясины: война с Союзом. Неужели вот эта команда идет на войну? Если так, значит, Бетод выскребает горшок до самого дна.
— Что там, Ищейка? — спросил Форли, когда тот вернулся в лагерь. — Что происходит?
— Люди. Вооруженные, но не очень хорошо. Около сотни. По большей части молодежь и старики, направляются на юг и на запад. — Ищейка показал вдоль дороги.
Тридуба кивнул:
— В Инглию. Значит, он не шутит, Бетод. Он действительно воюет с Союзом. Ему никогда не хватит крови! Он посылает в бой всех, кто может держать копье.
В этом, в общем-то, не было ничего удивительного. Бетод никогда не довольствовался полумерами. Либо все, либо ничего — так он действовал и не заботился о тех, кого убьют по дороге.
— Всех до единого, — бормотал Тридуба. — Если шанка сейчас перейдут горы…
Ищейка огляделся вокруг: нахмуренные, озабоченные, грязные лица. Он знал, о чем говорит Тридуба; они все понимали это. Если шанка придут сейчас, когда на Севере нет никого, способного противостоять им, то происшествие на ферме покажется пустяком по сравнению с их делами.
— Мы должны кого-то предупредить! — воскликнул Форли. — Мы должны предупредить их!
Тридуба покачал головой:
— Ты слышал, что сказал Трясина. Йоль мертв, и Гремучая Шея мертв, и Сайвинг тоже. Все они мертвы, все вернулись в грязь. Бетод теперь король Севера.
Черный Доу сморщился и плюнул в землю.
— Плюй сколько хочешь, Доу, но факт остается фактом, — продолжал Тридуба. — Больше некого предупреждать.
— Некого, кроме самого Бетода, — пробормотал Ищейка, и ему было совсем не весело говорить это.
— Тогда мы должны предупредить его! — Форли обвел их всех отчаянным взглядом. — Может быть, он бессердечная сволочь, но ведь он человек! Он лучше, чем плоскоголовые, разве нет? Мы должны сказать хоть кому-то!
— Ха! — презрительно хохотнул Доу. — Ха! Ты думаешь, он нас послушает, Слабейший? Ты забыл, что он нам сказал? Нам и Девятипалому? «Идите и никогда не возвращайтесь!» Ты забыл, что он едва не прикончил нас? Ты забыл, что он ненавидит любого из нас?
— Он нас боится, — сказал Молчун.
— Да, ненавидит и боится, — проворчал Тридуба. — И правильно делает. Потому что мы сильны. Мы — названные. Нас знают. Мы те люди, за которыми пойдут другие.
Тул кивнул своей огромной головой:
— Точно. Я тоже не думаю, что в Карлеоне нас встретят с радостью. Скорее с копьями в руках.
— Я не сильный! — крикнул Форли. — Я же Слабейший, это каждый знает! У Бетода нет причин бояться меня и ненавидеть. Я пойду!
Ищейка с изумлением взглянул на Форли. Все поглядели на него.
— Ты? — переспросил Доу.
— Ну да, я! Возможно, я не боец, но и не трус! Я пойду и поговорю с ним! Вдруг он меня послушает.
Ищейка смотрел на Форли во все глаза. Никто из них так давно не пытался найти выход из затруднительного положения с помощью слов, что это казалось невероятным.
— Кто знает, вдруг и послушает, — пробурчал Тридуба.
— Он может тебя выслушать, — сказал Тул. — А потом убить к чертовой матери. Слышишь, Слабейший?
— Шансов у тебя не много, — покачал головой Ищейка.
— Наверное. Но стоит попытаться, разве нет?
Они обменялись обеспокоенными взглядами. Форли, без сомнения, доказал, что у него крепкий костяк, но Ищейке не нравился его план. Этот Бетод — слишком непрочный крюк, чтобы вешать на него свои надежды. Очень непрочный крюк.
Но, как и сказал Тридуба, больше никого не осталось.
Слова и пыль
Кюрстер приплясывал внутри фехтовального круга, встряхивал длинными золотистыми волосами, махал рукой толпе и посылал воздушные поцелуи девушкам. Публика хлопала, завывала и улюлюкала, глядя на гибкого юношу, проделывавшего свои эффектные номера. Он был адуанец, офицер личной королевской охраны.
«Местный мальчик, и такой популярный».
Бремер дан Горст стоял, опершись на барьер, и наблюдал за противником сквозь опущенные веки. Его рапиры на вид были необычно тяжелыми, огромными и побитыми, словно от частого использования; возможно, слишком тяжелыми, чтобы действовать ими быстро. Сам Горст тоже выглядел слишком тяжелым для быстрых движений: огромный и с толстой шеей — бык, а не человек, более похожий на борца, чем на фехтовальщика. С первого взгляда он казался обреченным на поражение в этой схватке. Большинство людей в толпе, по-видимому, сочли именно так.
«Но только не я».
Человек, принимавший ставки на участников поединка, выкрикивал цифры и собирал деньги от толпившихся вокруг него людей. Почти все ставили на Кюрстера. Глокта повернулся к принимавшему ставки и спросил: