Кровь и железо, стр. 138
В кои-то веки у навигатора не нашлось слов. Он лишь моргнул, затем выбрался из-за стола и наклонился над бездыханным северянином. Оторвал полосу от своей поношенной рубашки, чтобы использовать в качестве бинта, остановился и нахмурил брови, будто не знал, с чего начать.
Джезаль сглотнул. Он по-прежнему держал в руке шпагу — у него не хватало сил убрать ее. Клочки незадачливого практика разлетелись по комнате, прилипли к стенам, к потолку, к людям. Джезаль еще ни разу не видел смерти, и уж тем более — такой отвратительной и противоестественной. Но вместо ужаса он чувствовал лишь громадное облегчение. Все его заботы казались теперь мелочными и незначительными.
По крайней мере, он еще жив.
Орудия, которые у нас есть
Глокта стоял в узком коридоре, опираясь на трость, и ждал. По другую сторону двери раздавались повышенные голоса.
— Я сказала, никаких посетителей!
Он вздохнул про себя. Есть множество более приятных занятий, чем стоять здесь со своей больной ногой, но он дал слово и собирался сдержать его. Тесные помещения, ничем не примечательный коридор, ничем не примечательный дом среди многих сотен других точно таких же. Этот район был застроен недавно рядами стандартных домов нового типа: каркасные, трехэтажные, подходящие для одной семьи с парой слуг. Сотни практически одинаковых зданий. Дома для зажиточных людей, недавно разбогатевших. Выскочки-простолюдины, как, скорее всего, назвал бы их Сульт — банкиры, купцы, ремесленники, лавочники, писцы.
«Может быть, один-два городских особняка для преуспевающих фермеров, вроде этого».
Голоса смолкли. Глокта уловил какое-то движение, звяканье стекла, затем дверь приоткрылась, и в щелку выглянула служанка — некрасивая девушка с большими слезящимися глазами. Вид у нее был виноватый и испуганный.
«Но я привык к такому. Все выглядят виновато и испуганно при встрече с инквизицией».
— Она готова вас принять, — пробормотала девушка.
Глокта кивнул и прошаркал мимо нее в комнату.
У него сохранились смутные воспоминания о том, как однажды летом он неделю или две гостил у Вестов в Инглии. Наверное, лет двенадцать назад, хотя ему казалось, что сто. Он помнил, как фехтовал с Вестом во дворе перед их домом, и каждый день за ним наблюдала темноволосая девочка с серьезным лицом. Он помнил недавнюю встречу с молодой женщиной в парке: она спросила его, как он себя чувствует. В тот момент ему было ужасно больно, он почти ничего не видел, и ее лицо осталось в памяти расплывчатым пятном. Поэтому Глокта не знал, чего ему ждать, но никак не ожидал увидеть синяки. На миг он даже ощутил потрясение.
«Но мне удалось это скрыть».
Под левым глазом темное пятно, лилово-буро-желтое, нижнее веко сильно распухло. В углу рта то же самое, губа разбита и покрыта коркой. Глокта знал о кровоподтеках много — мало кто знает больше.
«И мне не кажется, что это случайные увечья. Ее кто-то бил по лицу. Бил вполне умышленно».
Он смотрел на безобразные отметины и вспоминал старого друга Коллема Веста — как тот плакал у него в столовой и просил помощи. Глокта сложил эти два факта вместе.
«Интересно».
Арди, одетая в белое, сидела в комнате и глядела на него. Она вздернула подбородок и повернулась той стороной лица, где было больше синяков, словно хотела заставить его заговорить об этом.
«Она не похожа на брата. Совершенно не похожа. Она бы не стала лить слезы в моей столовой или где-то еще».
— Чем я могу вам помочь, инквизитор? — холодно спросила она.
Глокта отметил, что слово «инквизитор» она произнесла чуточку невнятно.
«Она выпила… но хорошо это скрывает. Не настолько пьяна, чтобы сделать глупость».
Глокта поджал губы. У него появилось необъяснимое ощущение, что следует быть осторожным.
— Я здесь не в качестве инквизитора, — отозвался он. — Дело в том, что ваш брат попросил меня…
Она грубо оборвала его:
— Вот как, неужели? Пришли удостовериться, что я не трахаюсь с кем не следует, да?
Глокта мгновение подождал, пока полностью осознал ее слова, потом тихо рассмеялся.
— Я сказала что-то смешное? — резко спросила она.
— Прошу прощения, — ответил Глокта, вытирая пальцем слезящийся глаз, — но я провел два года в императорских тюрьмах. Если бы я точно знал, что пробуду там хотя бы половину этого срока, я предпринял бы более обдуманную попытку самоубийства. Семьсот дней во тьме, так близко к преисподней, насколько это возможно для живого человека. И я хочу сказать вам: если вы хотите выбить меня из колеи, вам потребуется нечто большее, чем обычная грубость.
И Глокта дал ей полюбоваться на свою омерзительную, беззубую, безумную улыбку. Мало кто из людей мог долго выносить это зрелище, но Арди ни на секунду не отвела взгляд. Больше того — она сама начала улыбаться. У нее была очень своеобразная кривая усмешка, которую Глокта нашел странно обезоруживающей.
«Возможно, надо сменить тактику».
— Дело в том, что ваш брат попросил меня позаботиться о вашем благополучии, пока он в отъезде. Вообще-то вы можете трахаться с кем вам угодно, но, по моим наблюдениям, репутация молодой женщины тем лучше, чем меньше она это делает. Разумеется, для молодых людей верно обратное. Едва ли это можно назвать справедливым, но жизнь вообще несправедлива, и мне кажется, этот конкретный случай не нуждается в особых комментариях.
— Ха. Здесь вы правы.
— Ну и отлично, — сказал Глокта. — Значит, мы понимаем друг друга. Я вижу, вы повредили лицо?
Она пожала плечами:
— Упала. Я неуклюжая дура.
— Хорошо вас понимаю. Я и сам такой же дурак, что умудрился выбить себе половину зубов и искромсать ногу так, что она превратилась в никуда не годное месиво. И посмотрите теперь на меня, калеку. Это удивительно — куда нас заводит небольшая глупость, если дать ей волю. Таким неуклюжим людям, как мы, лучше держаться друг друга. Как вы считаете?
С минуту она задумчиво смотрела на него, поглаживая синяки на челюсти.
— Да, — наконец сказала она, — думаю, так будет лучше.
Витари, женщина-практик Гойла, полулежала в кресле напротив Глокты, рядом с огромной темной дверью в кабинет архилектора. Не просто полулежала — она была распростерта, разлита, распластана по креслу, словно мокрая тряпка. Она свесила по бокам длинные руки и откинула голову на спинку. Лениво поводя глазами из-под тяжелых век, она обшаривала взглядом комнату и время от времени оскорбительно долго рассматривала самого Глокту. Впрочем, она ни разу не повернула головы и не шевельнула ни единым мускулом, словно такое усилие могло оказаться слишком болезненным.
«Что, собственно, очень похоже на правду».
Без сомнений, она недавно участвовала в жестокой рукопашной схватке. Ее шея над черным воротником сплошь пестрела кровоподтеками. Гораздо больше их было вокруг черной маски Витари, и еще длинный порез через лоб. Одна ее рука, свесившаяся с подлокотника, была забинтована, костяшки другой содраны и покрыты корками подживающих царапин.
«На ее долю досталось больше, чем пара ударов. Это был жестокий бой, и противник дрался не на шутку».
Крошечный колокольчик подпрыгнул и зазвенел.
— Инквизитор Глокта, — произнес секретарь, поспешно выходя из-за стола, чтобы открыть дверь, — его преосвященство готов вас принять.
Глокта вздохнул и поднялся на ноги, кряхтя и опираясь на палку.
— Удачи, — сказала женщина, когда он хромал мимо нее.
— Что?
Она едва заметно кивнула в сторону кабинета архилектора.
— Он сегодня в кошмарном настроении.
Из двери в приемную выплеснулся голос Сульта, из приглушенного бормотания превратившийся в истошный крик. Секретарь отдернулся от щели, словно получил пощечину.
— Двадцать практиков! — вопил архилектор по ту сторону арочного проема. — Двадцать! Мы должны сейчас допрашивать эту суку, вместо того чтобы сидеть и зализывать раны! Сколько было практиков?