Война в зазеркалье, стр. 54

Все стояли или сидели с окаменевшими лицами. Джонсон обернулся к ним и сказал умоляющим тоном:

– Я говорил ему, и не раз, много раз. Это самоубийство – то, что он делает! – Он посмотрел на часы. – Он передает уже почти шесть минут. Чудовищный дурак.

– Что они будут делать?

– Если поймают его сигналы? Вызовут другую станцию. Запеленгуют, дальше простая задачка из тригонометрии, когда застреваешь на одной волне. – Он с безнадежным видом хлопнул обеими ладонями по столу, указал на передатчик, как на что-то позорное. – Ребенок бы справился. Взял бы два компаса… Боже мой! Ну, давайте, Фред, ради Бога, давайте! – Он написал несколько букв и потом отбросил карандаш в сторону. – Все равно все останется на пленке, – сказал он.

Леклерк повернулся к Холдейну:

– Наверняка мы что-то можем сделать!

– Потише, – сказал Холдейн.

Передача прекратилась. Джонсон отстучал короткий ответ, быстро, яростно. Тут же прокрутил обратно пленку и начал писать. Положив листок с шифром перед собой, он работал, наверное, с полчаса, не прерываясь, порою складывая какие-то числа на клочке оберточной бумаги под боком. Царило молчание. Когда все закончил, он встал, из уважения к начальству, о чем в последнее время часто забывал.

– Вот донесение. Район Калькштадта закрыт на три дня в середине ноября, когда в городе видели пятьдесят советских военнослужащих. Никакого особого снаряжения. Слухи о передвижении советских войск далее на север. Предположительно войска переместились в Росток. На станции в Калькштадте Фритше неизвестен. Дорога в Калькштадт не перекрывалась. – Он бросил листок на стол. – После этого еще пятнадцать групп, их я расшифровать не смог. Наверно, он сбился при кодировании.

В Ростоке снял трубку седоватый сержант фопо, это был пожилой задумчивый человек. Секунду он слушал, потом стал набирать номер на другой линии.

– Наверное, мальчишка какой-нибудь, – сказал он, продолжая набирать. – Какая частота, вы сказали? – Он прижал другую трубку к уху и стал быстро говорить, трижды повторив частоту. Потом зашел в соседний кабинет. – С Витмаром нас соединят через минуту, – сказал он. – Его стараются запеленговать. Еще прослушивается?

Капрал кивнул. Сержант поднес к уху свободный наушник.

– Это не любитель, – пробормотал он. – Любитель не станет нарушать правила. Тогда кто же? Ни один агент в своем уме не будет подавать такие сигналы. Какие соседние частоты? Военные или гражданские?

– Рядом с военными. Очень близко.

– Странно, – сказал сержант. – Похоже на то самое. На войне работали с этими частотами.

Капрал смотрел на медленно вращающиеся катушки с лентой:

– Он продолжает передавать. Группы по четыре знака.

– По четыре?

Сержант рылся в памяти, стараясь вспомнить что-то давно забытое.

– Дайте сюда наушник. Надо слышать этого дурака! Медлителен, как мальчишка.

Звук затронул в памяти какую-то струну – смазанные промежутки, точки такие короткие, едва длиннее щелчка. Он мог поклясться, что уже когда-то слышал эту руку… на войне, в Норвегии… но не такую медлительную: более медлительной руки он никогда не слышал. Нет, не в Норвегии… во Франции. Может, только кажется. Конечно, показалось.

– Или это старик, – сказал капрал.

Зазвонил телефон. Сержант схватил трубку и через секунду уже стремглав мчался по асфальтированной дорожке к офицерской столовой.

Русский капитан со скучающим видом потягивал пиво, его китель висел на спинке стула.

– Что вам надо, сержант? – лениво спросил он.

– Он появился. Тот, о ком нам говорили. Который убил парня.

Капитан быстро поставил кружку на стол.

– Вы поймали его передачу?

– Запеленговали. С Витмаром. Группы по четыре. Медлительная рука. Район Калькштадта. Рядом с одной из наших частот. Зоммер записал передачу.

– Боже мой, – тихо сказал он.

Сержант нахмурился.

– Что ему надо? Зачем его засылать сюда? – спросил сержант.

Капитан застегивал китель:

– Спросите в Лейпциге. Может, там вам ответят.

Глава 21

Было очень поздно.

Огонь в камине у Контроля хорошо горел, но он недовольно ворошил его кочергой. Контроль страшно не любил работать по вечерам.

– Вас хотят видеть в Министерстве, – раздраженно сказал он. – Теперь о рабочем распорядке. Это никуда не годится. Почему все так разволновались именно в четверг? Чтобы сорвать нам уик-энд? – Он оставил кочергу и сел опять к столу. – На людей больно смотреть. Какой-то идиот развел бурю в стакане воды. Удивительно, во что ночь превращает .человека. Ненавижу телефон. – Перед ним стояло несколько аппаратов.

Смайли предложил ему сигарету и не глядя взял одну сам.

– Какое министерство? – спросил Смайли.

– Леклерка. Вы хоть отдаленно представляете себе, что происходит?

Смайли сказал:

– Да. А вы разве нет?

– Леклерк – такой пошляк. Да, я считаю, что он пошляк. Он думает, что мы с ним конкуренты. Зачем мне нужна его ужасная милиция? Чтобы вместо прачечных собирать грязное белье со всей Европы? Он думает, что я хочу его проглотить.

– А разве нет? Почему мы тот паспорт объявили недействительным?

– До чего он глуп. И какой пошляк. Зачем только Холдейн с ним связался?

– Когда-то у Холдейна была совесть. Как у каждого из нас. Ему удалось с ней справиться.

– Господи! Это шпилька в мою сторону?

– Это нужно Министерству? – резко спросил Смайли.

Контроль взял несколько листов бумаги:

– Вот эти, из Берлина, вы видели?

– Они поступили час назад. Передачу засекли американцы. Группы по четыре буквы, примитивный буквенный шифр. Американцы говорят, из района Калькштадта.

– Где это, черт возьми?

– На юге от Ростока. Передача продолжалась шесть минут на одной и той же частоте. Они сказали, что это было похоже на радиолюбителя, на его первую пробу. Передача велась по схеме, которая употреблялась на войне: они спрашивают, не наша ли это работа.

– И что вы ответили? – быстро спросил Контроль.

– Я сказал – нет.

– Так я и думал. Господи помилуй.

– Я вижу, вы не слишком озабочены, – сказал Смайли.

Казалось, Контроль вспоминал что-то давно минувшее.

– Я слыхал, Леклерк в Любеке. Симпатичный городок. Мне очень нравится Любек. В Министерстве вас срочно хотят видеть. Я сказал, вы будете. Какое-то совещание. – Он прибавил с настойчивостью:

– Вы должны пойти, Джордж. Мы производим впечатление чудовищных дураков. Про нас написано в каждой восточногерманской газете, они орут о мирных конференциях и подрывной деятельности. – Он махнул рукой на телефон. – И Министерство тоже. Боже, как я ненавижу штатских бюрократов!

Смайли слушал его со скептическим выражением.

– Мы могли остановить их, – сказал он. – У нас было достаточно информации.

– Конечно, могли, – мягко сказал Контроль. – Знаете, почему мы этого не сделали? Да просто из идиотской христианской благотворительности. Мы не мешаем им играть в их военные игры. А теперь вам лучше идти. И, Смайли…

– Да?

– Будьте повежливей. – И невинным голосом:

– Завидую я все-таки немцам, что у них этот город, Любек. Помните, там ресторанчик, как он называется? Куда Томас Манн приходил пообедать. Так интересно.

– Никогда он там не обедал, – сказал Смайли. – То, о чем вы говорите, разбомбили начисто.

Смайли все не уходил.

– Позвольте спросить, – сказал он. – Вы, впрочем, не станете отвечать. Но спросить очень хочется. – Он не смотрел на Контроля.

– Дорогой Джордж, ну что на вас нашло?

– Мы дали им тот паспорт. Который был объявлен недействительным… ненужную им службу курьеров… старый передатчик… документы, данные разведки границы… а кто сообщил в Берлин, чтобы прощупывали эфир? Кто сообщил частоты? Мы даже дали Леклерку кварцы, верно? Это тоже была только христианская благотворительность? Просто идиотская христианская благотворительность?