За борт!, стр. 74

— Я тоже так думаю, — сказал Ли Тонг. — И уже под свою ответственность приказал одному из наших буксиров вывести лабораторию из вод Южной Каролины и переправить к нашему закрытому причалу.

Мин Корио кивнула.

— Отличный выбор.

— И очень практичный, — согласился внук.

— Как поступим с женщиной из конгресса? — спросила Мин Корио.

— Если она обратится к прессе, то может возникнуть много неприятных вопросов о присутствии Морана на борту „Леонида Андреева“. Он должен будет заплатить и за ее молчание.

— Да, своей ложью он сам себя загнал в ловушку.

— Или можно поставить с ней опыт по влиянию на мозг и вернуть в Вашингтон. Еще один слуга в конгрессе может оказаться полезен.

— Но если Моран откажется заключать сделку?

— Тогда мы затопим лабораторию вместе с Марголином и Лорен Смит на глубине в сто морских саженей.

Без ведома Ли Тонга и Мин Корио их разговор передавался на крышу соседнего жилого дома, где ретранслятор передавал радиосигнал записывающему устройству в пыльном пустом кабинете в нескольких кварталах от Хадсон-стрит.

Здание, построенное в конце прошлого столетия, вот-вот должны были снести, и, хотя большинство контор пустовало, обитатели некоторых офисов еще не переехали.

В распоряжении Сала Касио был весь десятый этаж. Он выбрал именно его, потому что служители никогда не выходили из лифта, а из окна открывался прямой вид на окно, за которым помещался ретранслятор. Койка, спальный мешок и небольшая плитка — этим исчерпывалось все ему необходимое, и, если не считать трансивера, единственным дополнительным предметом обстановки было старое выцветшее и рваное кресло, которое Касио нашел у помойки в переулке.

Он открыл дверь своим ключом и вошел. Руки у него были заняты бумажным пакетом с сэндвичами и тремя бутылками пива „Герман Джозеф“. В конторе было жарко и душно, поэтому Касио открыл окно и посмотрел на огни Нью-Джерси за рекой.

Касио вел наблюдение как автомат; он радовался одиночеству, которое позволяло его мыслям свободно блуждать. Он вспоминал счастливые времена своего брака, годы, когда росла дочь, и чувствовал, как размякает. Многолетние поиски виновников подходили к концу. Остается только, думал он, написать эпилог к истории Бугенвилей.

Он откусил от сэндвича и заметил, что, пока ходил в кулинарию, лента передвинулась. Утро близко, тогда можно будет перемотать и прослушать, решил он. К тому же, если во время прослушивания уловленный микрофоном голос снова активирует функцию записи, предыдущее записанное окажется стерто.

Касио не мог знать, насколько важна эта запись. Решение подождать было обычным, но отсрочка обошлась дорого.

— Могу я поговорить с вами, генерал?

Меткалф, собираясь уходить, закрывал свой „дипломат“. Он узнал стоявшего в дверях Алана Мерсье и прищурился в предчувствии.

— Конечно, заходите и садитесь.

Советник президента по национальной безопасности прошел к столу, но остался стоять.

— У меня есть новости, и они вам не понравятся.

Меткалф вздохнул.

— Дурные новости сегодня в порядке вещей. Что теперь?

Мерсье протянул ему папку без названия — в ней было несколько страниц машинописи — и заговорил тихо и быстро:

— Прямые приказы президента. До Рождества все американские части выводятся из Европы. Он дает двадцать дней на составление плана полного выхода из НАТО.

Меткалф упал в кресло, словно его ударили молотом.

— Это невозможно, — пробормотал он. — Не могу поверить, что президент отдал такой приказ!

— Когда он бросил эту бомбу в меня, я изумился не меньше вашего, — сказал Мерсье. — Мы с Оутсом пытались его урезонить, но без толку. Он требует, чтобы все было убрано — „Першинги“ и крылатые ракеты, все оборудование, все склады боеприпасов, вся организация.

Меткалф был озадачен.

— Но как же наши западные союзники?

Мерсье беспомощно развел руками.

— Его точка зрения — никогда раньше от него этого не слышал — такова: пусть Европу защищает Европа.

— Милостивый боже! — внезапно разозлился Меткалф. — Он подносит русским весь континент на золотом блюде.

— Не стану спорить.

— Будь я проклят, если подчинюсь.

— И что же вы станете делать?

— Отправлюсь в Белый дом и подам в отставку! — решительно сказал Меткалф.

— Не спешите. Советую вам сперва встретиться с Сэмом Эмметом.

— Зачем?

— Вы кое-что должны знать, — тихо сказал Мерсье, — и Сэм способен объяснить это лучше.

Глава 63

Когда Фосетт вошел в спальню, президент в пижаме и махровом халате сидел за письменным столом.

— Ну, поговорили с Мораном?

— Он отказался выслушивать какие бы то ни было ваши предложения.

— Вот как?

— Он сказал, что с вами как с президентом покончено и никакие ваши слова теперь не имеют значения. А потом отпустил несколько оскорблений.

— Я хочу их услышать, — резко потребовал президент.

Фосетт неловко вздохнул.

— Он сказал, что ваше поведение — это поведение сумасшедшего и что ваше место в психиатрической лечебнице. Он сравнил вас с Бенедиктом Арнольдом [30] и поклялся, что сотрет время вашего руководства страной из учебников по истории. Пробурчав еще что-то, он заметил, что вы бы оказали большую услугу стране, если бы покончили с собой и тем самым спасли налогоплательщиков от дорогостоящего расследования и суда.

Лицо президента превратилось в гневную маску.

— Этот нюня-пакостник считает, что может привлечь меня к суду?

— Не секрет, что Моран делает все, чтобы занять ваше место.

— Зад у него великоват для моего кресла, — процедил президент сквозь стиснутые губы. — А голова слишком мала для такой работы.

— Послушать его, так он уже поднял правую руку, чтобы дать президентскую присягу, — сказал Фосетт. — Предполагаемый импичмент — первый шаг к тому, чтобы отнять у вас власть.

— Алан Моран никогда не будет жить в Белом доме, — жестко сказал президент.

— Не будет сессии конгресса — не будет импичмента, — сказал Фосетт. — Но вы не сможете вечно держать их в загоне.

— Они не смогут встретиться, пока я не разрешу.

— А как же завтра в Аудитории Лиснера?

— Войска быстро их разгонят.

— Предположим, национальная гвардия Виргинии и Мэриленда не уступит?

— Сколько она сможет противостоять солдатам-ветеранам и морской пехоте?

— Достаточно долго, чтобы погибнуть, — сказал Фосетт.

— И что? — холодно спросил президент. — Чем дольше я не позволю конгрессу собраться, тем большего достигну. Несколько смертей — небольшая плата.

Фосетт с тревогой посмотрел на него. Это был не тот человек, который в начале своего срока торжественно поклялся, что его администрация не прикажет ни одному американскому парню сражаться и умирать. Но он более ничего не мог сделать в рамках своей роли друга и советника. Немного погодя Фосетт покачал головой.

— Надеюсь, это не приведет к катастрофе.

— Струсили, Дэн?

Фосетт почувствовал, что загнан в угол, но прежде чем он смог ответить, в комнату вошел Лукас с подносом с чашками и чайником.

— Кто-нибудь хочет травяного чаю? — спросил он.

Президент кивнул.

— Спасибо, Оскар. Вы очень заботливы.

— Дэн?

— Спасибо, не откажусь.

Лукас разлил чай и раздал чашки, оставив одну себе.

Фосетт почти немедленно осушил свою.

— Можно бы и погорячей, — пожаловался он.

— Прошу прощения, — сказал Лукас. — Остыл по пути с кухни.

— А по мне в самый раз, — сказал президент между глотками. — Мне не нужен чай, который обжигает язык. — Он помолчал и поставил чашку на стол. — Ну так о чем мы?

— Обсуждаем вашу новую политику, — сказал Фосетт, искусно отступая от темы. — В Западной Европе поднялся большой шум из-за вашего решения вывести американские войска из НАТО. Среди послов ходит шутка, что Антонов планирует праздничный вечер в отеле „Савой“ в Лондоне.