Шпион, выйди вон, стр. 49

– Другой причиной, по которой ты не стал нам всего рассказывать, могло быть, я думаю, то, что ты сжег их. Сжег английские паспорта, разумеется, а не швейцарские.

«Будь начеку, Джордж, – подумал Гиллем и осторожно подвинулся на один шаг вперед, чтобы сократить расстояние между собой и Тарром. – Будь начеку».

– Ты знал, что фамилия Пул «засвечена» и поэтому ты сжег те паспорта, что купил для Дэнни и ее матери, но свой-то ты сохранил, потому что у тебя не было другого выхода. Затем ты заказал в турагентстве два билета на имя Пула, чтобы убедить всех в том, что ты ничего не подозреваешь о провале. Под «всеми» я, разумеется, подразумеваю шпиков Карлы. Потом ты заполнил швейцарские бланки, которые у тебя были – один для Дэнни, другой для ее матери, – понадеявшись, что на номера не обратят внимания, а после этого сделал новые приготовления, которые уже особо не афишировал. Приготовления, которые ты тщательно продумал еще до того, как заказывал билеты на фамилию Пул. Ну как тебе такой сценарий? Остановиться где-нибудь там же, на Востоке, но в другом месте, например в Джакарте: там, где у тебя есть друзья.

Даже с того места, где он стоял, Гиллем опоздал. Руки Тарра успели вцепиться в глотку Смайли, стул опрокинулся, и они упали. Из свалки Гиллем сумел выудить правую руку Тарра и заломить ее ему за спину, едва не сломав при этом. Откуда ни возьмись, появился Фон, вытащил из-под подушки пистолет и снова шагнул к Тарру, будто собираясь помочь ему встать. Затем Смайли отряхивал свой костюм, a Tapp снова сидел на кровати, прикладывая носовой платок к уголку рта.

Смайли сказал:

– Я не знаю, где они сейчас. Насколько мне известно, им ничего не угрожает. Ты ведь веришь мне, не так ли?

Tapp не мигая смотрел на него и ждал. Его глаза горели бешенством, но в движениях Джорджа сквозила невозмутимость, и Гиллем понял, что тем самым он старается успокоить Тарра.

– Присматривали бы вы лучше за своей бабой, а мою оставьте в покое, – прошипел наконец Tapp, не отнимая руку ото рта. С возгласом негодования Гиллем рванулся было вперед, но Смайли удержал его.

– Пока ты не будешь пытаться наладить с ними связь, – продолжал Смайли, – пожалуй, лучше, чтобы я не знал, где они. Хотя, может быть, ты хочешь, чтобы я что-нибудь для них сделал? Может, им нужны деньги, или покровительство, или другая поддержка подобного рода?

Tapp помотал головой. У него во рту была кровь, прямо-таки полный рот крови. Гиллем сообразил, что Фон, должно быть, ударил его, но он никак не мог понять, в какой именно момент это произошло.

– Это все скоро кончится, – сказал Смайли. – Скорее всего, через неделю. А если у меня получится, то, может, и быстрее. Старайся не думать об этом слишком много.

К тому времени, как они уходили, Tapp уже снова ухмылялся, и Гиллем предположил, что либо их визит, либо покушение на Смайли, а может быть, расквашенная физиономия – что-то из всего этого явно пошло ему на пользу.

– А что эти купоны от футбольного тотализатора, – осторожно спросил Смайли Фона, пока они садились в машину. – Ты, случайно, не стал их куда-нибудь отсылать?

– Нет, сэр.

– Ну, одна надежда на Бога, чтобы он не сорвал куш, – заметил Смайли крайне необычным для себя шутливым тоном, и все трое громко расхохотались.

Память иногда проделывает странные штуки с уставшим, изнуренным мозгом. Все время, пока Гиллем вел машину, одна часть его рассудка была занята дорогой, а другая терзалась все более и более ужасными подозрениями, связанными с Камиллой, причудливые образы этого и других похожих на него томительных дней сами собой всплывали в его памяти. Дни сплошного кошмара в Марокко, когда его агентурные сети проваливались одна за другой и при каждом шорохе на лестнице он кидался к окну, чтобы осмотреть улицу; дни полного безделья в Брикстоне, когда он видел, какое жалкое общество его окружает, и думал о том, что и он сам является его частью. И вдруг перед его мысленным взором возникло донесение, лежащее на его рабочем столе: оно было у кого-то перекуплено и потому размножено на голубоватой кальке с помощью стеклографа; источник сообщения неизвестен и, возможно, ненадежен; и сейчас каждое слово этого донесения назойливым эхом отдавалось в мозгу у Гиллема.

П о с о о б щ е н и ю и с т о ч н и к а , н е д а в н о о с в о б о ж д е н н о г о и з з а к л ю ч е н и я н а Л у б я н к е , в и ю л е с е г о г о д а М о с к о в с к и й Ц е н т р т а й н о п р о в е л к а з н ь в б л о к е д л я и с п о л н е н и я п р и г о в о р о в . Ж е р т в а м и с т а л и т р о е д о л ж н о с т н ы х л и ц и з и х о р г а н и з а ц и и . О д н а и з н и х – ж е н щ и н а . В с е б ы л и р а с с т р е л я н ы в з а т ы л о к .

– Там стоял гриф «Для служебного пользования», – хмуро сказал Гиллем.

Они свернули на стоянку у придорожного ресторанчика, увешанного китайскими фонариками. – Кто-то из Лондонского Управления нацарапал на нем: " М о ж е т л и к т о – н и б у д ь о п о з н а т ь т е л а ? "

В мерцающем свете цветных фонариков Гиллем разглядел, как лицо Смайли передернулось от омерзения.

– Да, – согласился он наконец. – Да, теперь, думаю, мы можем сказать, что это была Ирина, не так ли? А те двое других, я полагаю, Ивлев и ее муж Борис. – Его голос по-прежнему оставался сухим и бесстрастным. – Тарру не следует этого знать, – продолжал Джордж, будто стряхнув с себя оцепенение. – Просто-таки жизненно необходимо, чтобы он случайно не пронюхал об этом.

Одному Богу известно, что он станет делать или, наоборот, чего он не станет делать, если узнает, что Ирина мертва.

Несколько минут никто из них не шевелился; вероятно, по разным причинам ни у того, ни у другого не хватало сил или духу что-нибудь наконец предпринять.

– Мне нужно позвонить, – сказал Смайли, но даже не попытался выйти из машины.

– С тобой все в порядке, Джордж?

– Я должен позвонить по телефону, – пробормотал он. – Лейкону.

– Так иди и звони.

Перегнувшись через Смайли, Гиллем открыл ему дверцу. Смайли вылез наружу, прошел несколько шагов по бетонке, затем будто передумал и вернулся.

– Пойдем перекусим чего-нибудь, – сказал он все тем же озабоченным тоном, нагнувшись к окошку. – Я думаю, даже ребята Тоби не стали бы нас преследовать до этого места.

Когда-то это был ресторан, теперь – придорожное кафе, в котором, однако, сохранились следы былой роскоши. Меню в красной кожаной обложке было запятнано жиром. Молоденький официант, который его принес, казалось, спал на ходу.

– Говорят, курица в вине всегда заслуживает доверия, – с жалкой потугой на юмор сказал Смайли, вернувшись из телефонной кабинки в углу зала. И добавил приглушенным голосом, так, чтобы не было слышно сидящим вокруг:

– Скажи, как много ты знаешь о Карле?

– Примерно столько же, сколько о «Черной магии», агенте Мерлине и всем остальном из того, что было написано в бумаге, которую я подписал для Портеса.

– Вот это ты верно заметил. Ты, я думаю, хотел сделать мне упрек, но на самом деле твое сравнение в высшей степени уместно. – Официант подошел к ним, жонглируя, как булавой, бутылкой бургундского. – Будьте так любезны, дайте ей передохнуть, – обратился к нему Смайли.

Официант уставился на него, как на сумасшедшего.

– Откройте и оставьте на столе, – коротко бросил Гиллем.

Смайли рассказал ему не все, что знал. Позже Гиллему стали известны кое-какие детали, которые тот от него утаил. Но сейчас этой истории было достаточно для того, чтобы развеять его хандру, от которой сам он избавиться был не в состоянии.

Глава 23

Руководители агентурных сетей, как правило, считают своей святой обязанностью создать себе имидж живой легенды, – начал Смайли таким тоном, будто читал лекцию слушателям в «яслях». – Сначала они пытаются таким образом произвести впечатление на своих агентов. Потом пробуют распространить это на своих коллег, в результате чего, как показывает мой личный опыт, выглядят редкостными идиотами. Некоторые заходят так далеко, что сами начинают верить своей легенде. Это шарлатаны, и избавляться от таких нужно немедленно, другого пути нет.