Быть котом, стр. 10

— Рисса, — твердил Барни, хотя уже понимал, насколько это бесполезно. — Это я, Барни… Постарайся меня понять… пожалуйста…

Рисса продолжала улыбаться, но это была отстраненная улыбка, которой мы улыбаемся животным, но не людям.

— Ой! Привет, котик, — сказала она.

Присев на корточки, она погладила Барни по макушке. Ее рука была похожа на руку какого-то чудища из 3D-фильма, прорвавшегося в четвертое измерение.

— Я не кот, — сказал он, чувствуя какой-то странный зуд в ухе. — Я твой лучший друг.

— Где ты живешь? — спросила она тоном, которым люди задают животным вопросы, не ожидая от них ответа. Однако Барни ей все же ответил:

Быть котом - i_013.png

— Ты знаешь, где я живу. В семнадцатом доме на Олуховой улице. Вот здесь. В этом самом доме. — У него промелькнуло воспоминание о бойцах, жгучее, как свежие царапины на спине, и его снова охватил страх. — Пожалуйста, ты должна мне помочь. Здесь опасно!

Рисса все улыбалась. Она почесала Барни под подбородком. Что за фамильярность?! Впрочем, она не виновата: откуда ей знать, кто он на самом деле такой? Откуда ей знать — ей и всем остальным?

— Ну, я пошла, — сказала она. — Везет тебе! Ты кот. Никакой школы…

— Нет. Нет. Вовсе мне не везет. Я самый большой неудачник на свете. Рисса, ну пожалуйста. Ну это же я.

Она встала, и, напевая вполголоса задорную мелодию, позвонила в дверь.

Барни замер.

И тут он понял. Она ведь звонила ему домой! А его там нет, и сейчас мама откроет дверь и скажет ей об этом, и тогда Барни замяукает как сумасшедший, и тогда, может быть — ну может же такое быть! — они наконец все поймут.

А. Д

Это чувство было знакомо Барни еще с тех пор, как родители жили вместе. Не то чтобы он когда-то уже бывал котом — разумеется, нет, но он знал, каково это — не иметь голоса. А точнее, не иметь голоса, к которому хоть кто-нибудь прислушивался.

Дело в том, что родители Барни постоянно ссорились. Они скандалили по любому поводу. Ругались каждый раз, когда ехали куда-нибудь на машине. Ругались, когда папа оставлял в холодильнике старый пакет скисшего молока. Ругались по поводу того, кому выводить Гастера на вечернюю прогулку.

Периоды затишья между ссорами становились все меньше и в конце концов сошли на нет.

Теперь папа с мамой ругались без передышки. Сколько раз Барни умолял их перестать, сколько раз брал с них обещание не делать этого! Без толку. Они продолжали ссориться.

Это был настоящий ад.

Лежа по вечерам в кровати, Барни закрывал уши ладонями и зажмуривался, чтобы не слышать криков. «Замолчите, — шептал он. — Пожалуйста, просто замолчите».

Все это было ужасно. Но еще ужаснее было их решение развестись. Когда он был маленьким, он не знал, что такое «развод», хотя всегда понимал, что это что-то нехорошее. Как могло слово, в котором есть буквы «а» и «д» — именно в таком порядке, означать что-то приятное?

— Папа больше не будет с нами жить, — сказала мама.

— Что? Почему?

— Потому что мы подумали, что тебе будет лучше — да и всем нам будет лучше, — если мы с папой будем жить отдельно.

— То есть вы расстаетесь из-за меня?

— Нет, Барни, разумеется, нет, — сказала мама.

— Вот и отлично. Потому что я не хочу, чтобы вы расставались. Почему вы не можете просто перестать ругаться? Неужели это так трудно? Нам в школе рассказывали про картезианских монахов, которые молчали много лет подряд! Почему вы не можете просто всегда молчать? Тогда вы не сможете ругаться.

Но слова его не возымели никакого действия — даже на папу, который, положив ему руку на плечо, сказал:

— Барни, иногда решение, которое кажется плохим, на самом деле оказывается самым лучшим.

— Но как мы с тобой будем видеться?

— Будем встречаться по воскресеньям. Ходить куда-нибудь вместе.

Но Барни это не впечатлило. Они и так ходили куда-нибудь вместе по воскресеньям. Проблема была в понедельниках, вторниках, средах, четвергах, пятницах и субботах. И отсутствие дома папы явно не способствовало ее решению. Теперь Барни ловил себя на том, что скучает по крикам родителей — все лучше, чем слушать, как мама плачет одна в своей спальне.

Так прошло около года.

Все воскресенья он проводил с папой, который изо всех сил старался развлечь его, таская по зоопаркам, паркам аттракционов и футбольным матчам, чего раньше никогда не делал.

— Ну как, тебе было весело? — неизменно спрашивал папа в конце дня.

— Да, — отвечал Барни, и иногда это и правда было так. Но одного дня веселья было недостаточно, чтобы возместить шесть дней тоски.

Поддельный Барни

Барни ждал, уткнувшись носом в лодыжки Риссы. Она взглянула вниз и улыбнулась той же бессмысленной улыбкой.

Как доказать ей, что он — это он?

— Ах, ты еще здесь… — пробормотала она.

Барни вдруг ощутил внутри себя странную вибрацию, как будто откуда-то изнутри поднимались теплые пузырьки. Да он же мурлычет! Вот странно, ведь он совсем не чувствует себя счастливым. Каким угодно, только не счастливым. Однако он мурлыкал — и так громко, что это напоминало шум дрели. Потому что мурлыканье — эта величайшая загадка, которая уже много веков ставит ученых в тупик («Проверим гортань! — Нет, это где-то в другом месте!») — не имеет никакого отношения к удовольствию или радости. Это просто волшебство. И звук мурлыканья — это звук самого волшебства. Или, скорее, звук волшебства, ставшего реальностью.

Дверь открылась. На пороге стояла мама. Он ожидал увидеть ее бледной и встревоженной. Ведь ее сын потерялся! Но встревоженной мама не казалась. Наоборот — она улыбалась.

— Привет, Рисса, — сказала она. — Как дела?

— Хорошо, спасибо, миссис Ив. Барни уже собрался?

Вот оно.

Вот тот миг, в который они должны понять, что тут какая-то глобальная ошибка.

Сейчас мама скажет, что она ищет его все утро. Но нет. Она по-прежнему улыбалась.

Да, мама вела себя странно. Но то, что она потом сказала, не лезло уже ни в какие ворота.

— Да, — сказала она. — Он сейчас спустится. Барни! Барни! Рисса пришла!

Что за чушь?

Барни ниоткуда не спускался.

Он не мог спускаться.

Он стоял здесь, на крыльце.

Однако через пару секунд Барни увидел, как кто-то выходит из темного коридора.

Кто-то, одетый в школьную форму Барни.

Этот кто-то шагнул за порог, и лицо его осветило солнце.

Лицо мальчишки лет двенадцати.

С веснушками.

С кудрявыми волосами и слегка торчащими ушами.

Барни было знакомо это лицо.

Это лицо он каждый божий день видел в зеркале.

Быть котом - i_014.png

Его лицо! И его тело! В его школьной форме!

И этот поддельный Барни взглянул вниз на Барни настоящего и одними глазами сказал ему: «Я все знаю. Я знаю, что ты — это я, а я — это ты. Ты сам этого хотел».

— Привет, Барни, — сказала Рисса.

Поддельный Барни, не сказав ни слова, спустился с крыльца и пошел по дороге. Рисса, несколько растерявшись, двинулась следом.

Барни — настоящий Барни — не знал, что делать. Поэтому какое-то время он не делал ничего. Затем дверь с грохотом захлопнулась, и этот звук вернул Барни в чувство.

Он кинулся вслед за Риссой.

— Сегодня ночью небо было просто потрясающим, — говорила Рисса. — Я видела Большую Медведицу! И Малую Медведицу тоже!

Поддельный Барни выглядел весьма озадаченно.

— Ну, что мама сказала про письмо?

Ответа она не получила.

— Барни? С тобой все хорошо? Ты… не знаю… как будто где-то не здесь. Это из-за мисс Хлыстер?

И в этот миг…

Поддельный Барни вдруг бросился бежать со всех ног. Добежав до конца улицы, он кинулся в переулок Марлоу.