Миколка-паровоз (сборник), стр. 43
«Так это же близехонько. Разве я заблужусь? Не-ет… Мать спит и ничего не заметит…» — подумал Мишка и, крадучись, подался в малинник. Он, конечно, и не подозревал, какие события случатся с ним в этот день.
Но расскажем об этих событиях дальше.
ПРО ВЕСЕЛУЮ БОРОДУ И ПРО ЧЕРНОГО ЖУКА
Пока Мишка будет лакомиться малиной, нам придется рассказать немного про Веселую Бороду, или иначе — Бородатого, и про черного Жука. Утверждать, будто жили они в большом согласии и дружбу водили крепкую, — будет неправда. Обычно Бородатый форсил перед Жуком. Солидно прохаживался, важно встряхивал бородой, а то, в доказательство своей особенной прыти и ловкости, набрасывался, грозя подцепить на рога. Жук скалил пасть, угрожающе ворчал и, если Бородатый не прекращал своих форсистых выходок, отворачивался и уходил подальше от назойливого хвастуна. Лежал в тени и издали следил прищуренными глазами за Бородатым. А уж чего только не выделывал Бородатый! Вот он красиво взбегает на поваленное дерево, изгибает шею и прыгает со всех четырех копытцев — словно белка какая-нибудь. Увидит большой пень, подойдет, обнюхает, лизнет. Потом сделает несколько шагов назад, разбежится и — гоп — перепрыгнет пень, захрустит копытцами по земле, только пыль из-под них поднимется. Гляньте, дескать, каков я!
Но и это еще не все.
Вот идет красноармеец. Бородатый тут как тут. Рожки вперед, борода книзу — нет прохода. Ни за что не сойдет с дороги. Грозится: сейчас забодаю.
Что с ним поделаешь!
Красноармеец достает из кармана кисет с махоркой, отсыпает на ладонь и подносит Бородатому.
— На! И отстань ты, ирод, некогда мне с тобой шутки шутить…
А тому только того и нужно. Слижет махорку, уложит языком за губой и жует да жмурится от удовольствия. Очень она по вкусу Бородатому, махорка. Стоит, не пошевелится. Бородой только знай потряхивает. А потом раскроет пасть и на всю поляну:
— Бе-э-э! Бе-бе-э-э!..
Жук следит за всем этим и вздыхает. Не нравятся ему забавы Бородатого с махоркой: ну что за вкус в табаке! Дыма табачного Жук терпеть не мог и убегал от курильщиков подальше. А тут Бородатый еще и выхваляется перед ним. Глядит Жук, глядит, а потом тоже на всю поляну, на весь лес:
— Гау-гав! Гав-гав-гау-у! Гав! Заливается лаем, хвостом по земле бьет —
злится на Бородатого.
Сбегаются тогда веселые красноармейцы. Смех, шутки. Над Бородатым смеются, да и над Жуком тоже.
— Чего вы, черти, не поделили? Можно подумать, будто Жук и Бородатый
такие уж непримиримые враги и так презирают друг дружку, что дальше некуда. И это снова таки неправда. Познакомившись с ними поближе, мы сами увидим, что они все-таки настоящие друзья. А если и форсит иногда Бородатый перед Жуком, так это больше для вида, для отвода глаз. Попробуйте-ка обидеть кого-нибудь из них, ну хотя бы Бородатого. Ох, и задаст вам Жук трепку. Десятому закажете, как обижать Бородатого или Жука. Они оба рьяно защищают друг дружку.
Кто такие, однако, Жук да Веселая Борода? Откуда они взялись? Как очутились вместе? И при чем тут красноармейцы?
Жук был обыкновенной собакой обыкновенной породы. Дворняжка. Ни какими-нибудь особыми способностями, ни талантом похвалиться он не мог. Собака — как и всякая собака. Только вот бок правый обожжен.
Это уж от походной жизни: обжег возле костра, греясь в холодную осеннюю ночь. Не ахти какой красавец и Бородатый — серая взлохмаченная шерсть; вечно в репейнике и в соломе. Рог слева наполовину обломан — след какой-то молодецкой драки. Хвост — не хвост: одна видимость, завитушка. Но борода зато — подлинная краса и гордость Бородатого. И хоть поощипана она была малость, и неровно вытянулись волосы, и репей к ней все время цепляется, — все-таки это была борода, какой надлежит обладать всякому уважающему себя козлу. За эту-то бороду и прозвали козла Бородатым… Идет — бородой трясет. Бежит — борода дрожит. Есть принимается — борода мотается. Кра-а-а-си-вая борода!
И Жук, и Бородатый были в некоторой степени военными личностями. Жук состоял в первом батальоне. Бородатый числился во втором. И ходили Они вместе с полком в большие походы. Холод ли, снег ли, зной ли, дождь — идут боевые красноармейцы, маршируют батальоны. И хоть трудно бывает в походах — ноги ноют, плечи трет ремнем, — не унывают бойцы: песни распевают, шутки шутят, гармошке молчать не дают. А если и умолкнет, бывает, гармошка, выступают батальонные весельчаки — Жук с Бородатым. И чего только не вытворяют они!
Перепрыгивает через Жука Бородатый. Жук ловчится ухватить Бородатого за бороду. Но напорется на рог, ловко отпрянет и отступит в кусты, готовясь оттуда ринуться в новую атаку. Такой ералаш иногда устроят, такую возню затеют, что хоть ты их водой разливай. Спектакль — да и только!
А кончится спектакль, ходят друзья по шеренгам бойцов, в глаза красноармейцам заглядывают. Ну, это уж каждому ясно: надо корку хлеба дать, сахаром угостить. И давали, и угощали. Любили красноармейцы своих весельчаков и никуда из батальонов не отпускали. До того любили, что даже гордились ими и нос задирали перед третьим батальоном, — в третьем не было ни козла, ни Жука.
Когда же Бородатый по своей привычке не церемониться заходил перехватить чего-нибудь сладкого в третий батальон, его сразу находили и возвращали восвояси. Красноармейцы второго батальона боялись, как бы не присвоили их веселого Бородатого, их презабавного актера. Присвоить не присвоят, конечно, а подкупить могли — очень большим сластеной был Бородатый. Особенно сахар уважал. И махорку.
Жук, тот более сознательный. Он своему батальону не мог изменить — никакие подкупы не в силах были поколебать его верности. Даже огрызался, когда замечал, что угощают его бойцы из третьего с умыслом, с корыстью. Жука оставляли в покое.
Черный Жук был также храбрее и отважнее, чем его приятель. Он не боялся стрельбы. Вместе с бойцами бросался в атаку, нес вахту в дозорах, стоял на посту. Служака он был исправный: никакой враг не смог бы подкрасться незамеченным к нашим частям даже в самую глухую ночь и непогоду.
А вот с Бородатого при первых же выстрелах весь форс как ветром сдувало. Со всех копыт бросался он в обоз, в тыл, за что его стыдили и называли дезертиром перед всем батальоном. Но разве у Бородатого есть совесть? Станет, низко голову наклонит, глазом не моргнет, только затрясет бородой да заведет свою скрипучую песню: — Бе-э! Бе-э-э…
Ну что с ним, с таким, поделаешь!
Вот какие были Жук и Веселая Борода. И не удивительно, что красноармейцы привязались к ним, подкармливали и баловали их, весельчаков, считая, что Жук и Бородатый делают первый и второй батальоны лучше третьего.
Но вскоре произошли события, о которых мы обещали рассказать в предыдущей части. Эти события затмили славу Жука и Веселой Бороды, а третий батальон начал задирать нос перед первым и вторым батальонами. Об этом и расскажем дальше.
КАК МИШКА ПОПАЛ НА ВОЕННУЮ СЛУЖБУ
Было тихое летнее утро. Солнце еще не успело подняться в зенит и переливалось разноцветными огоньками в росистой мураве, на полянках, на влажных листьях берез, рассыпалось золотистыми пятнышками в темноватой зелени еловых ветвей, в курчавых вершинах сосен. Когда же солнечный отсвет попадал на спелые ягоды малины, они вспыхивали, точно камни-самоцветы. И запах от них шел далеко-далеко, через лесную чащу и болотные заросли, прямо к просеке, по которой пролегла дорога. Ягоды пахли летом, солнцем, пряной муравой полян, — да чем только они не пахли! Знай одно: ешь, не ленись!
И Мишка старался. Ел, не ленился. Сперва обирал ягоды лапой, сопел, набивая рот малиной вместе с листвою, с маленькими букашками. И недоспелые ягоды попадались. А он ел и ел.
Когда подкрепился основательно, стал поразборчивее: стоит, носом поводит, выбирает ягоду покрупнее, да чтоб самой спелой была. Высмотрит в кустах такую, на которой солнце прямо переливается, нацелится, изловчась, языком и аккуратненько слижет. Глаза у Мишки жмурятся от удовольствия.