Портной из Панамы, стр. 62

— Мне страшно жаль, что так вышло с Мики, — пробормотал после паузы Пендель. — Не знаю, что на меня нашло. Не мог остановиться.

— Если не можем нанести удар врагу, бьем по друзьям. Тебе, должно быть, это хорошо известно.

— Да, знаю.

— Медведь звонил.

— Насчет статьи?

— Нет, о статье не упоминал. Сказал, что ему надо с тобой повидаться. Срочно. Он на своем обычном месте. И знаешь, он так говорил… точно угрожал.

Глава 17

Бульвар Бальбоа" на Бальбоа Авеню являл собой просторный пивной бар с низко нависающим потолком из полистирена и фонарями в решетчатых деревянных абажурах. Несколько лет тому назад его взорвали, никто уже не помнил, почему. Большие окна выходили на Бальбоа Авеню, за ней виднелась полоска моря. За длинным столом под защитой телохранителей в черных костюмах и темных очках сидел мужчина с тяжелой челюстью, рядом стояла телевизионная камера. Медведь на своем месте, сидит и читает собственную газету. Столы вокруг него пусты. На нем полосатый блейзер от «П и Б» и шестидесятидолларовая шляпа-панама из бутика. Черная пиратская бородка так и блестит, сразу видно, что недавно вымыта шампунем. И к ней очень идут очки в черной оправе.

— Ты звонил, Тедди, — решился напомнить ему Пендель, после того как просидел не меньше минуты по другую сторону от развернутой газеты.

Газету нехотя отложили.

— О чем это ты? — спросил Медведь.

— Ты звонил, я пришел. А знаешь, блейзер отлично на тебе смотрится.

— Кто купил рисовую ферму?

— Один мой друг.

— Абраксас?

— Ну, конечно, нет.

— Почему это «конечно, нет»?

— Сидит без денег.

— Кто это тебе сказал?

— Он, кто ж еще.

— Может, ты платишь Абраксасу? Может, он на тебя работает? Может, вы вместе торгуете наркотиками, как его отец?

— Тедди, ты что, с ума сошел?

— Как это тебе удалось рассчитаться с Раддом? Кто такой этот сумасшедший миллионер, которым ты хвалишься на всех углах, даже не давая Радду и рта открыть? Это же просто оскорбительно! На кой хрен ты открыл этот дурацкий клуб у себя в лавке? Что-то кому-то продал? Что вообще, черт возьми, происходит?

— Я портной, Тедди. Шью одежду для джентльменов, потихоньку расширяюсь. Собираешься бесплатно дать мне рекламу в своей газете? Не так давно была статья в «Майами Геральд», не знаю, может, ты читал…

Медведь вздохнул. Голос у него был страшно невыразительный. Сострадание, человечность, любопытство — все это вытравилось из него давным-давно. Если вообще когда-то было.

— Позволь объяснить тебе кое-какие принципы журналистики, — сказал он. — Я зарабатываю деньги двумя путями. Первый: люди платят мне за сочинительство историй, вот я их и сочиняю. Я ненавижу писанину, но должен что-то жрать, должен финансировать свои аппетиты.

Второй: люди платят мне за то, чтоб я не писал историй. Это для меня куда как лучше, потому что не надо ничего кропать, а денежки идут. И если правильно разыграть карты, то за ненаписанное я получаю больше, чем за всякие там байки. И, наконец, есть третий способ, который не нравится мне вовсе. Я называю его своим последним источником. Иду к кое-каким людишкам в правительстве и предлагаю купить у меня кое-какую информацию. Но этот способ оптимальным не назовешь.

— Почему?

— Знаешь, не люблю торговать втемную. Когда имеешь дело с обычным человеком, ну, к примеру, таким, как ты или вон тот, и я знаю, что могу погубить его репутацию, или бизнес, или брак, и он тоже это знает, тогда весь вопрос в цене. И мы всегда можем с ним договориться, это нормальные коммерческие отношения. Но когда я иду к людям из правительства, — он удрученно покачал головой, — то понятия не имею, что представляет для них ценность. Некоторые из них умны. Другие просто ослы. Там не поймешь, знают они или просто не говорят тебе. Так что переговоры сводятся к блефу. Я блефую, они в ответ тоже, времени уходит уйма. Иногда они тоже угрожают мне каким-нибудь досье, что на меня имеется. И мне не хочется тратить на это жизнь. Хочешь, чтоб сделка состоялась, давай мне ответ и быстро, и избавь от лишних хлопот. И тогда я назову тебе приличную цену. А поскольку в твоем распоряжении имеется сумасшедший миллионер, то его, очевидно, следует учитывать при оценке твоих средств.

Пендель принялся изображать улыбку. Она возникала постепенно: сначала в одном уголке рта, потом — в другом, затем затронула щеки и наконец глаза, когда взгляд удалось сфокусировать. И наконец голос.

— Знаешь, Тедди, создается впечатление, что ты собрался применить ко мне один старый фокус. Говоришь мне: «Улетай, улетай, всем все известно», а сам рассчитываешь перебраться в мой дом, когда я буду еще на пути к аэропорту.

— Ты работаешь на американцев? Знаешь, кое-кому в правительстве это может не понравиться. Когда на их территорию суется англичанин, они тоже готовы применить самые жесткие меры. Другое дело, когда они сами занимаются этим. Предают собственную страну. Но это их выбор, они здесь родились. Это их страна, и они могут поступать с ней как им заблагорассудится, такими уж создал их господь. Но ты являешься сюда со стороны, ты иностранец, и предаешь вместо них, и они этого не потерпят. Даже представить невозможно, что они с тобой сделают.

— Ты прав, Тедди. Должен с гордостью признать, я действительно работаю на американцев. Генерал, главнокомандующий Южной группировкой, просто обожает простые однобортные пиджаки, к которым заказывает дополнительную пару брюк и еще такую штуковину, которую предпочитает называть жилеткой. Поверенный в делах, тот, напротив, любит смокинги из тонкого мохера и твидовые пиджаки, последние носит исключительно в отпуске, в Норт-Хейвен.

Пендель поднялся и почувствовал, как мелко дрожат у него колени.

— Ты не знаешь обо мне ничего плохого, Тедди. Если б знал, то не спрашивал бы. А причина, по которой ты не знаешь обо мне плохого, заключается в том, что и нечего знать. И раз уж мы обсуждаем денежные проблемы, буду очень признателен, если ты наконец заплатишь мне за этот симпатичный блейзер. Чтобы Марта могла накупить себе новых книжек.

— Как ты можешь трахать эту уродливую полукровку! Нет, это выше моего понимания.

Пендель оставил Медведя в той же позе, в какой нашел: голова откинута, бороденка вздернута, сидит и читает то, что напечатал в своей газете.

Приехав домой, Пендель с горечью обнаружил, что там ни души. Так вот каково оно, его вознаграждение за тяжкие повседневные труды! Мужчина с двумя профессиями, вкалывающий до полного изнурения, должен сам привозить себе еду по вечерам. Но есть и утешительные обстоятельства. На письменном столе Луизы лежит отцовский портфель. Открыв его, он достает объемистый офисный дневник с выбитой на обложке готическим шрифтом надписью: «Доктор Э. Дельгадо». Рядом с ним угнездилась папка с разного рода заметками и корреспонденцией, помеченная одним словом: «Встречи». Позабыв обо всем на свете, в том числе и об угрозах Медведя, Пендель вновь превращается в завзятого шпиона. Включает яркую настольную лампу. Подносит зажигалку Оснарда к одному глазу, щурит второй и щелкает, глядя в крошечный глазок, стараясь, чтобы в объектив не попал кончик носа и пальцы.

— Мики звонил, — говорит из постели Луиза.

— Сюда?

— Нет, мне на работу. Опять собирается покончить с собой.

— О, господи!…

— Говорит, что ты сошел с ума. Что совсем лишился рассудка.

— Что ж, очень мило с его стороны.

— И знаешь, я с ним согласилась, — и с этими словами она выключила свет.

Это было их третье казино за воскресную ночь, но Энди, несмотря на обещание Фрэн, все не решался испытать судьбу. Она почти не видела его последнюю неделю, не считая нескольких часов сна по ночам да торопливых любовных утех по утрам, перед тем как он в спешке отбывал на работу. Всю остальную неделю он проводил в посольстве в обществе Шепарда, тот в свитере «фэрайл» [25] и черных парусиновых туфлях на резиновой подошве только и знал, что бегал за кофе. Так, по крайней мере, представляла себе Фрэн. Не слишком справедливо с ее стороны обувать Шепарда в черные парусиновые туфли, ведь она никогда не видела на нем таких. Но при виде Шепарда всякий раз вспоминала своего учителя по физкультуре, на нем всегда красовались такие туфли, и он так же, как Шепард, постоянно горел подобострастным энтузиазмом.