Команда Смайли, стр. 17

«С глупостью даже сами боги не в состоянии бороться, – подумал Смайли, – но Шиллер забыл про бюрократов».

– Лодер, – Лейкон обратился к Стрикленду, – у нас все еще не решен вопрос, какое заявление делать прессе. – И затем чуть ли не приказал: – Может, вы снова перед ними выступите, посмотрите, как далеко зашло дело.

Стрикленд, снявший ботинки, покорно прошлепал в носках по комнате и набрал номер.

– Мостин, не отнести ли вам все это на кухню? Ни к чему оставлять лишние следы, верно?

Мостин вышел, и Смайли неожиданно остался вдвоем с Лейконом.

– Так да или нет, Джордж, – вопросительно смотрел на него Лейкон. – Надо привести все в ажур. Дать объяснения лавочникам или кому еще там следует. Почтальону. Молочнику. Друзьям. Всем, кто такого рода людей окружает. Никто не знает этого лучше вас. Никто. Полиция обещала сообщить вам для начала основные данные. Они не станут тянуть, но, конечно, будут придерживаться определенного порядка и следовать рутине. – Лейкон нервно подскочил к креслу Смайли и неуклюже уселся на ручку. – Джордж, вы считались их викарием. Прекрасно, вот я и прошу вас поехать и отслужить панихиду по нему. Он ведь хотел видеть вас, Джордж. Не нас, а вас.

В их разговор со своего места у телефона вторгся Стрикленд:

– Они просят подпись под заявлением для печати, Оливер. Они хотели бы видеть вашу подпись, если вы не против.

– А почему не шефа? – произнес предусмотрительный Лейкон.

– Видимо, им ваша подпись кажется весомее.

– Попросите собеседника минуту подождать. – Лейкон взмахнул рукой, словно крылом ветряной мельницы, и опустил ее в карман. – Я мог бы дать вам ключи, Джордж. – Он позвенел ими перед Смайли. – На определенных условиях. Хорошо? – Ключи все еще качались. Смайли, глядя на них, возможно, спросил: «На каких?», а возможно, просто не спускал с них глаз – право же, он не был настроен разговаривать. Мозг его немало занимали Мостин и отсутствие сигарет; телефонные звонки насчет Соседей; агенты, у которых снесено лицо, и желание спать. А Лейкон принялся отсчитывать. Он придавал большое значение счету и помечал цифрой каждый абзац. – Во-первых, вы частный гражданин, исполнитель воли Владимира, а не нашей. Во-вторых, вы человек из прошлого, а не из настоящего и должны вести себя соответственно. Теперь по части санитарии. Вы замутите воду, но не за тем, чтобы ее загрязнить. Вы, естественно, не станете проявлять своего профессионального интереса к Владимиру, так как это значило бы, что мы проявляем интерес. При этих условиях могу я передать вам ключи? Да? Нет?

В дверях на кухню остановился Мостин. Он обратился к Лейкону, но его озабоченный взгляд то и дело перебегал на Смайли.

– В чем дело, Мостин? – обернулся к нему Смайли. – Не тяните.

– Я только что вспомнил о пометке на карточке Владимира, сэр. У него есть жена в Таллине. Может, следовало бы ей сообщить, вот мне и пришло в голову, что надо вам об этом сказать.

– В картотеке опять-таки нет точности, – возразил Смайли, в свою очередь глядя на Мостина. – Она находилась с ним в Москве, когда он бежал к нам, ее арестовали и отправили в концлагерь. Там она и умерла.

– Мистер Смайли предпримет то, что считает в этой связи нужным, – быстро произнес Лейкон, стремясь избежать новой вспышки разногласий, и опустил ключи в безучастную руку Смайли.

И сразу все пришло в движение. Смайли поднялся на ноги, Лейкон уже пересек полкомнаты, и Стрикленд протягивал ему трубку. А Мостин вышел в темный коридор, дабы предупредительно снять с вешалки плащ Смайли.

– Что еще сказал вам Владимир по телефону, Мостин? – тихо спросил Смайли, сунув руку в рукав плаща.

– Он сказал: «Передайте Максу, что речь идет о Песочнике. Передайте, что у меня есть два доказательства и я могу их принести. Тогда, возможно, он со мной встретится». Он повторил это дважды. Была запись на пленке, но Стрикленд стер.

– Вам известно, что подразумевал под этим Владимир? Отвечайте тихо.

– Нет, сэр.

– На этот счет на карточке ничего?

– Нет, сэр.

– А они знают, что он имел в виду? – Смайли быстро кивнул в сторону Стрикленда и Лейкона.

– Стрикленд, возможно, знает. Я не уверен.

– Владимир действительно не просил о встрече с Эстерхейзи?

– Нет, сэр.

Лейкон закончил разговор по телефону. Стрикленд перехватил трубку и продолжил. А Лейкон, увидев Смайли уже в дверях, в два прыжка очутился рядом.

– Джордж! Славный вы малый! Желаю удачи! Послушайте, я хочу поговорить с вами как-нибудь о том, чтобы нам сочетаться браком. Семинар, не ограниченный никакими запретами. Я рассчитываю на вас, Джордж, посвятите меня в тайны ремесла!

– Хорошо. Надо будет встретиться, – согласился Смайли.

И, опустив взгляд, смотрел, как Лейкон пожимает ему руку.

Нелепейший постскриптум к этой встрече лишил ее всякой тайны. По принятым в Цирке правилам, на конспиративных квартирах должны быть установлены скрытые микрофоны. Агенты, как ни странно, с этим мирятся, хотя их об этом не информируют, а их кураторы делают вид, что ведут записи. Готовясь к встрече с Владимиром, Мостин перед прибытием старика, как полагалось, включил систему, и в последовавшей панике никто не подумал ее выключить. В соответствии с принятой процедурой пленка поступила в расшифровку, текст был размножен и разослан обычным получателям такого рода информации в Цирке. Один экземпляр поступил к незадачливому шефу Отдела разных поручений, в Секретариат, а также шефам Персонала, Оперативного и Финансового отделов. Взрыв произошел, лишь когда один из экземпляров очутился у Стрикленда на столе, среди входящих бумаг, и с ни в чем не повинных получателей под присягой и страшными угрозами взяли клятву держать язык за зубами. Пленка оказалась идеальная. Слышались безостановочные шаги Лейкона, равно как и замечания Стрикленда, произнесенные тихим голосом, – некоторые – непристойные. Не попали на пленку лишь признания, наспех сделанные Мостином в коридоре.

Что до самого Мостина, он больше в этом деле не участвовал. Два-три месяца спустя он по собственной воле подал в отставку, пополнив число тех, кто принимает скоропалительные решения в наши беспокойные дни.

ГЛАВА 6

Такой же сумеречный свет, на какой, вздохнув с облегчением, вышел в то утро Смайли из конспиративной квартиры в Хэмпстеде, был и в Париже, когда Остракова вышла на улицу, – только там осень продвинулась дальше и на платанах висели, как тряпки, лишь последние листья. Подобно Смайли, Остракова провела беспокойную ночь. Встав затемно, она тщательно оделась и, поскольку утро выдалось холоднее обычного, долго раздумывала, не достать ли зимние сапоги, так как на складе сильно дуло и сквозняк донимал ноги особенно. Так окончательно ничего и не решив, она все же достала их из шкафа, обтерла и даже начистила, но по-прежнему раздумывала, надевать или нет. Она всегда подолгу колебалась при решении каких-либо серьезных проблем, а на мелочи пороху и вовсе не хватало. Она знала приметы этого состояния, знала, когда оно наступало, но ничего не могла с собой поделать. Она забывала сумку, ошибалась в ведении учета на складе, захлопывала дверь в квартиру и вынуждена была идти за ключами к этой старой идиотке-привратнице, мадам Пьер, которая взбрыкивала и фыркала, как коза, попавшая в крапивник. В таком состоянии Остракова вполне могла сесть не на тот автобус, хотя ездила этим путем пятнадцать лет, и в ярости оказаться в совсем незнакомом месте. Она наконец все-таки натянула сапоги, бурча себе под нос: «Старая дура, кретинка», и, взяв большую тяжелую продуктовую сумку, которую она приготовила накануне, обычным путем отправилась на работу – мимо трех лавочек, ни в одну из которых она так и не заглянула, – пытаясь разобраться, не сошла ли она с ума.

«Я рехнулась. Я не рехнулась. Кто-то пытается меня убить, кто-то пытается меня защитить. Ничто мне не грозит. Мне грозит смертельная опасность».