Хмельницкий., стр. 92

Этот тревожный клич передал другим казак с байдака Самойловича. «Значит, так надо», — решил ротмистр и приказал гребцам следить за байдаком Караимовича. Засуетились плывшие на дальних байдаках казаки, хотя никто толком то знал, почему замедлили ход передние, почему они плывут к берегу. Но увидели, как казак Самойловича вытащил из Днепра тело убитого генеральным есаулом кобзаря. Поднялся крик, который, точно огонь в степи, распространялся по всем байдакам. Старшины пытались унять казаков, навести порядок в отряде.

— Он, проклятый, топит казаков! — неслось от байдака к байдаку.

— Кто это? Не тот ли недокрещенный?

— Да все они ляхским миром мазаны! Поэтому и жолнеров при себе держат.

— Чтобы унижать казаков! Бей их!..

— К берегу! Рули к берегу!

Есаул Барабаш только на рассвете уснул, поручив полковнику Вадомскому следить за байдаками. А поспать генеральный есаул любил, особенно после ночной попойки. Свежее, прохладное утро на реке заставляло поплотнее закутываться в атаманскую керею. Полковник Вадовский вскоре тоже лег подремать. Не мед и ему без полка в такое время!

— Эй, что это?.. Пан атаман! — крикнул спросонья перепуганный Вадовский, услышав шум.

Когда наконец он проснулся, его охватил ужас. А усиливавшийся шум на байдаках окончательно протрезвил полковника. Он-то хорошо умеет различать голоса казацких бунтарей. Вскочил на ноги, протер глаза и все понял. Байдак Караимовича, как неприкаянный, вертелся посреди Днепра, словно в водовороте. В нем шел бой между казаками и жолнерами!..

— Братья казаки! — снова прозвучал голос Джеджалия уже с берега. — Жолнеры есаула Караимовича убивают наших людей, топят кобзарей. Айда, хлопцы, спасать их! Среди них и Кривоносиха!

— Айда-а! До каких пор мы будем терпеть их, проклятых!

От берега в тот же миг отчалили два байдака с казаками. Байдак Самойловича тоже повернул к середине Днепра. И в это время раздался вопль словно обезумевшего полковника Вадовского:

— Караул, бунт! Панове жовнежи, чтоб вас холера взяла, — ко мне!..

Вдруг он умолк, сбитый веслом. Пошатнулся, ища опоры, и грохнулся на днище байдака.

Только теперь, услышав отчаянный крик полковника Вадовского, очнулся и есаул Барабаш. Слово «бунт» действовало на него, как на привязанного пса сума и палка нищего. Он вскочил на ноги, сорвал с себя влажную керею, рука потянулась к сабле.

— Эй, проклятая голытьба, забыла уже про Кумейки? Получите еще!..

Казаки знали, что у Барабаша тяжелая рука. Несколько казаков сзади набросились на озверевшего есаула. Тяжелые удары казаков посыпались на его голову. Правда, рослый, крепкий Барабаш пытался еще защищаться, отталкивал от себя казаков, пытаясь вытащить из ножен саблю.

— Всех изрублю, мерзкие ребелизанты!.. — исступленно вопил он.

Это и подлило масла в огонь. Крикнув «изрублю», Барабаш напомнил этим казакам, что у них тоже висят на боку сабли. Байдак приближался к берегу, казаки уже слышали приказы взбунтовавшихся сотников, особенно Филона Джеджалия.

— Вяжите их, продавшихся шляхте, как ясырь для басурман! Высаживайте, братья казаки, на берег Кривоносиху!

— Созывай Черную раду, покуда нам еще светит солнце!

— Куда, против кого везут нас мерзкие предатели? Мы не позволим им погасить пламя восстания на Низу! Это наше пламя, пускай пылает…

— Пусть пылает и согревает души всех православных людей! Долой их, продажных шкур! — пересиливал всех зычный голос Джеджалия.

А из байдака посреди реки уже выбросили за борт мертвого Караимовича. Вадовский и Барабаш были еще живы, хотя и избиты до потери сознания. Их, связанных, выносили казаки из байдака на берег. Положили рядом с несколькими старшинами перед возбужденными казаками. На берегу Днепра собиралась Черная рада.

Два байдака с жолнерами сначала было повернули наперерез задним судам, которые тоже направились к берегу. Но когда жолнеры увидели, что разъяренные казаки выбрасывают за борт убитого Караимовича, они опомнились. Среди них тоже раздались голоса:

— Причаливай к берегу! К берегу!

Несколько казацких байдаков быстро приближались к жолнерским. Воины в байдаках бросили весла, схватились за оружие…

Только несколько десятков более благоразумных жолнеров спасли свою жизнь, сложив оружие. Их объединили в небольшую группу и даже вернули им оружие.

— Пойдете домой, жолнеры, или будете воевать вместе с казаками? — спросил Филон Джеджалий.

— Мы в вашей власти, делайте с нами, что хотите! — ответил пожилой жолнер.

— Мы хотим, чтобы вы не вмешивались в наши дела. Поэтому идите куда хотите, если согласны. Идите хоть до Варшавы, только не трогайте наших людей. Станете умнее — будем добрыми соседями. А нет, беритесь за сабли, будем драться!.. — и первым выхватил саблю из ножен.

Жолнеры не шевельнулись. Филону показалось, что они не хотят драться с казаками. Разве для этого казаки вернули им сабли?.. Джеджалий тоже вложил свою саблю в ножны. Потом он обернулся к казакам, окинул их атаманским взглядом и воскликнул:

— Воины короля Владислава не взялись за сабли, не захотели мериться силами с украинцами на берегу Днепра. Там, на берегу Вислы, украинские казаки тоже никогда не применяют против них оружия! Так что же, отпустим их или как?..

Казаки усадили вместе с полковником Вадовским жолнеров на байдак. Под хохот и улюлюканье повеселевших казаков оттолкнули байдак с жолнерами от берега.

А у берега давно уже стоял челн, на котором Василина Кривоносиха решилась прорваться на Низ, к Хмельницкому.

20

Ганджа был истым воином. Окуренный пороховым дымом многих войн, битый не один раз шляхтичами, наученный льстить и ненавидеть, он всегда был верен казацкому побратимству.

В прибрежных лесах Ганджа наскочил на связных из Кодацкой крепости, скакавших к коронному гетману. Они упорно отказывались сообщить Гандже, зачем мчатся к Потоцкому и какие вести везут ему о положении на казачьих островах. Из их путаных и лживых ответов Ганджа делал вывод, что его отряду грозит опасность. Не долго думая, он приказал обезглавить их.

— Я ни на грош не верю шляхтичам, а тем более этим лукавым наемникам немцам. Еще с молодых лет перестал верить шляхте, когда заботился о благе семьи Потоцкого. За это чуть было головы не лишился на плахе. Не верю! Рубите им головы, хлопцы, покуда они нас не обезглавили! Тем более что живыми остались только шляхтичи, немцы полегли как воины в бою.

Произошло это на рассвете. С Днепра надвигался густой туман, охлаждая разгоряченные казацкие головы после этой неожиданной стычки в прибрежном перелеске. Вместе с туманом приближалось и капризное утро. Наконец в перелесках рассеялись облака тумана, рассвело. Казалось, что и солнце обрадовалось победе, поднявшись позади казаков. Ганджа даже остановился, почувствовав усталость после ночного перехода.

— Давайте отдохнем, хлопцы, да послушаем, что творится на Днепре. На реке далеко слышно, а она вон там, за лозняком.

Треножили лошадей, наскоро били тарань о пни, грызли сухари. Согретые теплом весеннего солнечного утра, казаки крепко уснули.

Вдруг от Днепра донесся выстрел. Может, и не один раз стреляли, но Иван Ганджа услышал эхо от выстрела, прокатившееся по перелеску. Чутко спит старшина в походе! Первым поднялся, прислушался. За первым выстрелом прозвучали другие, послышались человеческие вопли, как при отражении нападения турок.

— На Днепре бой, полковник! — сказал один из казаков.

— Слышу, Василий, но ничего понять не могу. Кто из вас самый прыткий? Айда в разведку! Давай-ка ты, Йозеф, а мы пойдем следом за тобой. Коней поведем в поводу, а оружие будем держать наготове!

Казацкий Круг, собравшийся на берегу Днепра, избрал своим атаманом Филона Джеджалия. Есаулом всего отряда казаки назвали Ивана Самойловича.

— Теперь, казаки, мы должны помочь жене нашего славного Максима Кривоноса! — обратился к казакам новоизбранный наказной атаман. — Полковник велел ей добраться к Хмельницкому.