Охота на ведьм, стр. 22

И вот наконец они остались одни, не считая малыша, что сладко посапывал в соседней комнате.

— Что ж, Силье, — нетерпение Тенгеля все возрастало. — Пришла пора насладиться всем, от чего мы отказывались столько лет.

— Без вечного страха и беспокойства. — Она залилась смехом, увидев решимость в глазах мужа. — Тенгель… стой там, на ковре! Я хочу, чтобы ты любил меня страстно, медленно и не торопясь. Знаешь, я ведь никогда тебя толком не видела. Нам всегда приходилось прятаться под одеялом, выбирать удобный момент. Ведь рядом всегда были дети. Подожди! Дай я сама тебя раздену.

Тенгель был в крайнем возбуждении. Слишком долго ему приходилось держать себя в руках.

— Вот теперь я снова узнаю мою милую Силье!

Она постепенно снимала с него одежду, лаская каждый сантиметр его кожи, плечи, руки… Тенгель не был безучастен. В комнате был приятный полумрак.

Силье взяла ладони мужа в свои и сделала шаг назад. Она оглядывала его широкие плечи, густой волос на груди, что сбегал тонким ручейком вниз, к бедрам.

— Ты — демон, ты — лесной бог. Ты создан для оплодотворения любвеобильных лесных нимф, — прошептала Силье с озорным блеском в глазах. — Но все это в прошлом. Для меня ты самый красивый, самый привлекательный и желанный в мире. Ты мой господин и мой хозяин.

Она упала перед ним на колени и обняла его бедра. Тенгель нежно гладил волосы жены; он весь дрожал. Руки ее скользили дальше.

— Мне так тебя не хватало, — она все шептала нежные слова и целовала своего Тенгеля, постепенно опускаясь все ниже.

— Я никогда не рассказывала тебе про свой сон, что я видела дважды. Я стояла нагая, а вокруг были кнехты, они хотели взять меня. Но тут появился человекозверь, настоящий демон, и спас меня.

Язык Тенгеля мягко скользил по горлу Силье; потом он упал на колени и стал целовать ее бедра и целовал так до тех пор, пока в ней не проснулось желание.

— Я люблю тебя, дорогая, — взволнованно шептал Тенгель. — Иди ко мне, сбрось одежду! Эта ночь наша, и мы будем наслаждаться ею до утренней зари!

8

В 1594 году в Гростенсхольме появился новый работник. Он был большой и сильный, но не особенно проворный. Один из тех, кто быстро становится предметом всеобщих насмешек. Его постоянно дразнили толстой скотницей и спрашивали, не желает ли он трахнуть корову. Работник обычно презрительно усмехался в ответ и старался держаться особняком. Он сразу заприметил девочку лет одиннадцати, что приходила на господскую усадьбу поиграть с пареньком двенадцати-тринадцати лет. У паренька был мечтательный взгляд и звали его Даг. У девочки были каштановые волосы. Ее звали Лив. Лив стала такой красавицей, что новый работник не мог удержаться, чтобы не взглянуть на нее лишний раз. Настоящая красавица!

Этой зимой фрекен Шарлотта публично признала своего сына. От нее отвернулись многие друзья, зато остались самые преданные и настоящие. Где только не перемывали косточки бедной Шарлотте! В кухнях и комнатах для прислуги, в красивых богатых залах. Для Шарлотты это было непростое время, но он вела себя невозмутимо. Зато теперь белокурый мальчуган унаследовал Гростенсхольм!

Однако что-то не похоже, что Дага интересует крестьянский труд. Ему больше нравилось читать книги.

Однажды Клаус, так звали нового работника, чистил лошадь. В это время мимо него прошли дети. Среди них выделялся мальчуган. Он был моложе всех, но высок ростом и широк в плечах. У него были темные волосы, высокие скулы и широко расставленные глаза. Работник не успел разглядеть его как следует, потому что тут его внимание привлекла старшая девочка. Он был так очарован, что не мог отвести глаз. В нем стали просыпаться низменные желания.

Темные кудряшки обрамляли кошачье личико с блестящими зелеными глазами. Губы и щеки девушки были нежно-розового цвета. Двигалась она гибко и грациозно. А когда Клаус увидел ее бедра, у него по телу побежали от вожделения мурашки.

Дети давно уже скрылись в доме, а Клаус все тер и тер лошадь в одном и том же месте. Та взбрыкнула, и Клаус наконец очнулся.

Тут к нему подбежал самый младший из детей:

— А лошадь добрая?

— Угу. Хочешь покататься?

Конечно, мальчик хотел. Работник осторожно посадил его в седло.

— Как тебя зовут?

— Аре. Мне семь, почти уже восемь лет. Сегодня у нас детский праздник. Мы отмечаем Иванов день*. [18] А Даг — это мой брат.

— Неужели? — удивился Клаус. Что-то не совпадало. — А у тебя есть еще и сестра?

— Да. Даже две — Лив и Суль.

— Суль… Это что, вон та большая девочка? — Сердце работника забилось быстрее.

— Ага. А маленькая — это Лив.

— А сколь Суль лет?

— Четырнадцать.

Сердце упало в пятки. А он-то думал, что ей никак не меньше шестнадцати.

— Вон идут дети Эйкебю, — сказал Аре. Он был очень доверчивым, наивным мальчиком и не заподозрил ничего дурного в вопросах работника. — Они тоже пришли на праздник. Бедняги. Говорят, их бьют по несколько раз в день.

— Всем детям достается.

— Только не нам.

— Как же так? Надо изгонять первородный грех! — Клаус был потрясен.

— А что это такое?

— Ты в церковь ходишь?

— Да. Но там так скучно. Я считаю звездочки на потолке. И потом, знаешь, борода священника так здорово прыгает вверх-вниз. Я никогда его не слушаю, он вечно сердит и только ругает нас.

— Но всем детям надо задавать трепку! Надо изгонять дьявола, как ты не понимаешь?!

— Какого дьявола?

— Того, что живет во всех нас, — уже раздраженно бросил Клаус.

Аре подумал немного:

— А зачем его изгонять? Ведь он может запрыгнуть обратно.

— Неужто тебя никогда не били? — недоверчиво спросил Клаус.

— Да, били, конечно. Когда я поджег траву. Ну, еще когда запер девчонок в хлеву. Ха, как они орали! — Он довольно ухмыльнулся: — Но ведь не дьявол же все это придумал. А я. Сам. Отец считает, что битьем ничего не добьешься. Дети должны чувствовать, что их любят. Отец говорит, что когда он был маленький, его никто не любил.

Этого Клаус уже не мог понять. Его жизненная философия была слишком убога.

— Где вы живете?

Аре показал.

— Там? Но ведь там, кажется, живет знаменитый знахарь, господин Тенгель?

— Да. Это мой отец. А Силье Арнгримсдаттер моя мать. Вы, верно, слышали о ней?

— Нет… — с сомнением в голосе произнес мужчина. Он все никак не мог понять, что объединяет Дага и фрекен Шарлотту. Поэтому он не особенно следил за щебетаньем Аре.

— Но уж о мастере Арнгриме вы должны были слышать!

— А, он расписывает стены?

— Верно. Это моя мать. Она не хочет пользоваться своим женским именем, — ведь женщины не умеют ни писать, ничего… Так что почти никто не знает, что мастер Арнгрим — моя мать. Она расписывает обои. А иногда пишет прямо по стене. Ей больше нравится кожа, потому что с ней можно работать дома. Мать очень талантлива. И многие хотят купить именно ее обои.

Но Клаус гнул свое.

— Так господин Тенгель — отец Дага?

— Да.

— А фрекен Шарлотта — его мать?

— Нет… Все совсем не так. Даг мой сводный брат. Мы с ним не родные. Но мама с папой взяли его к себе, когда он был совсем маленьким. И теперь мы братья. Понимаете?

Что-то начало проясняться.

— И Суль тоже мне не сестра.

— Ну да? — Мужчина был весь внимание.

— Она мне двоюродная сестра. Ее родители умерли от чумы. А она умеет колдовать. Только никому не говорите.

Клаус улыбнулся. Конечно, все это ерунда. Они два раза объехали вокруг усадьбы. Клаус помог мальчику слезть с лошади.

Шарлотта Мейден стояла у окна, ожидая, когда накроют праздничный стол. В это время она увидела Дага. Слышала, как тот болтал с сестрами и братом. Потихоньку начали собираться дети.

Шарлотта вспомнила, как этой зимой, набравшись мужества, она рассказала Дагу, что он ее сын. Сначала она спросила разрешения у Силье с Тенгелем. Те считали, что мальчик уже достаточно взрослый и пора бы ему знать правду.