Иностранец ее Величества, стр. 46

Представить себе в 1834 году смесь тред-юниона с масонской ложей в каком-нибудь дальнем селении, в глубине Орловской губернии, например… Нет, не хватает воображения.

Впрочем, далеко до развитого сельского капитализма было в то время и Пруссии, и Австрии, и другим сугубо континентальным странам… Так называемый юнкерский (прусский) путь становления капитализма — это прежде всего сильно запоздалый путь, и опоздание это станет одной из главных причин затяжного и трудно исправимого общественного дисбаланса, толкавшего Германию к агрессивному империализму, а в итоге и нацизму.

И даже Франция, с ее «свободой, равенством и братством», в те самые годы переживала тяжелые времена, чудовищное похмелье после кровавой вакханалии якобинства, гражданской, а потом и наполеоновских войн. Путь до появления серьезных профсоюзов (не то что в деревне, но и в городе) был еще совсем не близким.

Но, спросите вы, разве профсоюзы, их легальное и активное существование так уж важны с точки зрения экономического и социального прогресса? По-моему, чрезвычайно: они суть если не причина, то важнейшее мерило развития, показатель прогресса, это уж точно. Другое дело, что нельзя доводить ситуацию до крайностей: если профсоюзы начинают диктовать свою волю всему обществу и государству, как это случилось в Британии в семидесятых, то это уже не прогресс, а его противоположность.

И последнее: конечно, «толпаддлские герои» поначалу выглядели чудаками, эксцентриками, с этим своим деревенским тайным обществом, скелетом и тайными клятвами, но в итоге они вышли победителями в противостоянии с парламентом, судом и вообще всем истеблишментом. И очень помогли важным переменам в обществе.

Замечательный пример для многих других стран — существующая сегодня в Великобритании удивительная организация, называющаяся ACAS (The Advisory, Conciliation and Arbitration Service). Служба консультации, примирения и разрешения споров. Она именуется «Королевской» и, следовательно, является государственной, общенациональной. Но ни в коем случае не правительственной! Финансируется из госбюджета, но управляется своим собственным независимым советом. И выполняет роль честного, доброжелательного и абсолютно непредвзятого посредника в трудовых конфликтах. За многие десятилетия своего существования ACAS уладила бессчетное число подобных конфликтов, помогая найти компромисс между непримиримыми поначалу противниками — забастовщиками и профсоюзами, с одной стороны, и предпринимателями или администрацией, с другой. В своем нынешнем виде ACAS существует с 1975 года, но первый его прообраз появился аж в 1896-м. А можно вести его родословную и от триумфа «толпаддлских героев».

Что, собственно, возвращает нас к «королю Артуру» и его успехам на том же пути — борьбы за права различных меньшинств и чудаков.

Находясь в тюрьме, «король» отказывался переодеваться в тюремную одежду, мотивируя это также религиозными соображениями. В результате он оставался вовсе нагим и в этом виде помещался в одиночную камеру. Вокруг этого тоже начала развертываться общественная полемика, дело могло опять же дойти до Страсбурга, и снова правительство сдалось. Друидам было официально разрешено носить за решеткой свои робы. Такой вот он эксцентрик, «король Артур»…

Но разве не эксцентрична и настоящая королевская семья, настаивающая на своих старинных ритуалах и торжественных нарядах? Кейт Фокс в своей книге «Наблюдая за англичанами» обращает особое внимание на одежду Елизаветы II, видя в ней признаки этого национального явления. А тот же Генри Хемминг зашел еще дальше, утверждая, что сам институт британской монархии — это самая настоящая эксцентрика и даже карнавал высшей марки.

Не все в Англии любят карнавалы, не все любят и королевскую семью. Нашелся даже человек, который утверждает, что Виндзоры — не люди, а совсем другой биологический вид. Причем человек этот не в сумасшедшем доме сидит, а с большим успехом читает лекции и большими тиражами выпускает и продает свои многочисленные книги.

Долой тиранию ящериц!

Бывают моменты, когда моя симпатия к английским эксцентрикам и приверженность свободе слова подвергаются тяжкому испытанию. Яркий пример — две мощные фигуры современной английской жизни, по-своему внесшие большой вклад в развитие общественной мысли во всем мире. Это Брайан Хоу и Дэвид Айк. Только насчет направленности их вклада в копилку человечества — со знаком «плюс» или «минус», — есть большие сомнения.

Первый из них, Брайан Хоу, все же фигура более симпатичная. Он буквально отдал свою жизнь борьбе за права других, неизвестных ему людей, пытаясь изменить непонятные ему реалии. В 2001 году он начал одинокую кампанию протеста против «империалистической внешней политики», разместив свою палатку с сердитыми лозунгами прямо напротив парламента. И покинул ее только много лет спустя, когда смертельно заболел. А так жил там днем и ночью, нес свою вахту. Самоотверженность в духе лучших английских первопроходцев и героев войн. Вывешивал яростные нонконформистские лозунги, клеймил, обличал, кричал в мегафон. Шумом изрядно мешал работать парламентариям, которые годами пытались через суд выдворить Хоу с парламентской площади, но так и не смогли добиться своего.

Главное острие протеста этот бунтарь направил поначалу на одно требование — отменить санкции против саддамовского Ирака. В иракской ситуации при этом он не понимал ничего. О природе режима Саддама Хусейна не имел ни малейшего понятия. Считал его честным борцом против империализма, почти своим единомышленником. Гибель десятков тысяч ни в чем не повинных кувейтцев, в том числе женщин и детей, в результате иракской оккупации не беспокоила совесть Хоу, не подвигала на протесты. Равно как и массовое уничтожение шиитского мирного населения и применение горчичного газа против курдских деревень. Все это его не трогало, потому что он был не в курсе. Зато узнал из левой прессы, которой привык доверять, о бесчеловечности санкций и ринулся в бой. Опять же не пытаясь даже разобраться в том, почему ооновские санкции настолько больно бьют по простым иракцам (так ловко повернул дело сам Саддам, надеясь этим заставить всех Хоу мира содрогнуться, и преуспел в задуманном).

Потом, когда началась иракская война, у Хоу появился дополнительный повод для протестов, его действия получили широкую поддержку. Тысячи людей выходили на улицы британских городов с теми же лозунгами, что вывешивал напротив парламента Хоу, а его палатка превратилась в место паломничества противников войны, которыми в конце концов оказалось большинство населения.

Отношение к подвигу Хоу у меня было двойственным. С одной стороны, меня, специалиста по Ираку, не могло не раздражать его воинствующее невежество. То интеллектуальное высокомерие, с которым он позволял себе выступать судьей по проблеме, о которой так мало знал. Отсутствие тени сомнения в своей абсолютной правоте и полной неправоте своих оппонентов, которых он и слушать не желал. Не хватало еще слушать этих «наймитов империализма»! Ведь ясное дело, раз «защищают войну», то наймиты, кто же еще…

Ужасала его уверенность, что вбивать клин между населением и правительством — благое дело. Чем больше клин, тем лучше. Я почти готов был согласиться с теми, кто ставил вопрос еще жестче и утверждал: вот с таких идеалистов-фанатиков и начинается большевизм, кровавые революции, ведущие в ГУЛАГ. Сто процентов. Один в один. Но, опомнившись, я говорил себе: нет, не один в один. Англии бесконечно далеко и до Февраля и до Октября. По Герцену: «Волны революции разбиваются об английский берег».

И не страшны революции Британии в значительной степени благодаря тому, что никаким Хоу здесь ничто не угрожает. Жители континента смеются, издеваются над тем фактом, что годами продолжались судебные процессы, апелляции и контрапелляции по искам полиции и депутатов, упорно пытавшихся убрать «этот балаган» с парламентской площади. Но суды не то чтобы вставали на сторону Хоу (нет, они скорее симпатизировали его оппонентам), но хотели проявить максимальную сдержанность и осторожность при вынесении вердиктов. Ведь судьи понимали, что речь в данном случае идет об основах основ британского общества, о свободе мысли и слова, о праве на инакомыслие, и что прикасаться к этим столпам можно только с крайней деликатностью. Гости с континента смеялись и говорили о позорном бессилии британской Фемиды, а я восхищался, честно говоря. Вспоминал знаменитое: «Ваша точка зрения мне ненавистна, но я готов отдать жизнь, защищая ваше право на нее».