Владимир Высоцкий без мифов и легенд, стр. 8

Несколько домов на Первой Мещанской реконструирова­ли, и жильцов переселяли во вновь отстроенные квартиры. Что­бы Нина Максимовна могла рассчитывать на большую площадь, вес­ной 55-го года Володя с Большого Каретного снова переехал к ма­тери. Изменилась нумерация домов — их дому был присвоен № 76. В 1957 году изменится и название улицы — Первая Мещанская ста­нет называться проспект Мира.

В обновленный дом вернулось много соседей из старого, с кото­рыми дружили Высоцкие. Нина Максимовна с Володей и Гися Мои­сеевна Гофман с сыном Мишей получили на две семьи трехкомнат­ную квартиру № 62 на четвертом этаже с окнами на Проспект Мира и жили в ней, по сути, как родственники.

В 1960 году Семен Владимирович и Евгения Степановна пере­езжают на улицу Кирова, 35а, но Владимир продолжал посещать друзей на Большом Каретном. Порой ни отец, ни мать не знали, где он ночует: мать думала — у отца на Кировской, отец — у мате­ри на Мещанской. А ему были рады и Кочаряны, и Акимов, и Ту­манишвили, и Утевские...

Инна Кочарян: «Бездомным он был тогда. У Нины Максимов­ны — Жора Бантош, у Жени — тесно, так что остаться ночевать он мог где угодно: в общежитии МХАТа, у Миши Туманишвили, а у нас иногда просто жил».

Много позже, рассказывая о себе на концертах, Владимир скажет:

«Я настоящий дворовой, безнадзорный мальчишка, выросший в послевоенных московских дворах... Мои родители были разведены, поэтому я жил то у отца, то у матери. Но вырос я, конечно, под валиянием не родителей, а друзей. Я редко бывал дома, всегда — на улице...»

Анатолий Утевский: «Для меня он всегда был тем Володькой, который звал меня Толяном и приходил в наш дом, когда забла­горассудится. Он мог позвонить в двери и рано утром, и поздно вечером, и ночью. Молча усесться в углу комнаты или завалить­ся спать, тем паче, что места в квартире было достаточно. Вспоми­ная то время, понимаю: он был одинок. Родители, бабушки, друзья, любимые женщины, работа — все это маленькие норки, в которые он все время прятался, а потом «вылезал» и стремительно мчался куда-то, словно хотел убежать от себя самого...»

В последние два года школьной учебы увлечение литературой стало еще более серьезным. У Семена Владимировича была собра­на неплохая библиотека. Относясь к своему собранию бережно и ревностно, он держал книги под замком. Сыну приходилось искать книги на стороне. Читал Владимир все, что попадется: «Тихий Дон», «Игроки», «Петр Первый», «Порт-Артур», «Емельян Пугачев» и мно­гое другое, предусмотренное и «неположенное» по школьной про­грамме. Однако некоторая избирательность все же была — у Пуш­кина он предпочитал эпиграммы, у Гоголя что-нибудь жуткое, на­пример «Вий», «Страшная месть»...

В десятом классе новая учительница литературы открыла для них мир поэзии 20-х годов. В школьной программе было белое пятно — как бы этот период не существовал. В воспоминаниях о школьных годах Высоцкого Игорь Кохановский пишет: «Литера­турой, в частности поэзией, мы увлеклись в десятом классе. При­чем увлеклись серьезно. Узнав от учительницы о существовании В.Хлебникова (помню, нас совершенно потрясла строчка "Русь, ты вся — поцелуй на морозе"), И.Северянина, Н.Гумилева, А.Ахмато­вой, М.Цветаевой, Б.Пастернака, Саши Черного, И.Бабеля, мы ходи­ли в читальный зал библиотеки имени Пушкина, брали там книги этих писателей, читали, что-то выписывали, потом заучивали».

Из тоненькой книжечки Н.Гумилева они выучили наизусть «Капитанов» и «Рабочего». Больше всего их интересовали неожи­данные образы, метафоры или сравнения. Такие строчки, как «шам­панское — в лилию, в шампанское — лилию!» или «так что сыплет­ся золото с кружев, с розоватых брабантских манжет», вызывали у них восторг и удивление.

А когда на целый месяц к ним попал сборник рассказов И.Ба­беля, они настолько были очарованы запоминающимся своими не­ожиданными деталями, сравнениями и лексикой одесским юмором, что стали говорить «языком» Бени Крика и Фроима Грача. В разго­ворах с одноклассниками они к месту и не к месту вставляли:

«...по­тому что у вас на носу пенсне, а в душе осень», «пусть вас не волну­ет этих глупостей...»

и т. п. А во взрослой жизни Высоцкий в своем шедевре

«Кони привередливые»

использует, чуть изменив, бабелевскую строчку —

«Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!»

из рассказа «Смерть Долгушова».

Увлечение словесностью подталкивало на робкие попытки со­чинить что-то самим. Сначала это были веселые эпиграммы друг на друга, на одноклассников, на друзей по Большому Каретному.

И.Кохановский: «Я однажды получил травму, и мне надо было вставлять зубы. Мне вставили — и, как тогда было модно, один зуб стал золотым, и Володя написал в связи с этим вот такую эпиграмму:

В день «последнего звонка» они за четыре урока написали что-то вроде «отчета» за десятилетку — о школьной жизни, об учите­лях... Получилась целая поэма в двадцать строф.

24 июня 1955 года на торжественном выпускном вечере Вы­соцкому Владимиру Семеновичу был вручен аттестат зрелости за № 942136. В аттестате были проставлены отметки по 14 предметам, из которых пять были пятерки, остальные — четверки.

ВЫБОР ПРОФЕССИИ

1955—1960 гг.

Любовь матери к театру, переданная сыну, детские игры «в те­атр», занятия в драмкружке и, скорее всего, внутренняя тяга к те­атральному действу привели к решению поступить в театральный вуз после окончания школы.

В.Высоцкий:

«У меня в семье не было никого из актеров и режиссеров, короче говоря — никого из людей искусства. Но моя мама очень любила те­атр и с самых-самых малых лет каждую субботу, лет до 13 — 14, водила меня в театр. И это, наверное, осталось. Видно, в душе ка­ждого человека остается маленький уголок от детства, который открывается навстречу искусству».

Но взрослые члены семьи — родители и дед — не принимали всерьез профессию актера, не разглядели призвания в сыне и вну­ке. Когда после окончания школы друзья — Игорь и Владимир — пришли к Семену Владимировичу за советом, он четко, по-военному сказал: «Значит так, молодежь, слушай сюда. Чтобы всегда был кусок хлеба, нужно идти в технический вуз».

Особенно отговаривал внука от театральной карьеры дедушка, он обладал даром убеждать. Убедили. А в какой механический вуз пойти, если у тебя нет призвания ни к чему «механическому»? Са­мые красивые пригласительные билеты на день открытых дверей для выпускников школ приготовил Инженерно-строительный ин­ститут им. Куйбышева. Конкурс не напугал, и два «Васька» — Вла­димир и Игорь — 25 июня 1955 года подали заявления в МИСИ.

Перед подачей документов Высоцкий забежал к Богомолову. Мудрый Владимир Николаевич, подлинный мастер театральной пе­дагогики, не стал отговаривать своего ученика, сказав ему: «Со вре­менем ты сам в себе разберешься, и все станет на свои места».

В институты охотно брали спортсменов. Неофициальная «при­емная комиссия» у Кохановского спросила: «У вас есть спортивный разряд?» — «Есть первый по хоккею с шайбой». — «Все, — гово­рят, — мы тебя берем». — «А я с другом, — сказал Игорь, — если по­могать, то двоим!» Действительно, Кохановский тогда играл в юно­шеской команде ЦСКА, а вот друг клюшку в руках не держал. Но помогли: указали накануне темы сочинений... Володя выбрал тему «Обломов и обломовщина» и благополучно списал, сделав для дос­товерности ошибку. На математике вчерашним школьникам при­шлось туго — экзаменатор гонял нещадно. Помогло то, что школь­ный учитель по математике Николай Тимофеевич Крюков сумел привить юношам любовь к своему предмету. Четверка по математи­ке, пятерки по физике и французскому обеспечили строчку в При­казе № 403 ректора МИСИ от 23 августа 1955 года: «Зачислить в число студентов 1-го курса механического факультета т. Высоцко­го B.C. без предоставления общежития».