Владимир Высоцкий без мифов и легенд, стр. 73

Постепенно шум стих, ждали Высоцкого. И он вышел. Вышел в срок. Вышел тихо. Вышел... и опешил, постоял с минуту, посмот­рел на зал, помахал рукой, призывая к полной тишине, и сказал:

"Братцы, я впервые в жизни выступаю во Дворце спорта, мне ни­когда не приходилось петь перед такой массой людей. Прошу тиши­ны".

(Я потом, через два часа, видел этот зал из-за кулис. Видел эту массу народа, эти обезличенные лица — действительно страшнова­то. А каково выступать? Но Высоцкий справился.) И потом Володя запел, запел свои песни, которые мы ждали...»

Оба концерта записывал за сценой радист, но записи были по­теряны вскоре после концертов. Но в ночь с 29 на 30 ноября А.щербак, у которого Высоцкий остановился, организовал у себя дома кон­церт. Была сделана запись на редкий и качественный по тому време­ни магнитофон «Грюндиг». Записи сохранились, и 2002 году выйдет компакт-диск «Владимир Высоцкий», воссозданный по ним.

30 ноября в 12 часов — концерт в Политехническом институ­те, затем самолет в Москву, потому что вечером того же дня был спектакль.

Куйбышевские выступления имели последствия как для орга­низаторов, так и для самого артиста. Министр культуры Е.Фурцева на Пленуме ЦК поносила обком комсомола за то, что «допустили» Высоцкого, а у Высоцкого ушла боязнь огромного зрительского про­странства, он почувствовал власть над многотысячной аудиторией.

В декабре у Высоцкого еще одна неудача в кино. Вместе с О.Да­лем и И.Саввиной он пробуется в фильме-сказке Виктора Титова «Солдат и царица».

Из воспоминаний В.Титова: «Володя, снимаясь на пробах в роли Дурака, придумал изумительный грим. Это незабываемо. Кон­цепция этой роли в фильме заключалась в том, что Дурак не видит насилия. Вернее, не хочет его видеть. А как это может быть, если насилие происходит наяву. Поэтому он придумал себе потрясаю­щую маску. Он попросил нашего гримера нарисовать на веках гла­за, свои собственные глаза, со зрачками точно такого же зеленова­того цвета.

Когда Высоцкий закрывал глаза, то получалось, что они откры­ты. Такой по-идиотски чудесный прием. Получался глубокий фи­лософский образ. Можно сказать, что в мировом лицедействе роль шута была одна из самых древних и величайших тем. И все-таки он нашел свое решение! Поразительно. Я нигде не встречал подобного приема. Он предложил, а я ухватился за эту идею. Потрясающе!»

Ни Высоцкого, ни Саввину на роли не утвердили. Вместо них в фильме снялись Валерий Носик и Екатерина Васильева...

К концу 67-го года Высоцкий почувствовал, что физически вы­дыхается. Нагрузка была огромной. Не ладилось в семье. Он жа­ловался как-то В.Золотухину:

«Детей не вижу. Полчаса в неделю я на них смотрю, одного в угол поставлю, другому по затылку двину. Орут... Совершенно неправильное воспитание».

Совсем неясны были отношения с Мариной. Он стал нервным, раздражительным, часто возникают конфликты с Любимовым. Над­вигался очередной кризис, очередной срыв...

«ОХОТА НА ВОЛКОВ»

1968 г.

В ходе Всеамериканской кампании протеста «Молодежь про­тив войны во Вьетнаме» студент-демонстрант вышел с плакатом «1968 — год неспокойного Солнца. Всякое может случиться». И дей­ствительно случилось: 1968-й был годом високосным, годом Олим­пийских игр, годом президентских выборов в США и годом пика солнечной активности. В жизни Высоцкого этот год оказался очень сложным. Может быть, самым сложным в жизни...

Эти строчки и вся песня

«Охота на волков»,

написанная в этом году, биографичны для Высоцкого. Наступила длинная «чер­ная полоса» в его жизни — неудача с выпуском «Интервенции», дра­матические события в театре: снятие нескольких спектаклей, угроза увольнения Любимова и закрытия театра; полный разлад в семье, погромные статьи в печати и т. п. А самое главное — болезнь, кото­рая усугублялась обстоятельствами и усугубляла сами обстоятель­ства. Песня возникла как реакция поэта на серию злобных статей против него, опубликованных как в центральной, так и в провин­циальной прессе, хотя, конечно, обобщала и более широкий опыт его человеческого и творческого существования. Эти разгромные статьи имели целью опорочить имя поэта и его творчество. Нужно было дать достойный отпор, и в ответ на злобные нападки прогре­мела

«Охота на волков».

Причиной многих, мягко говоря, неприятностей этого года были события, осознанные значительно позже и происходящие сравнительно далеко. На своем съезде писатели Чехословакии пер­выми заговорили о бюрократизации социализма, о классе номенк­латуры, об отстранении народа от власти. Эти речи находят отклик в ЦК КПЧ, и споры о социализме переносятся в высшие кабине­ты республики. Избранный в январе Первым секретарем ЦК КПЧ Александр Дубчек и его коллеги развивают гласность, перестрой­ку и демократизацию, призывают проводить «такую политику, что­бы социализм не утратил свое человеческое лицо». Признается пра­во на существование политической оппозиции, критикуется тота­литаризм, реабилитируются жертвы репрессий. Поощряя свободу дискуссий, 4 марта ЦК компартии Чехословакии отменяет цензуру. Пришла «Пражская весна». Похожие события развиваются в Поль­ше и Венгрии...

Советское руководство сильно встревожилось — возникла уг­роза ухода Чехословакии из-под влияния Варшавского Договора, ухода из лагеря социализма и влияния чехословацких реформ на умы в самом СССР. Идеологическая пропагандистская машина за­работала в полную силу во имя спасения единства соцлагеря под лозунгом «никому и никогда не будет позволено вырвать ни одного звена из могучего содружества социалистических государств!».

Началась кампания «закручивания гаек» в идеологии, культуре и общественных науках, заметно ухудшалась психологическая и по­литическая атмосфера в стране. Еще в прошлом году по инициативе Ю. Андропова в КГБ было организовано Пятое управление, направ­ленное на борьбу с проникновением чуждой идеологии. Возглавляе­мая этим управлением многотысячная армия советских пропаган­дистов была мобилизована на разъяснение угрозы, исходящей от «чехословацких ревизионистов».

К инакомыслящим, активно проявлявшим общественное само­сознание, советская репрессивная машина еще в сентябре 66-го при­думала печально знаменитые статьи УК РСФСР 190-1 и 190-3, пре­дусматривающие наказание за «систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих совет­ский государственный и общественный строй», «активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный поря­док». Эти статьи, в обход Конституции, делали законными преследо­вания диссидентов. Судебные разбирательства, как правило, закан­чивались для них тюрьмами или психбольницами. Первая акция — 12 января 1968 года — суд над А.Гинзбургом и Ю.Галансковым. Оба приговорены к 7 годам в ИТК строгого режима за публикацию в эмигрантском «Посеве» «Белой книги по делу А.Синявского и Ю.Да­ниэля» и выступление на Пушкинской площади в Москве, в котором ими были выдвинуты требования соблюдения в СССР — не какой-то там буржуазной Декларации прав человека, — а всего лишь по­ложений Конституции СССР. Затем были арестованы В.Буковский, И.Габай, В.Хаустов и многие другие. В этот водоворот попали и Те­атр на Таганке... и Высоцкий.

Мощная пропагандистская кампания могла показаться излиш­ней — зачем тратить столько сил «руководящей и направляющей» в стране «всеобщего одобрения»? Однако ответственные за «духов­ную лояльность» в ЦК КПСС во главе с М.Сусловым думали по-другому. Была дана установка давить любое проявление инакомыс­лия во всех областях жизни страны. 9—10 апреля состоялся Пленум ЦК КПСС, который призвал все партийные организации «вести на­ступательную борьбу против буржуазной идеологии, активно вы­ступать против попыток протаскивания в отдельных произведени­ях литературы, искусства и других произведениях взглядов, чуж­дых социалистической идеологии советского общества». Поэтому весь этот год для Театра на Таганке и для Высоцкого будет прохо­дить под знаком этих событий.