Злоключения озорника, стр. 24
— Ты у нас совсем спятил! — сказал он и ушёл.
На другой день в школе я тоже всё время молчал. Я решил выдержать три дня. А что это такое — какие-то три дня, когда летишь к созвездию Ориона! Учитель арифметики поставил мне единицу за то, что я пять минут простоял у доски и так ни слова и не сказал. А задачка-то была пустяковая.
Учитель пения долго смотрел на меня поверх своих очков, а потом спросил:
— Альфонс, ты почему не поёшь?
А я молчу.
В конце концов он рассердился:
— Ах вот как! Ты не желаешь разговаривать со своим учителем? А ну, пой теперь один!
Весь класс смотрел на меня.
А Петер громко сказал:
— Я же говорил, он совсем спятил!
Потом он поднял руку и рассказал учителю пения, как он разговаривал со мной накануне вечером.
Учитель подозвал меня и велел открыть рот.
— Может, у тебя голосовые связки оборвались? Скажи-ка: «а-а-а!»
— А-а-а! — проблеял я и тут же понял: вот я и влип!
Ребята, конечно, захохотали.
Я готов был разорвать себя на части, но потом подумал: ведь то, что я сказал «а-а-а», ещё не значит, что я разговаривал. Но теперь-то я решил молчать во что бы то ни стало. И молчал на всех уроках, хоть и досталось мне за это здорово! Наш классный руководитель сделал запись в моём дневнике. Вечером папа, конечно, сразу увидел её и нахмурил лоб, а это не предвещает ничего хорошего.
— Так я и знал. Не вчера, так сегодня!
Я ни гугу! Меня тут же отправили в постель. Ещё хорошо, что я быстро заснул. Когда спишь, все молчат и никто тебя не спрашивает, почему ты молчишь. А настоящий космонавт должен уметь молчать, чего бы это ему ни стоило!
Всё только в тюбиках
Мама всегда говорит, что я плохо ем и вообще что я капризничаю. А папа сразу начинает успокаивать её. Я-то знаю: ему тоже не всё вкусно. Например, он очень не любит зелёную фасоль. Но стоит мне только отказаться от варёной свёклы или оттолкнуть макароны с томатной подливкой (это у меня после пионерского похода, когда я кашеварил), или не доесть печёнку, потому что меня от неё мутит, или сказать, что я не выношу ванильного пудинга и видеть не могу холодца, — тут мама такое устроит!
Но теперь уж скоро я буду космонавтом, и мне не придётся ссориться с мамой. Ведь сам Юрий Гагарин написал, что космонавты не едят ни холодца, ни варёной свёклы, не говоря уже о всяких там пудингах. Да и куда бы это годилось, если космонавту надо лететь на Луну, а он тащит с собой холодец. Космонавты едят только из тюбиков. Мне это ужасно понравилось. Мама мне вечно твердит: «Альфи, прожуй как следует, а потом глотай. Ну куда ты торопишься?» А мне знаете как некогда? Или на футбол надо, или на сбор отряда, или договорились ребята змей запускать… А из тюбиков шикарно получается! Достал на ходу из кармана, сунул в рот, выжал полтюбика — и готово. Вкусно и сытно. И я решил непременно попробовать есть только из тюбиков. Ведь настоящий космонавт ничего без тренировки не делает.
Утром за завтраком я сказал:
— Спасибо, мама! Мне не хочется хлеба. И какао я тоже не хочу.
— Вот видишь, ты у нас опять заговорил и больше не молчишь! Но почему ты не хочешь ничего есть? — спросила мама.
Но разве я мог выдать ей секрет?
В школе у меня так громко бурчало в животе, что даже учитель забеспокоился и спросил:
— Кто это там за партой балуется?
На большой переменке я попросил Бруно:
— Дай мне половину твоего завтрака!
Но только я проглотил кусок хлеба, как сразу разозлился. Думаю: «Плохо твоё дело, Циттербаке. Нет у тебя никакой выдержки!»
А после уроков здорово обиделся на нашу продавщицу в магазине. Ничего у них не было в тюбиках. Но тут я вспомнил про зубную пасту. Она называется «Детская» и вкусом напоминает шоколад. Может, она-то меня и спасёт? Попробую ею не зубы чистить, а живот успокоить. Дома я взял эту пасту и выдавил весь тюбик себе в рот. Сперва мне даже вкусно показалось. В самом деле немножко напоминало шоколад. Но затем стало похоже на штукатурку и клейстер.
За ужином папа сказал:
— Альфи, Альфи! Ты ничего не ешь, значит, что-то у тебя не в порядке!
— Я уже поел.
— Ах, Альфи! — сказала мама, грустно поглядев на меня. — Уж лучше бы ты правду говорил. Ты же ничего не ел! И из шкапа ничего не стащил. Я ведь всё замечаю.
— Но я же…
Ещё слово — и я бы проболтался. Потом меня немного затошнило: казалось, вся наша квартира провоняла шоколадной штукатуркой.
Под конец мама сказала:
— Отправляйся-ка ты в постель, Альфи! Но не забудь вымыть руки и почистить зубы… Боже мой, ты же побелел как полотно? Что с тобой?
Как только она сказала «почистить зубы», я сразу вспомнил, что тюбик пустой.
Мама сама уложила меня в постель, а я всё думал: «Не лёгкое это дело — тренироваться на космонавта!»
Наутро мне было уже немного лучше. Но, чтобы съесть ещё один тюбик зубной пасты, хотя бы и шоколадной, об этом не могло быть и речи. А к тому же тогда все бы догадались, в чём дело.
Уж и без того мама сказала мне, выходя из ванной:
— Что-то очень много ты зубной пасты расходуешь!
В этот день я уже не просил у Бруно хлеба. Но в магазине я чуть не проболтался. Я спросил у продавщицы:
— Что у вас есть в тюбиках?
Сперва она подумала, что я смеюсь над ней. Но потом ответила: майонез, горчица и томат. Я выскреб из кармана все деньги, какие у меня были, и купил всего по одному тюбику. Начать я решил с горчицы — всё-таки знакомая вещь. Зашёл в чужое парадное, выдавил длинную колбаску и слизнул её. Но тут же заорал как резаный и с разбегу ударился головой об дверь. Ну, думаю, это тебе весь выхлоп от ракеты прямо в рот попал! Мне даже почудилось, что у меня пламя из ноздрей вылетает.
Какой-то дяденька открыл дверь, посмотрел на меня и сразу схватил за руку.
— Ты чего это плачешь, малыш? — спросил он ласково. — Побил тебя кто? Вот негодяй! Или, может, ты мамочку потерял?
— О-а-и-и… — простонал я, вырвался и побежал вниз по улице.
В одном месте я чуть было не прихватил огнетушитель, так у меня во рту горело. Дома я сразу бросился к водопроводу и выпил не меньше трёх литров воды. Но у меня всё равно всё внутри горело. И слёзы катились из глаз. Мама хотела меня к доктору вести. Я попытался засмеяться, но только что-то прошипел.
Какой же я космонавт, если из-за тюбика горчицы к доктору побегу?
Ночью мне приснилось, будто у меня день рождения и всё, что на столе, сделано из горчицы. Пироги из горчицы, мясо из горчицы и даже хлеб из горчицы! От ужаса я закричал. Вошла мама и положила мне руку на лоб. Я услышал, как она тихо шепнула папе:
— Только бы не скарлатина! Глаза у него красные, язык обложен и горло воспалённое!
Утром я почувствовал слабость в ногах и тайком съел пять кусков хлеба. Зато теперь я знал, какое трудное дело такая тренировка и какой герой Юрий Гагарин! Но всё-таки я решил плюнуть на тюбик с горчицей. Дай-ка, думаю, перейду на майонез. На тюбике я прочитал: «Майонез придаёт вкус и пикантность многим блюдам». Осторожно я выдавил немножко себе на ноготь, слизнул. И правда, ничего! Тогда я схватил тюбик зубами и весь целиком выдавил его себе в рот. Вот ведь как проголодался! Но потом мне долго казалось, что у меня в животе камень лежит.
— Петер, — сказал я нашему председателю совета отряда. — Я сегодня не пойду с тимуровцами.
— Почему? — закричали все сразу.
— Я… я…
— Опять отговорки придумываешь, — сказал Эрвин.
— Чего-то живот разболелся, — сказал я и сразу убежал.
— Обязательно вызовем тебя на совет отряда! — крикнул мне Петер вслед.
Не мог же я ему признаться, в чём дело. «Может, мне бросить эту еду из тюбиков? — подумывал я. — Может, правда лучше взять с собой в ракетоплан жареной картошки да хороший кусок колбасы. Нет, неправильно! Космонавт должен всё доводить до конца!»
Вечером я съел полтюбика томатной пасты. Фу-у-у! Должно быть, у меня язык очень чувствительный стал после тюбика с горчицей.