Ловушка для волшебников, стр. 45

Громила развернулся и затопал вперед.

— Попробуй выяснить, с чего он так взъелся, — шепотом попросил папа у Катастрофы.

Говард с тяжким вздохом зашлепал за ними, неужели папа не заметил, что Громила по уши влюблен в Фифи? Впрочем, у папы в последнее время своих забот хватало, может, он и правда не заметил, с него станется.

Они шли, и шли, и шли, и Говард утратил счет времени. Левый сапог отяжелел и наполнился холодной жижей. Внезапно черный помойный поток свернул куда-то, и шумный плеск его затих. Или это они свернули в сторону от вонючей реки? Свет фонаря выхватил из темноты металлическую лестницу, которая вела вверх, к крепкой стальной двери.

Громила поднялся по ступенькам и рывком распахнул дверь. Все заморгали, ослепленные пасмурным сереньким светом, — таким ярким он показался после подземной темноты. С облегчением ринулись они по лестнице на вольный воздух и очутились на бетонной площадке у края огромного котлована, заваленного щебенкой, землей, помятыми жестянками, автомобильными шинами и прочим хламом.

— Пришли, — объявил Громила, и стальная дверь с грохотом захлопнулась.

Они огляделись. По одну сторону котлована высились курганы мусора: старые просели и покривились, а те, что посвежее, стояли прямо и были аккуратно разровнены. По другую сторону шли новенькие металлические постройки, перед ними выстроились ровными рядами желтые мусоросборочные фургоны. А вдалеке, над большим современным зданием, поднимался дым из множества блестящих труб.

— Мусоросжигатель. — Громила указал на здание с явным удовольствием и даже подобием гордости.

Остальные продолжали осматриваться. За спиной у Громилы тянулись уже знакомые поля, груды битого кирпича и постройки защитного цвета, а еще дальше, но все-таки не очень далеко, — красные домики, те самые, возле которых находилось автобусное кольцо.

— Мы запросто могли пройти полями, — заметил папа. — Зачем было тащиться под землей?

— За пределы города мне дозволено выбираться только двумя способами, — с небывалой обстоятельностью ответил Громила. — Или в мусорном фургоне, или по канализации.

Папа, Говард и Катастрофа оторвали взгляды от горизонта и уставились на Громилу. Чтобы всмотреться в его лицо, им пришлось задрать головы. Громила взирал на них с высоты своего огромного роста, саркастически усмехаясь, и вся его туповатость исчезла без следа.

— Что-то мне подсказывает, — устало произнес папа, — что вы и есть Эрскин.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Громила кивнул. Лицо у него опять стало свирепое, как тогда, в подземелье, когда он рявкал на папу. Все поняли, что он не на шутку разъярен.

— Ч-ч-что случилось? — запинаясь, выдавила Катастрофа.

— Вентуруса спроси, — с глубочайшим презрением отрубил Эрскин.

Пока они пребывали в недоумении, он спросил, глядя поверх их голов:

— Место приготовили?

— Да, — подтвердил кто-то у них за спиной.

Говарда, папу и Катастрофу плотно обступили бодрые люди в желтых комбинезонах и шапках, почему-то все в белых резиновых перчатках. Бодрые-то они были бодрые, но чем-то сразу напомнили Говарду шайку Рыжика — очень уж неприятно ухмылялись.

— Вот и заприте их там, — велел Эрскин и отвернулся.

Белые резиновые перчатки цепко схватили всех троих. Кто-то посоветовал: «Лучше идите сами, по-хорошему говорю», — и их потащили куда-то по бетонной площадке. Из сапога у Говарда на каждом шагу выплескивалась холодная вонючая жижа.

— Ничего не понимаю! Что происходит? — возмутился папа.

— Стоять! — рыкнул издалека Громила.

Все остановились и обернулись. Эрскин вытянул длинную ручищу, в которой блестел нож, и этим ножом показал на Говарда. Того поволокли обратно вместе с холодной вонючей жижей, выплескивающейся из дырявого сапога.

Громила упер руки в боки и навис над Говардом.

— Твой папаша считает — Арчер ни о чем не догадывается. Так вот, передай ему: это он сам ниего не смыслит! Только треплется! Но кое-кому все известно, верно? Будете сидеть взаперти, пока кто-нибудь не захочет признаться и очистить совесть.

«Очистить» — это была такая шутка. Помоечные подчиненные Эрскина дружно захохотали.

— Да, но почему ты такой злой? — спросил Говард.

Эрскин оскалился. Казалось, еще миг — и он метнет в Говарда нож. Но вместо этого он процедил:

— А тебе понравилось бы тридцать лет сидеть в сточной трубе? Тридцать, а не тринадцать! Остальные думают — тринадцать. Но я знаю, это было проделано дважды. То ли обмишулили, то ли перепутали… Да это неважно. Вы у меня посидите под замком, пока не выясню, как нас провели. Вся ваша семейка сидеть будет. Потом пошлю мусоровоз за вашей мамашей.

Эрскин щелкнул толстыми пальцами, и Говарда вновь потащили прочь.

Говард, конечно, испугался, однако у него хватило присутствия духа отметить, что манера разговаривать у Эрскина изменилась, но не сильно. Может, он так разговорился сейчас, потому что у него накипело?

Эрскин проревел им вслед, как рассерженный медведь, перекрывая топот и шлепанье множества ног:

— Сайкс, пиши слова. Напишешь — выпущу. Нет — сгною!

Похоже, не очень-то ему надо было прикидываться, чтобы изображать Громилу.

Пленников подволокли к одному из курганов, в склоне которого обнаружился вход в короткий земляной коридор, оканчивающийся новенькой металлической дверью. Дверь была открыта, и пленников одного за другим грубо впихнули внутрь, после чего дверь закрылась за ними мягко, как по маслу, лишь слегка скрипнули петли да щелкнул замок. Изнутри дверь оказалась гладкой — ни ручки, ни глазка, ни скважины.

Говард присел на ближайшую кучу мусора и наконец-то вылил жижу из сапога. Сапог его уже вконец извел. Помещение, в котором они очутились, было пустым, лишь на полу кучками лежали земля и щебень, — наверно, осыпались со стен, дин из холмиков, повыше, едва ли не достигал потолка, а в потолке имелось крошечное окошко, в него падал серенький дневной свет. Говард вытряс из сапога последние капли, задрал голову и удостоверился, что окошко забрано ржавой решеткой, а потолок, слегка сводчатый, сложен из старых булыжников.

— Фффу-у-у! — Катастрофа сморщила нос. — Ну и разит от твоего сапога!

От сапога и вправду воняло. Именно так, вспомнил Говард, пованивало от Громилы, когда тот впервые появился в доме у Сайксов.

— По-моему, это часть старого замка, — предеположил папа, озираясь по сторонам. — Возможно, даже темница. Как по-вашему, наш благоуханный друг намерен заточить нас тут на веки вечные? Впрочем, узнаем.

Папа с Катастрофой тоже присели на холмики, некоторое время все молчали. Ничего не происходило. Земляная сырость просачивалась сквозь одежду до самых костей, и всех зазнобило.

— Говард, ты не знаешь, что его так рассердило? — спросил наконец папа. — По-моему, с учетом всех обстоятельств мы обращались с ним неплохо.

Говард обдумывал ответ так долго, тяжело мрачно, что куда там тугодуму Громиле.

— Наверно, отчасти из-за Фифи, он же втюрился в нее. А еще Громила думает, будто мы знаем, какие именно из твоих слов держат его семейку в городе и работают как чары. Мне кажется, Громила вычислил, что виноват во всем Вентурус. Но отчего он так взъелся, я все равно не пойму.

— Я не мог не заметить, — угрюмо сказал папа, — что Громила всегда держался на заднем плане, стоило появиться Арчеру. Я полагал, это он из почтения. А теперь мне стало ясно: Громила попросту не хотел, чтобы Арчер понял, что Громила пустил у нас корни и все это время вел свое, отдельное расследование.

— Ой, пап, ну какой ты глупый! — воскликнула Катастрофа. — Арчер распрекрасно все знал! Он подсматривал через лампочки. Просто Громила боялся, вдруг Арчер войдет и ляпнет: «Привет, братец Эрскин!» — и выдаст его нам. Гром… Эрскин подлый! Гадкий! Злой и хитрый! Я его теперь ненавижу!