Журнал «Если», 2001 № 7, стр. 65

— Таково мое намерение, — сухо процедила я.

— На каком основании?

Я небрежно показала на смятый бланк, который он все еще сжимал в кулаке.

— Тут все изложено.

— Я хочу услышать от вас.

Покосившись в сторону, я увидела, что взгляды всей аудитории устремлены на нас.

— Нарушение правил учебного центра, — хладнокровно бросила я. — Враждебное отношение к студентам. Непристойные речи.

Последняя фраза вышла не такой громкой, как две первых. И все это было обращено к проклятой татуировке на шее, которую он просил воспроизвести. С большим трудом я вынудила себя поднять глаза. И впервые увидела вместо обычной устрашающей гримасы нечто напоминающее снисходительную ухмылку. Да и голос непривычно смягчился:

— Нарушение правил? Враждебное отношение? Но я нехтанит, — подчеркнул он. — Если хотите знать, от меня ожидают подобных выходок.

— Только не здесь! — взорвалась я.

Презрение словно капало с его губ:

— Чего же вы ожидали, мадам инфорат?

— Что вы станете бережнее относиться к этим молодым умам! — взвизгнула я, обводя широким жестом аудиторию. — Не топтать их самолюбие!

— Топтать? — удивился он, оглядывая навостривших уши студентов. — Они кажутся вам затоптанными?

Честно говоря, не очень. Слишком увлеклись, наблюдая схватку и, вероятно, воображая меня валяющейся под копытами вражеского коня в полной отключке.

— Как, по-вашему, — спросил он, заговорщически понижая голос, — кто-то из них заорет при моем появлении? Или подпрыгнет?

Он кивком головы указал на Элиссу.

— Если я теперь задам вопрос вон той девчонке, она, по-вашему, разревется? Могу я наконец получить связный ответ?

Его чертова бровь опять насмешливо выгнулась. Несколько мгновений я просто таращилась на нахала, лишившись дара речи. Не может быть… неужели он намеренно…

— Вы специально являетесь сюда, чтобы пугать их? — выговорила я, едва ворочая языком, и поежилась: на этот раз его улыбка казалась поистине дьявольской. Как в страшном сне.

— Тот, кто не ведает страха, не познает мужества, — громко выпалил Шипнер и, отвернувшись от меня, начал свой привычный обход: руки заложены за спину, лицо искажено воинственной гримасой. Но стоило ему остановиться у стола Элиссы, как девушка глубоко вздохнула и заставила себя взглянуть ему в глаза.

— Мелвилл, — сообщила она, не дожидаясь расспросов, и капризно добавила: — Сплошное занудство.

Шипнер только усмехнулся и отошел. Но когда попытался покритиковать какую-то работу по биологии, студент только плечами пожал.

— Я, что ли, их пишу… — проворчал он, не потрудившись взглянуть на профессора. Едва тот подступил к художнику, как парнишка молча вручил ему планшет.

— Ха! — воскликнул Шипнер. — Распечатай это!

Художник вывел рисунок и вручил Шипнеру копию. Профессор отнес набросок мне. Что ж, ничего не скажешь: неумелый, но вполне узнаваемый портрет нехтанита. Рассматривая уродливую физиономию, скалившуюся на меня с листка бумаги, я должна была признать, что в безумии Шипнера присутствует некая логика. Эти детишки, все до единого, обучались по дистанционной программе. И до поступления в университет не сталкивались с преподавателями лицом к лицу. Они просто не умели общаться с другими людьми. Но постепенно учились.

— Подавайте вашу жалобу, мадам инфорат, — прошипел он. — Вы не первая и не последняя. И заодно предайте анафеме еще сорок семь факультетских работников, вот уже свыше двадцати лет в глаза не видевших своих студентов.

Он вручил мне смятый листок и добавил вполголоса:

— Поверьте, отваге учатся на наглядном примере.

Жалобу я подала на следующий день. Шипнер оказался прав, она всего лишь увеличила и без того немалый счет. Протест остался без последствий, так что мне придется терпеть этого невыносимого человека несколько следующих лет. Он считает своей обязанностью терроризировать каждый новый курс, а я делаю все возможное, чтобы поначалу, пока они еще не привыкли, его появление не слишком выбивало юнцов из колеи.

Кроме того, я выполняю ряд заданий для доктора Шипнера, связанных с поиском научной информации: работа, за которую ему никогда не приходило в голову меня поблагодарить. Зато он неизменно приходит в мою смену, что со стороны нехтанита, очевидно, является высшей похвалой. Временами, когда мне становится невмоготу от его грубости, наглости и высокомерия, не имеющего под собой никакой почвы, я вынимаю тот самый рисунок, лишь для того, чтобы напомнить себе, почему я еще не убила Шипнера. Не могу смотреть на неуклюжий набросок без того, чтобы не вспомнить исход того поединка.

…Перед уходом он еще раз взглянул на листок бумаги и обвел пальцем татуировку, которую перед этим требовал изобразить.

— Лучше, — рассудил он.

Я присмотрелась к оригиналу на его шее и посчитала сходство идеальным.

— А что это должно изображать? — раздраженно фыркнула я.

— Мистический и могущественный символ, — гордо пояснил Шипнер, поглаживая раскрашенную кожу. — Без такой татуировки ни один нехтанит не считается взрослым мужчиной.

— Но все-таки что это означает?! — допытывалась я, донельзя изведенная сегодняшними открытиями и склонная вести себя в его стиле: так же нагло и оскорбительно.

Шипнер, еще раз оглянувшись, приблизил свои противные губы к моему уху.

— Это матка и фаллопиевы трубы, — шепнул он, а затем, лукаво подмигнув, по своему обыкновению, заложил руки за спину и затопал грязными пятками к выходу.

Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА

Андрей Плеханов

3-D action в натуре

Иллюстрация Сергея Шехова

Всякому писателю, взявшемуся за фантастическое перо, хочется произвести что-нибудь этакое грандиозное, охватывающее не только весь земной шар, но и пару окрестных галактик. Хочется. Да вот незадача история, произошедшая в городе Волгоколымске, хоть и достойна подробного повествования, но никак не претендует на глобальность. Она совершенно локальна и никак не выходит за пределы вышеупомянутого города.

Что ж тут поделать… Долг писателя-фантаста — говорить правду, только правду и ничего кроме правды. Поэтому расскажем все так, как было — безо всяких глобальных прикрас.

Город Волгоколымск, административно-хозяйственный центр областного значения с полумиллионным населением, вольготно раскинулся на возвышенной низменности где-то аккурат между Волгой и Колымой, за что и получил свое чудное географическое имя. Всяк россиянин знает город Волгоколымск. Всяк, услышав это слово, вздрогнет, почешет в затылке и произнесет… Нет, не будем цитировать то, что произносит обычный человек при упоминании города Волгоколымска. Потому что не каждый набор тяжелых ругательных слов достоин печатного издания.

Итак, город сей испокон веков пользовался исключительно нехорошей репутацией. Дурную славу создали ему лихие люди, что собирались здесь в превеликом множестве, притягиваемые непонятными, неизвестными науке силами. Называли этих людей в разные эпохи по-разному — татями, разбойниками, бандитами, жуликами, уголовными элементами, чисто братвой… Вели себя эти люди так, как им и положено — воровали, грабили, убивали, вытаскивали из карманов кошельки с деньгами… Плохо они себя вели. И никому не удавалось с ними справиться — ни дореволюционной полиции, ни современным Внутренним Органам. Видимо, гиблые испарения болот, окружающих город Волгоколымск, способствовали возникновению в нем испорченных людей, как способствует произрастанию плесени атмосфера плохо проветриваемого подвала.

Впрочем, ко времени, описываемому в нашем повествовании, Волгоколымск остепенился и стал производить впечатление вполне приличного города. Связано это было с тем, что в ходе междоусобных бандитских войн все нивы, с коих собирались плоды противоправной деятельности, были успешно разделены в соответствии со специфическими понятиями, освященными воровским кодексом. Перестрелки на улицах канули в прошлое; известные воровские авторитеты обзавелись модными пиджаками о четырех пуговицах и средствами мобильной сотовой связи; деньги, отнятые у граждан и государства, пошли в разнообразный бизнес. К примеру, самый известный волгоколымский авторитет Кумпол, в прошлом налетчик и душегубец, стал хозяином фабрики по сборке компьютеров и крупным провайдером Интернета, успешно выращивал на своей ферме декоративных карликовых бегемотов и регулярно жертвовал средства в пользу местного музея изобразительных и прочих искусств.