Штурман дальнего плавания, стр. 83

В Гамбурге властвовали штурмовики. Всюду слышался топот подкованных солдатских сапог, выкрики «хайль» и зловещий вой полицейских машин. По крайней мере, такое впечатление создавалось у свежего человека…

Хорошо, что «Тифлис» скоро уйдет из порта. Микешин, стоя на спардеке, рассеянно наблюдал за работой грузчиков.

Где-то недалеко послышался вой сирены. Из-за угла кирпичного склада показалась «Зеленая Минна». Так называли немцы полицейские автомашины с решетчатыми окнами. Машина остановилась у трапа. Из ее кабины выпрыгнул офицер в черной форме.

«Ого! Судя по погонам, какой-то большой эсэсовский чин», — думает Игорь.

Офицер бежит по трапу и, поднявшись до половины, властно говорит вахтенному:

— Капитана!

Вахтенный кивает головой и идет звать Виталия Дмитриевича. В это время Микешин видит, что из автомашины неуклюже вылезают два «шупо» — полицейские в синих мундирах и лакированных кожаных касках. Они с трудом вытаскивают из машины человека. Вернее, подобие человека. Голова у него обвязана грязной тряпкой, пропитанной запекшейся кровью, лицо в ссадинах, под глазом огромный синяк, одежда порвана. Он еле стоит на ногах.

Грузчики, находящиеся на палубе, бросают работу и подходят к фальшборту. Лицо офицера наливается кровью, и он истошно кричит:

— Вниз! Быстро!

Странно, что у такого довольно крупного человека такой визгливый, режущий ухо голос.

Грузчики испуганно отходят и торопливо спускаются в трюм.

Полицейские держат человека под руки, чтобы он не упал.

«Мерзавцы! До чего довели человека!» — сжимает кулаки Игорь.

К трапу подходит Дрозд. Глаза его сощурены. Весь он какой-то колючий, напряженный. Спрашивает:

— Что вам угодно?

Офицер двумя пальцами небрежно притрагивается к фуражке:

— Возьмите вашего человека, капитан.

Глаза Виталия Дмитриевича еще более сужаются:

— Все мои люди на борту. Через час я снимаюсь в море.

— Вам придется взять этого человека, капитан. Он ваш — коммунист. Мы высылаем его из Германии. Он не может оставаться у нас больше ни одной минуты. Эй, давайте! — кричит офицер полицейским.

«Шупо» волокут человека к трапу.

Капитан берется за поручни и, наклонившись к офицеру, тихо говорит:

— Я повторяю: все мои люди на борту. Я прошу вас: сойдите с трапа, он может не выдержать двоих. Брать я никого не буду. Понятно? Не имею права.

— Вы можете выбросить этого человека за борт, если не хотите взять его с собой в Россию. Только заберите его от нас.

— Я уже сказал, что никого не возьму.

— А, черт! Ну и нам он не нужен! — офицер сбегает с трапа и командует полицейским: — Поехали! А ты… — эсэсовец грозит кулаком лежащему у трапа человеку, — ты можешь утопиться! Если ты сегодня не уберешься, то…

Человек испуганно втягивает голову в плечи. «Черный» влезает в кабину. Машина дает сигнал и через секунду скрывается.

Проходит несколько минут в полном молчании. Затем незнакомец пугливо озирается. Вблизи никого нет. Он поднимается, глаза его загораются радостью:

— О, как я счастлив! Наконец я у своих! Вы, конечно, возьмете меня, господин капитан? Сколько я пережил! Посмотрите, что сделали со мной эти изверги.

Он поднимает рубашку. Его грудь и живот покрыты синими вздувшимися полосами. Капитан молчит, — видимо, о чем-то думает, а человек продолжает:

— Я коммунист. Мой партийный билет уцелел чудом.

Он зашит у меня в лацкане пиджака. Дайте мне нож, и мы его достанем. Мое имя Альфред Курц.

Дрозд молчит.

— Разрешите мне на борт, господин капитан. Я вам расскажу все подробно. Я знаком с Тельманом, — доверительно шепчет незнакомец и делает шаг к трапу.

— Я вас не возьму. Идите к консулу, — говорит капитан.

— Как не возьмете? Я вас умоляю! Вы же слышали: меня убьют… — Лицо человека становится жалким, по его щекам текут слезы. — Умоляю! Во имя бога. Возьмите… — И он падает на колени.

Тяжелая картина.

«Неужели Дрозд откажет? Какая жестокость!» — думает Микешин и бросает взгляд на матросов.

Они стоят, сбившись в кучку, и с надеждой смотрят на капитана. Герджеу в раздумье скребет щеку и наконец решительно подходит к Дрозду:

— Виталий Дмитриевич, пропадет человек. Ведь они его замучают. Надо бы взять, свой парень…

Капитан смотрит на Герджеу и, кажется, колеблется, но потом говорит резко:

— Не могу! Такие вопросы решает консул. Вахтенный, на судно никого не пускать!

— Есть никого не пускать! — нехотя отвечает вахтенный.

Дрозд уходит в каюту.

— Капитан! — отчаянно кричит стоящий на коленях немец.

Но Виталий Дмитриевич не оборачивается.

Человек поднимается с колен, безнадежно машет рукой и плетется вдоль набережной.

— Шел бы ты к консулу, браток, — вздыхает кто-то из матросов…

Спустя два месяца «Тифлис» снова зашел в Гамбург.

Микешин и Герджеу сидели в портовой кантине [11] у фрау Эльзы и пили искусственный лимонад. Эльза, маленькая, хорошенькая немка, выглядела плохо: похудела, побледнела, глаза ввалились. Ее Карла арестовали и отправили в «КЦ». За что — ей так и не удалось узнать.

В пивной пусто. Занят один столик. За ним обедают несколько рабочих, они разговаривают вполголоса.

Дверь открывается, в кантину входит мужчина. На нем отлично сшитый серый костюм, в петличке свастика. Он быстро оглядывает комнату, находит портрет фюрера, вытягивает руку и кричит резким голосом:

— Хайль Гитлер!

Рабочие и Эльза нехотя поднимают руки и устало отвечают:

— Хайль.

Немец разваливается на стуле:

— Пива! Да поживее!

Пока Эльза наливает кружку, он осматривает посетителей. Микешин встречается с ним взглядом. Где-то Игорь видел эти тусклые глаза… И лицо знакомо. Где же он видел этого человека? Игорь напрягает память, и вдруг оживает тягостная картина: пасмурный день, дождь, человек, стоящий на коленях на мокром асфальте, жалкое лицо, и слезы, бегущие по щекам…

Он! Теперь не может быть сомнения. Он!

Микешин схватывает руку Герджеу и крепко сжимает ее:

— Смотри, Николай Афанасьевич. Узнаешь?

Боцман, обернувшись, взглядывает на человека в сером костюме и шепчет:

— Негодяй!..

Глава пятая

В один из ясных июньских дней 1941 года «Тифлис» снялся из Ленинграда на Штеттин. Гитлер уже два с лишним года воевал с англичанами. Регулярные рейсы на Лондон прекратились. Все выходы из Балтийского моря были заминированы.

Из пассажирского судна «Тифлис» превратился в обычный «грузовик». Половину команды за ненадобностью списали на другие суда. Перешел на берег ресторатор со своими официантками. Боцмана Герджеу перевели преподавателем в школу юнг. «Тифлис» опустел; остался минимальный штат команды.

На бортах и люках теплохода нарисовали огромные красные флаги на белом поле — опознавательные знаки для воюющих сторон. Ночью все иллюминаторы и окна закрывались щитами, ходовые огни предпочитали выключать, — моряки считали, что так плавать спокойнее. Судно шло в темноте, невидимое и мрачное, как призрак. Настроение было тревожное. Советский Союз не участвовал в войне, но попытки торпедирования наших судов подводными лодками неизвестной национальности случались.

Там, где появлялись эти подводные хищники, они сеяли смерть, отчаяние и ужас; после себя они оставляли плавающие обломки или пылающие корпуса судов.

Серые тела лодок всплывали, и зоркие безжалостные глаза следили за тем, как гибнут люди. Судно погибло, но кому-то удалось спуститься в шлюпку; у горстки моряков есть надежда на спасение. Хищник бросается вперед. Слышатся пулеметные очереди, и вот полузатонувшая шлюпка уже наполнена трупами… А это кто еще плавает, держась за спасательный круг? Стреляй в него! Никто не должен остаться в живых. Свидетелей не будет. Национальность лодки неизвестна!

И снова, отбрасывая зловещую тень, бесшумно скользит под водой огромная стальная акула.