Штурман дальнего плавания, стр. 71

Игорь представил себе, как неуютно сейчас в море, какие тяжелые вахты выпадают штурманам. И до чего же не хотелось расставаться с женой и сыном! Так мало были вместе…

Микешин приехал домой. Он достал запыленный чемодан и стал собирать свои вещи.

Пришла Женя с Юркой на руках, увидела открытый чемодан и сразу все поняла.

— Когда, Игорек? — спросила только.

— Сегодня. К полуночи надо быть на судне. Назначен вторым помощником на пароход «Унжа». Видишь, как быстро расту, — попробовал пошутить Игорь, но Женя была печальна и не улыбнулась.

В девять часов вечера Игорь попрощался с матерью. Сколько раз уже провожала она его в море! Беспокоилась. Звонила в пароходство, узнавала, где находится судно Игоря, ждала радиограмм и слушала ветер.

Женя пошла провожать Игоря до трамвая. Погода стала еще хуже; они шли через Дворцовую площадь, хлюпая по лужам. У Александровского сада остановились. Над ними голыми ветками стучали деревья. Ветер не затихал.

Холодными пальцами Женя старалась поправить выбившийся из-под воротника теплый шарф Игоря.

— Ты там потеплей одевайся. Не простудись. Пиши… — рассеянно говорила она.

Игорь притянул жену к себе. Вдруг Женя заговорила торопливым горячим шепотом:

— Слушай, Гоша, и запомни. Я всегда буду с тобой. Где бы ты ни находился. Мне будет очень тревожно за тебя. Я знаю, что такое море, но я верю во все хорошее…

Она гладила мокрую от дождя щеку Игоря. Громыхая и покачиваясь, к остановке подкатил трамвай с зелено-желтыми огоньками на вагоне.

— Мой. Надо садиться. До свидания, любимая.

Игорь поставил чемодан на площадку, вошел в вагон и сразу же высунулся из двери. Женя стояла под фонарем. Руки ее безнадежно свисали, губы шевелились. Наверное, она говорила что-нибудь ласковое. Трамвай тронулся. Игорь схватил чемодан и на ходу соскочил с подножки. Женя испуганно рванулась к нему:

— Сумасшедший! Я всегда говорила, что ты сумасшедший!

— Ничего. Сяду на следующий. Побудем еще вместе…

Глава третья

«Унжа» принимала бункер [3] в угольной гавани. «Что это за судно?» — думал Микешин. Он с трудом пробирался среди гор каменного угля, насыпанных вдоль причала. В пароходстве ему сказали, что «Унжа» идет в последний рейс перед капитальным ремонтом. «Должно быть, старье какое-нибудь!»

Ноги вязли в черной жирной каше. Дождь то прекращался, то опять начинал лить с новой силой. Наконец Микешин дошел до парохода; он стоял неподвижный, еле различимый в черноте ночи. В привязанном у трапа закопченном фонаре «летучая мышь» метался маленький огонек, почти не дававший света. По скользким доскам кранового пирса Микешин добрался до судна и поднялся на палубу. Его никто не встретил. Он негромко крикнул:

— Вахтенный!

Ответа не последовало. Можно было подумать, что «Унжа» стоит на приколе. Только отдаленный, еле слышный скрежет железа, доносившийся откуда-то изнутри, говорил о том, что судно живет.

Микешин постоял минуту и направился в кают-компанию. Открыв дверь, он попал в маленький салон со стенками, обшитыми вагонкой. Когда-то белая, от грязи она теперь посерела. Голая, без абажура лампочка горела вполнакала, скупо рассеивая тусклый свет на окружающие предметы. В кают-компании царил полумрак.

За столом сидели трое мужчин. Один из них, в синем свитере и стареньком штатском пиджаке, в шапке-ушанке, сдвинутой на затылок, грязными пальцами свертывал самокрутку. Лицо у него было не старое, но изрезанное множеством морщин. Микешин заметил светлые, усталые, безразлично взглянувшие на него глаза. Маленький старичок с сивыми прокуренными усами, одетый в засаленный ватник и такую же засаленную кепку, сидел в кресле, закрыв глаза. Третий, в морском кителе, с толстым красным лицом и вздернутым носом, раздраженно барабанил по столу короткими, похожими на сосиски пальцами.

Микешин поставил чемодан и представился. Человек в синем свитере поднял голову и хрипловатым голосом сказал:

— Галышев, Михаил Иванович. Капитан. Ваша каюта, — он указал в сторону коридора, — направо. Устраивайтесь. Уйдем с рассветом.

После этого он снова занялся своей самокруткой и уже больше не обращал на Игоря внимания.

Человек в кителе, не переставая барабанить по столу, проговорил:

— Ну, ну, поработаем, значит. Моя фамилия Уськов. Замполит. А это наш стармех, — указал он на старика. — Бог машины, так сказать. Видите, как божественно горит у нас электричество…

Старик в углу не шевельнулся. Микешин поднял чемодан и пошел в узенький и темный коридор, куда выходила дверь его каюты. Каюта была тесная и грязная, также отделанная когда-то белой, теперь серой вагонкой. Микешин послюнил палец, провел по переборке: от пальца остался белый след. Он присел на койку и задумался.

Грязное судно и еле светившие электрические лампочки угнетали Игоря. Ему не понравились и люди, которых он встретил на «Унже». Посидев несколько минут, Игорь вышел на палубу. В темноте было плохо видно, он то и дело спотыкался о какие-то в беспорядке разбросанные предметы.

Микешин пробрался на кормовую палубу, а затем на полуют. Спустившись по железному трапу, он попал в обширное полукруглое помещение. Это была столовая команды. Здесь лампочки горели еще более тускло, чем в кают-компании. Палубу покрывала какая-то черная слизь. Из фланца ржавой паровой грелки пробивалась струйка пара. Влажный и затхлый воздух ударял в нос.

За столом, покрытым старой облупленной клеенкой, играли в домино. На деревянной скамейке лежал матрос о повязкой вахтенного на рукаве и курил. Все сидевшие за столом были одеты в грязные ватники, сапоги и шапки-ушанки.

— Здравствуйте, товарищи! — сказал Микешин, с удивлением оглядывая столовую и присутствующих.

Ему никто не ответил.

— Зажал дупеля, раззява! — закричал красивый моряк с черными усиками, чем-то напоминавший д’Артаньяна, и в сердцах бросил кости: — Считайте рыбу! Козлы!

Микешин никогда не видел ничего подобного. Захламленный инвалид-пароход и равнодушная ленивая команда, которой ни до чего нет дела. В нем поднимались возмущение и злость.

Он подошел к вахтенному и негромко спросил:

— Вы что — здесь вахту стоите?

Матрос удивленно посмотрел на штурмана и сел.

— Погреться зашел, — буркнул он.

— Это что еще за новый начальник нашелся? — вдруг сорвался из-за стола матрос с черными усиками. — Мало нам своих!

— Я второй помощник капитана.

— Ну, тогда птица неважная, — усмехнулся матрос.

Сидевшие за столом засмеялись. Кровь бросилась в голову Микешину. Засунув руки в карманы пиджака, он подошел вплотную к черноусому матросу и грубо сказал:

— Я, может быть, птица и неважная, но вот тебе не матросом служить, а банщиком. Там и поспать вдоволь можно, и в «козла» сыграть.

В глазах матроса блеснуло бешенство. Он наклонился к Игорю и тихим, вкрадчивым голосом проговорил:

— Во-первых, я здесь боцман, во-вторых, просил бы вас поаккуратнее в выражениях, а в-третьих, выйдите отсюда!..

Микешин не двинулся с места.

— Ну! Я вас очень прошу… — глаза матроса сузились.

— Не пугай. Я не из пугливых.

— Брось, Костя! Чего ты привязался к человеку. Он ведь новый, ничего не знает, — раздался из-за стола глухой голос. Говорил крепкий человек с седыми курчавыми волосами и темным от загара лицом.

— Я ему еще припомню банщика, — процедил боцман и отошел от Игоря.

— Вы на него не обижайтесь, товарищ помощник, — спокойно продолжал курчавый. — Мы на этой «коробке» уже трое суток и, верите, ни разу не спали как следует. Посмотрите, как живем.

Он вышел из-за стола и толкнул одну из дверей. Игорь увидел четырехместную каюту, грязную и обшарпанную. По стенам стекали струйки воды. Отопление парило.

— А сегодня еще и обеда не было. Камбуз только к утру починят. Тяги нет. В столовую на берег ходили. Так что вы не обижайтесь. Народ обозленный. Сюда бы начальника пароходства. Только его никакими коврижками не заманишь. Он все больше «рысаки» [4] посещает…