Одинокий голубь, стр. 208

— Я всегда буду знать, где он, — говорила она Гасу. Больше никаких объяснений она не дала.

Теперь и в самом деле она будет всегда знать, где он.

Чоло наблюдал за ней, чтобы понять, насколько она расстроена. Он любил Клару безмерно и всячески старался облегчить ей жизнь, хотя уже давно пришел к выводу, что легкой жизни она не ищет. Иногда по утрам она выходила к загонам в мрачном настроении и с час стояла молча у забора. Тогда было в ней что-то такое, что пугало лошадей. Ему она напоминала облака. Иногда с севера появлялись маленькие черные об лака, они перекатывались по небу как перекати-поле. Иногда по утрам в ней что-то кипело, отчего она становилась раздражительной и часто срывалась. В такие дни ей лучше было не подходить к лошадям. Они чутко чувствовали ее настроение, и Чоло всегда старался убедить ее, что в такие дни не стоит работать. В другое время она бывала спокойной, что лошади тоже чувствовали. Тогда им многое удавалось.

Клара принесла две кружки. Она радовалась, что вырвалась из дома. Она налила кофе Чоло, потом себе. Села на кучу земли и заглянула в открытую могилу.

— Мне иногда кажется, что мы только и делаем, что копаем могилы, — проговорила она. — Но, наверное, это не так. Живи мы в большом городе, мне бы так не казалось. Полагаю, в Нью-Йорке так много народу, что ты и не замечаешь, когда люди умирают. Люди появляются быстрее, чем уходят. Здесь заметнее, когда кто-то умирает, наверное, потому, что это близкие тебе люди.

— Мистер Боб, он в кобылах плохо разбирался, — заметил Чоло, вспомнив, что привело к несчастному случаю.

— Верно, — согласилась Клара. — В кобылах он не разбирался.

Они посидели несколько минут молча. Наблюдая за Кларой, Чоло испытывал грусть. Он не верил, что она когда-нибудь была счастлива. Всегда ее глаза имели отсутствующий вид, вроде она искала что-то, чего не было. Иногда она выглядела довольной, наблюдая за дочками или молодой кобылой, но потом в душе ее что-то переворачивалось, и удовлетворение уступало место грусти.

— Как ты думаешь, что происходит, когда умираешь? — спросила она, удивив его вопросом. Чоло передернул плечами. Он видел много смертей, но никогда всерьез о них не думал. Хватит времени подумать, когда смерть придет к тебе.

— Да почти ничего, — ответил он. — Умрешь, и все.

— Возможно, это не такая уж большая перемена, как мы думаем, — сказала Клара. — Может, мы остаемся там, где жили. Рядом с семьей или там, где были счастливы. Только ты просто дух, и у тебя нет тех бед, что у живых.

Еще через минуту она тряхнула головой и встала.

— Наверное, это глупо, — добавила она и направилась к дому.

Во второй половине дня вернулся Джули вместе со священником. Приехали двое ближайших соседей, немецкие семьи. Кларе чаще приходилось встречаться с мужчинами, нежели с женщинами, потому что мужчины приезжали покупать лошадей и оставались обедать. Она почти пожалела, что известила их. Зачем им отвлекаться от работы только затем, чтобы посмотреть, как Боба опустят в землю? Они спели два гимна, причем немцы пели громко на плохом английском.

Миссис Йенш, жена одного из немецких фермеров, весила около трех сотен фунтов. Девочки изо всех сил старались не глазеть на нее. Повозка, на которой она приехала, сильно накренилась в одну сторону под ее весом. Священнику предложили остаться ночевать, так что за ужином он весьма основательно напился. Он вообще был известен своей склонностью к спиртному. Святого отца звали Спинноу, и у него за ухом имелась большая красная родинка. Вдовец, он приходил в возбуждение в обществе женщин. Он писал книгу пророчеств и не переставая говорил о ней. Скоро Кларе и Лорене уже хотелось придушить его.

— Вы не собираетесь перебраться в город, миссис Аллен? — с надеждой спросил святой отец. Необходимость ехать на край света на похороны вполне компенсировалась удовольствием находиться в обществе двух женщин.

— Нет, мы остаемся здесь, — ответила Клара. Джули и Чоло вынесли матрац, на котором лежал Боб. Он нуждался в тщательном проветривании. В ту ночь Бетси долго плакала, и Лорена поднялась наверх, чтобы посидеть с ней. Все лучше, чем без конца слушать священника с его пророчествами.

У ребенка болел животик, и Клара качала его, пока священник пил. Вошел Джули и спросил, не надо ли чего еще сделать.

— Нет, — ответила Клара, но Джули все равно сел. Он понимал, что должен предложить покачать сына, но по опыту знал, что Мартин заревет еще громче, если он заберет его у Клары. Священник наконец уснул на диване, потом, ко всеобщему удивлению, скатился на пол и начал громко храпеть.

— Хотите, я его вытащу отсюда? — предложил Джули, стараясь быть полезным. — Он вполне может спать в фургоне.

— Оставь его, — велела Клара, думая, каким же странным выдался день. — Не сомневаюсь, это не первый случай, когда ему приходится спать на полу, и вообще, он не твоя забота.

Она знала, что Джули в нее влюблен, и ее раздражало, что он так неловок. Он был так же наивен, как и Боб, но на Джули у нее уже терпения не хватало. Она прибережет то, что осталось, для его сына, который спал у нее на руках, время от времени поскуливая. Вскоре она встала вместе с ребенком и пошла к себе, оставив Джули молча сидеть на стуле в обществе храпящего на полу пьяного священника.

Наверху она окликнула Салли. Салли плакала мало. Когда она вошла в комнату Клары, лицо ее исказилось и она разрыдалась. Клара положила ребенка и обняла дочь.

— Ох, мама, я такая плохая, — сказала Салли, когда смогла говорить. — Я хотела, чтобы папа умер. Мне не нравилось, что он лежит там наверху с открытыми глазами. Как привидение. Только сейчас я хочу, чтобы он не умирал.

— Тихо, — успокоила ее Клара. — Вовсе ты не плохая. Я тоже хотела, чтобы он умер.

— А теперь ты жалеешь, что он умер? — спросила Салли.

— Я жалею, что он не был достаточно осторожен с кобылами, вот о чем я жалею, — ответила Клара.

Стадо медленно двигалось в Монтану, покидая иссушенные солнцем равнины, и всем казалось, что они оставляют позади не только жару и сушь, но опасность и страх. Коричневая с белым, покрытая жестким шалфеем прерия сменилась холмистой равниной сплошь в высокой траве, среди которой иногда встречались желтые цветочки. Долины тянулись бесконечно, а та жара, от которой они мучились все лето, сменилась прохладой. Особенно прохладно было по утрам, а ночью так и во все холодно. Они много дней ехали вдоль Бигхорна, чьи вершины иногда прятались в облаках.

Создавалось впечатление, что прохлада благотворно повлияла на зрение ковбоев. Они принялись спорить, на сколько миль каждый из них способен видеть. К северу расстилались равнины. Встречалось много дичи, в основном олени и антилопы. Один раз они заметили большое стадо лосей, другой раз — несколько бизонов. Медведей им больше не попадалось, но тем не менее все думали о них постоянно.

Многие месяцы ковбои жили, имея вместо потолка глубокую небесную чашу, но небо в Монтане казалось голубее и глубже, чем в Техасе и Небраске. Эта глубина и голубизна отнимали у солнца его силу, оно казалось меньше, дальше, и к полудню все небо уже не белело от жары, как бывало в более низко расположенных долинах. Постоянно где-нибудь на севере виднелась густо-синяя полоска, в которой, как лепестки в пруду, плавали облака.

После смерти Дитца Калл все больше молчал, но и у него поднималось настроение при виде всего великолепия прерии, изобилия дичи и утренней прохлады. Стало уже ясно, что Джейк Спун, который ошибался по многим поводам, насчет Монтаны оказался абсолютно прав. То был рай для скотоводов, а они были там единственными, кто этим занимался. Травянистым равнинам не видно было конца, они тянулись на север далеко за горизонт. Однако отсутствие индейцев беспокоило Калла. Однажды он поделился своим беспокойством с Августом.

— Кастер тоже их не видел, — заметил Август. — Пока его не поймали. Ну вот, мы сюда пришли. Ты останавливаться собираешься? Или мы так и попрем на север, пока не встретим белых медведей?