Пират, стр. 18

Глава 8

КАК Я СТАЛ БУКАНЬЕРОМ

Насекомые ели поедом. Вот первое, что я должен сказать об Испаньоле, поскольку, если я не скажу этого с самого начала, Испаньола покажется вам истинным раем. Насекомые не давали житья. Там были кусачие мошки, такие маленькие, что и не разглядишь толком. И красные мухи, так и норовившие ужалить в лицо. Когда они налетали роем, приходилось отламывать ветку и махать ею у лица по несколько часов кряду. Сильнее всего докучали москиты. На Испаньоле было много всего хорошего, но я не провел там ни единого дня, когда бы не мечтал вернуться обратно в монастырь или на «Санта-Чариту».

Я не знал про насекомых, когда капитан оставил меня на берегу. Дул свежий ветер, а при ветре насекомых на взморье не было. Я знал только, что Испаньола обитаемый остров. Там постоянно жили люди, как на Кубе или Ямайке. Я решил, что для меня самое лучшее найти местных жителей и попробовать обратиться к ним за помощью. На «Новом ковчеге» были испанские карты, и я провел много времени, разглядывая их. Крупный город на Испаньоле назывался Санто-Доминго и располагался на южном побережье острова, ближе к восточной оконечности. Я не знал, нахожусь я ближе к восточной оконечности или к западной (оказалось, к западной), но по положению солнца в небе понял, что меня высадили на северном побережье.

Будь я умнее, я бы двинулся на восток вдоль берега. Вместо этого я попытался пересечь остров по диагонали, двигаясь на юго-восток с таким расчетом, чтобы выйти на южное побережье неподалеку от Санто-Доминго. Знай я про Испаньолу больше, я бы понимал, насколько дурацкая эта идея.

Я пустился в путь с надеждой встретить одного из животных, упомянутых капитаном Бертом. Я думал убить его и поджарить себе мяса. Примерно через час ходьбы я хотел лишь одного: спастись от насекомых. Наконец я нашел на горе место, свободное от мелкой летучей живности, — подобие широкого каменистого плато, открытого с трех сторон, кроме западной, — и там я переночевал. На следующее утро я нашел родник, напился воды от пуза и зашагал дальше. О размерах острова я имел самое смутное понятие и не знал, какое расстояние прохожу за день. Я полагал, что доберусь до противоположного побережья дня за три, а то и за два. Просто для вашего сведения: Испаньола имеет в поперечнике семьдесят пять миль, а по диагонали так и все сто. Для меня, ориентировавшегося по солнцу и шагавшего по сильно пересеченной местности, десять миль в день были хорошим результатом.

Просто для вашего сведения еще одно: впоследствии я никогда не разглядывал карты просто так. Я их внимательно изучал.

На «Магдалене» тоже были карты, подробные и точные, и ко времени, когда я разобрался с ними, я мог нарисовать любую из них по памяти.

Сейчас мне кажется, что я шел целую вечность, но вероятно, уже на второй или третий день пути я встретил Валентина. Я вышел из джунглей на полосу прерии и увидел голого парня на противоположной стороне. Я крикнул «Bonjour!», и он мгновенно скрылся за деревьями. Я подошел к месту, где он стоял прежде, и заговорил на французском, используя все слова, приходившие на ум. Сказал, что я заблудился, что я никому не желаю зла, что заплачу за помощь и так далее.

Немного погодя кто-то сказал: «Ты не француз». Он говорил по-французски, разумеется, и голос у него звучал испуганно.

— Да, — крикнул я. — Я просто немного говорю по-французски. Я американец.

— Испанец?

— Американец!

— Не испанец?

— Итальянец! Сицилиец!

— Ты не застрелишь меня?

Я хотел проорать: «Нет, черт возьми!» — но побоялся испортить дело. Поэтому я просто сказал: «Non, non, non!» — и положил мушкет на землю. Потом я поднял руки, предполагая, что он видит меня, хотя я его не вижу.

Мы еще долго переговаривались, прежде чем он наконец вышел. Он был примерно моего возраста, явно давно не брился и не стригся и прикрывал свою наготу лишь узким куском кожи спереди, который крепился к тонкому ремешку, завязанному на талии. На ремешке висел нож в самодельных ножнах. Я протянул руку и представился: «Крис». После минутного колебания он взял мою руку так неловко, словно обменивался рукопожатием впервые в жизни, и назвал свое имя. Немного погодя из леса выбежала собака. Ее звали Франсина. Франсина была славной псиной, но признавала только своего хозяина. Она никогда особо не доверяла мне.

С момента, когда я в последний раз ел на «Уилде», до момента встречи с Валентином я съел только пару диких апельсинов и был достаточно голоден, чтобы съесть Франсину. Я спросил Валентина, нет ли у него какой пищи, а он сказал, что у меня есть ружье и он покажет мне место, где водится дичь.

Мы прошли мили три, прежде чем Франсина спугнула дикую свинью. Я выстрелил и промахнулся, но Франсина обогнала свинью, выскочила наперерез и погнала обратно к нам. Свинья пронеслась мимо нас с поразительной скоростью (я и не думал, что эти животные так быстро бегают), но Валентин все же успел нанести удар ножом. Франсина побежала за свиньей, время от времени лаем давая нам знать о своем местонахождении, а мы прислушивались и старались идти по кровавому следу, оставленному раненым животным.

В скором времени Валентин остановил меня и указал пальцем: «Там». Он указывал на густые заросли тростника, но я с минуту напряженно прислушивался и удостоверился, что он прав. Я услышал рычание Франсины и какие-то щелкающие звуки, происхождения которых не понял. Когда я перезарядил ружье — забил в ствол пулю, насыпал на полку затравочного пороха и все такое прочее, — я снял курок с предохранителя и вошел в заросли, стараясь держать мушкет дулом вниз и продолжая повторять себе, что, если я случайно застрелю собаку, Валентин наверняка набросится на меня с ножом.

Франсина отвлекала свинью, уворачиваясь от коротких стремительных выпадов и пытаясь обойти ее сзади. В момент выстрела я находился так близко к свинье, что при желании мог бы, наверное, дотронуться до нее концом ствола.

Думаю, никогда впоследствии я не сознавал столь остро, что после нажатия спускового крючка выстрел происходит с некоторым опозданием. Речь идет всего лишь о доле секунды, но именно тогда я начал понимать, что этот крохотный промежуток времени является основным ключом к меткой стрельбе. Человек, считающий, что ружье выстрелит в момент нажатия спускового крючка, непременно промахнется. Довольно скоро я научился дожидаться, когда курок ударит по бойку, порох воспламенится и ружье выстрелит. Все это происходит очень быстро, разумеется. Но в течение этой четверти секунды человек, нажимающий на спусковой крючок, должен точно прицелиться в точку, куда хочет послать пулю. Когда я научился делать это каждый раз, я стал хорошим стрелком.

Тогда я стрелять еще не умел, но со свиньей мне повезло. Я пытался попасть ей в плечо, думая повредить какую-нибудь кость, чтобы животное не могло бежать. Я промазал мимо плеча, но пуля прошла рядом с сердцем, и свинья повалилась на землю. Она не умерла, но билась в конвульсиях, пока Валентин не всадил ей нож в горло.

Мы вытащили тушу из тростниковых зарослей и разделали. У меня был кинжал, но я не умел разделывать туши. Валентин умел и работал раз в пять быстрее меня. Мы выпотрошили свинью и отдали Франсине сердце и печень, а также всю прочую требуху, которую она пожелала съесть. Мы отрезали голову, все четыре ноги и содрали шкуру. Затем ремнями, нарезанными из свиной шкуры, привязали тушу к шесту, вырубленному из ствола молодого деревца, чтобы нести добычу на плечах. Я извлек пулю из убитого животного и, пока мы коптили мясо, положил ее на камень и обстукивал маленьким молоточком для колки кремня, пока она не приняла прежнюю круглую форму.

Но прежде мы развели костер. Валентин сказал, что самую большую сложность для человека, живущего в джунглях, представляет разжигание костра. Он делал это, ударяя тупой стороной ножа по камню нужной разновидности, чтобы высечь искры. Разведя костер, он пытался его поддерживать, но обычно безуспешно — ко времени, когда в костре снова возникала необходимость, от него оставались лишь угли да зола. Но с моим появлением все изменилось, и мы разожгли костер, насыпав немного затравочного пороха на кусок трута и спустив кремневый курок моего мушкета.