Ведьмак (большой сборник), стр. 100
Немного жертвенности
Сирена вынырнула из воды до половины тела и бурно, резко захлопала ладонями по поверхности. Геральт отметил, что у нее красивая, прямо–таки идеальная грудь. Эффект портил лишь цвет — темно–зеленые соски, а ореолы вокруг них лишь чуточку светлее. Ловко подстраиваясь к набегающей волне, русалка изящно выгнулась, встряхнула мокрыми бледно–зелеными волосами и мелодично запела.
— Что? — Князь перегнулся через борт когги. — Что она сказала?
— Отказывается, — перевел Геральт. — Говорит — не хочу.
— Ты объяснил, что я ее люблю? Что не представляю себе жизни без нее? Что хочу жениться на ней? Что только она и никакая другая?
— Объяснил.
— И что?
— И ничего.
— Ну так повтори.
Ведьмак прижал к губам пальцы и издал вибрирующую трель. С трудом подбирая слова и мелодию, начал переводить любовные излияния князя.
Сирена легла навзничь на воду и прервала его.
— Не переводи, не мучайся, — пропела она. — Я поняла. Когда он говорит, что любит меня, у него всегда бывает такая глупая физиономия. Он сказал что–нибудь конкретное?
— Не очень.
— Жаль. — Сирена затрепыхалась и нырнула, сильно изогнув хвост и вспенив воду узким плавником, напоминающим плавник султанки.
— Что? Что она сказала? — спросил князь.
— Что ей жаль.
— Чего жаль? Что значит — жаль?
— Мне кажется, это был отказ.
— Мне не отказывают! — крикнул князь, противореча очевидным фактам.
— Ваша милость, — буркнул подходя капитан когги. — Сети готовы — закинем, и она ваша…
— Я бы не советовал, — тихо проговорил Геральт. — Она не одна. Под водой их много, а в глубине может притаиться кракен.
Капитан вздрогнул, побледнел и обеими руками почему–то схватился за ягодицы.
— Кра… кракен?
— Он самый, — подтвердил ведьмак. — Не советую играть с сетями. Ей достаточно крикнуть, и от вашей посудины останутся плавающие доски, а нас утопят, как котят. И вообще, Агловаль, реши, ты хочешь жениться или просто намерен поймать ее и держать в бочке?
— Я ее люблю, — твердо сказал Агловаль. — Хочу взять в жены. Но надо, чтобы у нее были ноги, а не чешуйчатый хвост. И это можно сделать. За два фунта роскошных жемчужин я купил магический эликсир с полной гарантией. Выпьет — и ножки отрастут. Помучается недолго, дня три, не больше. Давай вызывай ее, ведьмак, скажи еще раз.
— Я уже говорил дважды. Она ответила, что не согласна. Но добавила, что знает морскую волшебницу, которая с помощью заклинаний готова превратить твои ноги в элегантный хвост. Притом безболезненно.
— Спятила, что ли? У меня — рыбий хвост? Ни за что. Вызывай ее, Геральт.
Ведьмак сильно перегнулся через борт. В тени когги вода была зеленой и казалась густой, как желе. Звать не было нужды. Сирена взвилась над волнами в фонтане воды, какое–то мгновение стояла на хвосте, потом скатилась по волне, перевернулась, демонстрируя все свои прелести. Геральт сглотнул.
— Эй вы! — пропела она. — Долго еще? У меня кожа скорбнет от солнца! Белоголовый, спроси его, он согласен или нет.
— Он не согласен, — пропел в ответ ведьмак. — Шъееназ, пойми, он не может жить с хвостом и существовать под водой. Ты можешь дышать воздухом, а он водой не может вообще!
— Так я и знала, — взвизгнула сирена. — Знала. Увертки. Глупые, наивные увертки, ни на грош жертвенности! Любящий жертвует! Я ради него жертвовала собой, ежедневно вылезала на скалы, все чешуйки на попе протерла, плавник растрепала, простыла. Насморк схватила! А он ради меня не хочет пожертвовать двумя своими паршивыми обрубками? Любить — значит не только брать, но и уметь отказываться от чего–то, жертвовать собою! Повтори ему это!
— Шъееназ! — воскликнул Геральт. — Ты что, не понимаешь? Он не может жить в воде!
— Я не принимаю глупых отговорок! Я тоже… Я тоже его люблю и хочу иметь от него мальков, но как это сделать, ежели он не хочет дать мне молок? Куда я ему икру положу? В шапку?
— О чем это она? — крикнул князь. — Геральт! Я привез тебя не для того, чтобы ты с ней беседы беседовал, а…
— Она стоит на своем. Она злится.
— А ну давай сюда сети! — рявкнул Агловаль. — Подержу ее у себя в бассейне, так она…
— А вот такого не хотите, ваша милость! — крикнул капитан, демонстрируя рукой, что он имеет в виду. — Под нами может быть кракен! Вы когда–нибудь видели кракена, господин? Прыгайте в воду, ежели на то ваша воля, ловите ее руками. Я мешать не стану. Я этой коггой живу!
— Ты живешь моей милостью, паршивец! Давай сети, а то велю повесить!
— Поцелуй…те пса под хвост! На когге — моя воля выше вашей! Я тут капитан!
— Тихо вы оба! — зло крикнул Геральт. — Она что–то говорит, у них трудный диалект, мне надо сосредоточиться!
— С меня довольно! — певуче воскликнула Шъееназ. — Я есть хочу. Ну, белоголовый, пусть он решает, и немедленно. Скажи ему одно: я больше не хочу быть посмешищем и не стану разговаривать с ним, с этой четырехрукой морской звездой. Повтори ему, что для забав, которые он предлагает мне на скалах, у меня есть подруги, которые делают все гораздо лучше! Но я считаю это играми для детишек, у которых еще не сменилась чешуя на хвостах. Я нормальная, здоровая сирена…
— Шъееназ…
— Не прерывай! Я еще не кончила! Я здоровая, нормальная и созревшая для нереста, а ему, если он действительно меня хочет, надо обзавестись хвостом, плавником и всем, что есть у нормального тритона. Иначе я знать его не знаю!
Геральт переводил быстро, стараясь избегать вульгарностей. Не очень–то это получалось. Князь покраснел, выругался.
— Бесстыжая девка! — рявкнул он. — Холодная макрель! Пусть найдет себе треску покрупнее с большим… ну что там у них есть…
— Что он сказал? — заинтересовалась Шъееназ, подплывая.
— Что не желает заводить хвоста!
— Так скажи ему… Скажи ему, чтобы он высушился как следует!
— Что она сказала?
— Она сказала, — перевел ведьмак, — чтобы ты утопился!
— Эх, жаль, — сказал Лютик, — не мог я с вами поплавать. Что делать, я на море блюю так, что хуже не придумаешь. А знаешь, я ни разу в жизни не болтал с сиреной. Обидно, черт побери.
— Насколько я тебя знаю, — проговорил Геральт, приторачивая вьюки, — балладу ты напишешь и без того.
— Верно. Уже готовы первые строчки. В моей балладе сирена пожертвует собою ради князя, сменит рыбий хвост на шикарные ножки, но заплатит за это потерей голоса. Князь изменит ей, бросит, и тогда она умрет от тоски, обратится в пену морскую, когда первые лучи солнца…
— Кто поверит в такую чушь?
— Неважно, — фыркнул Лютик. — Баллады пишут не для того, чтобы в них верили. Их пишут, чтобы ими волновать. А, чего с тобой говорить! Что ты в этом смыслишь? Скажи лучше, сколько заплатил Агловаль?
— Нисколько. Сказал, что я не справился с задачей. Что он ожидал другого, а он платит за дела, а не за добрые намерения.
Лютик покачал головой, снял шапочку и сочувственно посмотрел на ведьмака.
— Означает ли сие, что у нас по–прежнему нет денег?
— Похоже на то.
Лютик сделал еще более жалостливую мину.
— Все из–за меня. Моя вина, Геральт, ты не в обиде?
Нет, ведьмак не был на Лютика в обиде. Совершенно не был.
Хотя то, что с ним случилось, несомненно, произошло по вине Лютика. Именно Лютик настаивал на том, чтобы отправиться на гулянье в Четыре Клена. Гулянья, доказывал он, удовлетворяют глубокие и естественные потребности людей. Время от времени, утверждал бард, человеку надобно встречаться с себе подобными там, где можно посмеяться и попеть, набить пузо шашлыками и пирогами, набраться пива, послушать музыку и потискать в танце потные округлости девушек. Если б каждый человек пожелал удовлетворять эти потребности, так сказать, в розницу, доказывал Лютик, спорадически и неорганизованно, возник бы неописуемый хаос. Поэтому придумали праздники и гулянья. А коли существуют праздники и гулянья, то на них следует бывать.