Лютер, стр. 58

— Император Карл объявил вас вне закона и назначил награду за вашу голову, — сказал он наконец. — Как только вы покинете это убежище, вы превратитесь в легкую добычу. Любой нищий может убить вас, и никто его за это не накажет!

Мартин в отчаянии пожал плечами. Разум подсказывал, что Спалатин прав, но Мартину стоило неимоверного труда признать это. И тут ему в голову пришла счастливая мысль:

— А вы не могли бы доставить мне сюда словарь? Греко-латинско-немецкий.

— А что, собственно…

— И еще — издание Вульгаты! [8]

Спалатин вздохнул. Он стал догадываться, зачем Мартину эти книги.

— Сейчас не самое удачное время, чтобы переводить Библию, доктор, — сказал он с мрачным видом. — Вы только привлечете к себе ненужное внимание, и к тому же император может посчитать это провокацией, направленной против него и против Папы. Поймите: он всех нас отправит на костер, обвинив в государственной измене!

Мартин в негодовании вскочил. Он подбежал к столу, схватил несколько исписанных листков и вернулся к Спалатину.

— С каких это пор считается преступлением читать Новый Завет по-немецки?! — крикнул он. — Написанный такими словами, которые могут прочесть простые люди в нашей стране!

— Именно этого Рим опасается больше всего.

— Тогда вам придется привлечь к ответу творца этой книги, — сказал Мартин и вложил в руку секретаря первые страницы своего труда. — Мое решение твердо: я буду переводить Библию!

Страх, возмущение и восхищение боролись в душе Спалатина. В конце концов он пообещал предоставить Мартину все, что он просит, и выскочил из каморки столь же стремительно, как и появился.

Пока Мартин в своем затворничестве перелистывал книги и корпел над древними текстами, в стране начиналось открытое восстание.

Самозваные пророки ходили, проповедуя, от одной деревни к другой. Они тысячами печатали и распространяли свои сочинения. Но слова, начертанные на их знаменах, призывали к насилию и разрушению. Повсюду толпы вооруженных фанатиков врывались в церкви и монастыри, они разоряли дома и часовни, уничтожая картины, статуи и церковную утварь. По ночам они нападали на монастырские подворья и грабили их, хлестали плетками монахов и выгоняли их прочь. Даже монахини поддавались на уговоры, отказывались от принятых ими обетов и толпами покидали монастыри. Среди зачинщиков беспорядков был и магистр Карлштадт. Опьяненный собственной властью, он приказал своим сторонникам беспощадно уничтожать все, что им покажется не соответствующим новой вере.

Возвратившись из Айзенаха, Спалатин с ужасом обнаружил, что ревнители нового не пощадили и Виттенберг. Стража с городских башен в бессилии взирала на происходящее. Никто не отдавал им приказа вмешиваться, хотя они видели, что люди собираются в толпы и с громкими криками бегут по улицам.

Когда Спалатин направился к дворцу курфюрста, чтобы обсудить происходящее со своим господином, он увидел, что вооруженные крестьяне и горожане с факелами в руках столпились возле ворот церкви. Опасность была на пороге.

Секретарь застал Фридриха на его любимом месте, у высоких окон охотничьего кабинета. Он стоял совершенно недвижно, прижавшись лбом к оконному стеклу.

— Мой князь, не пора ли послать солдат? — задыхаясь, крикнул Спалатин.

Снизу доносились яростные крики мятежников.

— Боже милосердный, они уже на пороге церкви, а там как раз идет служба! Не было бы кровопролития!

Фридрих был бледен и выглядел совершенно больным. Его тучное тело было облачено в простой балахон из темного сукна. Ткань помялась — казалось, он несколько дней не снимал с себя одежду. Фридрих медленно покачал головой и произнес не оборачиваясь:

— Насилие вызовет еще большее насилие, друг мой. Если Виттенбергу не удастся достигнуть религиозного согласия, это пагубно скажется на всем остальном христианском мире.

Спалатин встал рядом с князем и тоже посмотрел в окно. Он с ужасом увидел, как четверо ражих мужиков палками колотили по стенам и дверям церкви. Летели камни, а на площади несколько юнцов размахивали топорами и дубинками. Под торжествующие крики окружающих они обрубали деревянным святым носы и уши. В стороне, там, где прежде стоял позорный столб, был разложен костер.

— Эх, какой же все-таки тупица этот Карлштадт! Он ведь превратился просто в одержимого варвара! Нужно как-то привести его в чувство, иначе…

Спалатин не договорил. Он обмер, увидев, как двое молодцов выволакивают из церкви на веревке какого-то монаха. Подол рясы у него был объят пламенем, из раны на голове сочилась кровь. Это был верный друг Лютера, брат Ульрих.

ГЛАВА 17

Вартбург близ Айзенаха, февраль 1522 года

Работника, который два раза в день приносил Мартину еду, звали Маттиас. Люди в замке называли его Маттес и вечно подтрунивали над ним, как только предоставлялась возможность. Они считали парня тупым простофилей, которому всё приходилось повторять по десять раз, пока он не возьмет в толк, что надо делать. Но Маттес зла ни на кого не держал. Такое миролюбие часто делало его мишенью для соленых шуточек приятелей, но прямых стычек и драк ему обычно удавалось избежать. Он никогда ни на что не жаловался, а с недавних пор то и дело заходил к Мартину, занятия которого его и восхищали, и поражали. При этом странный юнкер, который лишь изредка покидал свою комнату и дни напролет просиживал над толстыми книгами, частенько бывал не в духе. Но человек называвший себя Йоргом, никогда не бил Маттеса и не кричал на него. Иногда он даже приглашал его сесть на скамью у себя в комнате и послушать его рассказы про Новый Завет. При этом ему удавалось столь живо описать чудный мир, в котором жил Иисус Христос, что у Маттеса голова шла кругом.

Между тем начались снегопады. Мягкая зима первых январских дней сменилась жестокими морозами. Над окном висели ледяные сосульки, а на подоконнике образовывались ледяные наросты, которые Мартин каждое утро скалывал своим кинжалом. Куски льда он растапливал в небольшом котелке на печке, расположенной в нише, и у него получалась чистая, прозрачная вода.

Когда однажды вечером Маттес вошел со своим подносом в каморку под крышей, ему в лицо внезапно ударил ледяной ветер. Удивленный, он застыл на пороге. Окно было открыто; свиной пузырь, который несколько дней назад натянули на раму для защиты от холода, был порван. В комнату летел снег, покрывая светлые доски пола тонким мучнистым слоем.

— Боже мой, господин… — испуганно позвал парень.

В глубине комнаты возле сундука лежал опрокинутый стул. Постель была скомкана, а на белой стене виднелись безобразные чернильные пятна. Казалось, что здесь произошла драка. Но Маттес не мог понять, как это разбойники, не имея ключей, проникли в башню. Так в чем же причина столь чудовищного беспорядка?

Маттес начал было соображать, не позвать ли кого на помощь, когда вдруг заметил скорчившуюся фигуру. Это был юнкер Йорг. Он сидел на полу, в самом дальнем углу, и писал. Глаза его в пламени свечи лихорадочно блестели. Правая рука, в которой было зажато перо, безостановочно скользила по большому листу пергамента. Пальцы его, покрасневшие от холода, были измазаны чернилами.

Мартин хотя и заметил Маттеса, но головы не поднял.

— Всё в порядке, — хрипло проговорил он. — Со мной ничего не случилось. Просто мне каждую ночь приходится бороться с дьяволом, с этим адским отродьем. И сегодня в полночь, когда в башне затихли все шаги, он ко мне явился. — Он указал на стену: — Вон, посмотри! Я бросил чернильницу в это отродье!

Дрожащими руками Маттес поставил поднос на стол, занавесил окно и подошел наконец поближе к Мартину, недоверчиво покусывая губу. Истории про призраков и про нечистую силу он слушать любил, особенно в те долгие зимние вечера, когда сидел с друзьями у огня за кружкой пива. Но то, что рассказывает этот таинственный юнкер, пожалуй, пострашнее любой такой истории. Маттес не мог сомневаться в правдивости его слов — ведь большое чернильное пятно на восточной стене комнаты было тому красноречивым подтверждением. Осколки чернильницы валялись на полу.