Блуд на крови. Книга вторая, стр. 55

— Мы уже предъявляли их, — произнес Соколов.

— Я не обязан запоминать их. Все, хватит, мое терпение лопнуло. Я звоню градоначальнику, он вас… — и Гинкель потянулся к телефонному аппарату.

Рыковский вдруг гаркнул так, что задрожали Дорогие хрустальные подвески на люстре:

— Сидеть! — зрачок револьвера холодно глядел на Гинкеля.

Тот опустошенно повалился в кресло, схватился за сердце:

— Что ж вы делаете, изверги?… Рыковский зловеще произнес:

— Вы себя, Егор Александрович, разоблачили!

— Чем? — вяло спросил Гинкель.

— Объясню. До нашего прихода вы знали об убийстве барона?

— Нет, конечно!

— А почему же эта ошеломляющая новость на вас не произвела ни малейшего впечатления? Потому, что вы все время лжете. Вы давно знакомы были с Годе. Скажите сколько вы содрали с барона за чернильницу, которая якобы принадлежала Екатерине II?

Гинкель фыркнул:

— Стоимость чернильницы — коммерческая тайна, которую я не собираюсь сообщать полиции. А что касается ее подлинности, то в том сомнений нет.

Наступила время действовать Соколову. Он с сочувствием покачал головой:

— Дорогой Егор Александрович! То, что вам кажется коммерческой и прочими тайнами, на самом деле давно известно полиции. За чернильницу утром 21 июня сего года прибывший из Санкт-Петербурга барон Годе выплатил вам 175 тысяч наличными. Второе: чернильница эта по заказу Альберта Гамбургера, вам хорошо известного антиквара, была ловко сфабрикована киевским ювелиром Маршаком. Согласно просьбе Гамбургера, вместо бриллиантов, изумрудов и дымчатых топазов были использованы обыкновенные цветные стекляшки.

— Не может быть! — побледнел до покойницкого цвета Гинкель.

— Так куда вы дели барона и чернильницу?

— Барон оплатил покупку, сказал, что возвращается домой и больше я его не видел. Но, повторяю, чернильница подлинная. Я фальшивками не торгую.

— В том то и дело, Егор Александрович, что вас надули. Хотите, я расскажу как было дело? — Соколов с печалью во взоре посмотрел на Гинкеля.

— Как? — хрипло произнес тот и выпил из сифона большой стакан воды.

— Слушайте внимательней, ибо рассказ мой будет краток, но весьма, полагаю, убедителен.

КУДА УХОДЯТ МУЖЧИНЫ?

— В самом конце первой декады июня к вам пришел ваш старый знакомый Гамбургер. Он сообщил, что может достать «исключительную ценность» — упоминавшуюся выше чернильницу. Что она последние сто лет принадлежала графам Шереметевым. Но теперь славный представитель этого замечательного рода решил с ней расстаться. Так?

— Так! — мотнул головой Гинкель.

— Гамбургер вслед за этими словами, уловив ваш интерес, полез в саквояж, при нем находившийся, и достал чернильницу. Он назвал ее стоимость… Вы, внимательно изучив предмет, сказали, что нужно ее показать ювелиру. Гамбургер охотно согласился. Вы оба сели в поджидавшую Гамбургера бричку и, по вашему предложению, отправились на Плющиху к ювелиру Хромову, и прежде оказывавшему вам различные услуги.

— Вы хотите сказать, что Хромов пошел на обман? Что стекляшки он мне выдал за бриллианты?

— Именно так!

Гинкель дико расхохотался и крикнул:

— Вранье! Не верю! Рыковский спокойно возразил:

— В нашем корыстном и преступном мире возможна любая подлость. И сейчас я вам это докажу. — Он молча кивнул Соколову.

Тот покинул кабинет, вышел на улицу и поманил извозчика, дожидавшегося сыщиков в саженях пятидесяти от магазина. Извозчик подъехал, из коляски выпрыгнул на землю ювелир Хромов.

— Не оплошайте, — подбодрил его Соколов. Ювелир почти с ненавистью посмотрел на сыщика, но ничего не ответил.

Хромов вошел в кабинет Гинкеля и не глядя на него, отбарабанил как заученное:

— Да, меня подкупил Гамбургер. Дал тысячу рублей.

Гинкель налился гневом и ударил бы в ухо Хромова, не помешай этому акту справедливого возмездия Рыковский. Оружейник заскрипел зубами:

— Ну подлец, ну жулье! Пошел отсюда… ювелир хренов.

Гинкель долго-долго пребывал в задумчивости, потом проговорил тем тоном, каким порой разговаривают наедине с самим собою:

— Хоть и фальшивка, а как сделана! — Помолчал опять и добавил: — Но подделок я не собираю. — Он встал в кресла, кивнул сыщикам: — Ваша взяла! Поехали, отдам чернильницу.

Словно враз постаревший лет на десять, он сказал приказчику:

— Поедем в моей коляске! Пусть Ермила запрягает, да положи в багажник лопату. И дай мне охотничий нож.

Сыщики молча переглянулись.

Когда уселись в легкую рессорную коляску на резиновых шинах — «дутиках», Гинкель приказал возчику:

— Поезжай к селу Алексеевскому!

Далее события приняли неожиданный оборот.

ИЗ-ПОД ДУБА

Выехали на Крестовской заставе. Оставив справа Пятницкое кладбище, быстро покатили по хорошо набитой грунтовой дороге. Постоянно попадались люди — небольшими группками или в одиночку — паломники. Они держали путь к Троице-Сергиевой Лавре. Проехав версты две-три, свернули вправо. Миновали большое и древнее село Алексеевское, еще до 1812 года сохранявшее небольшое по размерам, но изящное по отделке здание — любимую вотчину царя Алексея Михайловича.

Наконец, подъехали к краю густого, поросшего сосновым молодняком лесу — Сокольникам.

— Господа хорошие, — командным тоном распорядился Гинкель, — вы помоложе меня, возьмите из багажника лопату и — вперед, топ-топ! Дальше проезда нет. Только не отставайте!

— Да уж постараемся! — весело ответил Рыковский, а Соколов подхватил лопату на небольшой ручке.

— Ермила, встань в тенек, слепней отгоняй от лошадей! — хозяйски распорядился Гинкель. — Я скоро вернусь. — И споро зашагал по узкой тропинке.

Прошли саженей сто. Перед путниками водной рябью блестел пруд. Сыщики сгорали от нетерпенья. Каждый из них думал: «Чем удивит оружейник? Неужто покажет место, где отрывать труп барона? Ну и ловко же мы дело раскрутили. Однако для чего ему нож? Какой бы фортель не выкинул!»

На небольшом возвышении красовался толстенный красавец-дуб, который мог помнить Ивана Калиту. Вот возле этого долгожителя и останс вились путники. Гудели шмели, сладко пахло травами и цветами. В прогалины между толстых и грубо-корявых ветвей виднелось знойное синее! небо. Так хорошо было в мире, так спокойно и чисто дышала природа, что человеческие дела страсти представлялись ненужными и омерзительными.

— Дайте лопату! — сухо сказал Гинкель. Он неторопливо подошел к дубу, внимательно вгляделся в его подножие и стал уже вполне уверенно действовать. Он подцепил большой кусок дерна и, дерн легко отстал от земли. Обнажилась земля — совсем немного, может в пол-аршина квадратных, но с ровными краями.

Сыщики впились лихорадочными взорами этот квадрат. Не спеша, очень осторожно погружая лопату в рыхлую землю, Гинкель начал копать. Вдруг под металлом едва слышно звякнуло. Гинкель наклонился, бережно разгреб ладонями землю и вытащил большой ларец из толстого зеленого стекла.

Соколов и Рыковский стояли как завороженные, боясь шевельнуться, боясь нарушить священную тишину. Им передалось трепетное состоянии человека, которого они подозревали в убийстве.

Гинкель вынул носовой платок, тщательно смахнул с крышки ларца прилипшие комочки земли. Затем он достал из брючного кармана большой перочинный нож, на время поставив ларец на траву. Ножом он начал аккуратно очищать сургуч, которым была заделана щель под крышкой. Наконец, едва касаясь кончиками пальцев чего-то затянутого в темный шелк, он вынул содержимое, развернул его и запечатлел на потаенном предмете долгий нежный поцелуй. Во время всего этого действа Гинкель стоял на коленях.

Потом он неторопливо поднялся с земли, отвернул в сторону лицо, залитое слезами. Тихо произнес:

— Забирайте! Хотя теперь вижу: это — настоящее. Шедевры бывают только подлинными.