Блуд на крови. Книга вторая, стр. 26

— Ну, особой болезни не было, так, слабость общая, порой потеря памяти случалась. Вчера была бодрой, я ее навестил вечером, а вот утром…

В это время появился судебный эксперт, большой знаток своего дела Ивановский, чистенький, акуратный и всегда серьезный старичок.

Обнажив тело покойной, внимательно осмотрели его. Дотошный сыщик даже в рот заглянул и задумчиво причмокнул. Потом перевернули Пис-кунову вверх спиной. На задней части шеи, спине, ягодицах контрастно выделялись синюшно-багровые трупные пятна. Профессор надавил на одно, затем на другое. Вначале чуть побледнев, они вскоре вновь обрели свой первоначальный вид.

— Профессор, вас не затруднит измерить температуру тела? — попросил Жеребцов.

— Разумеется, — согласился Ивановский. Он полез в саквояж, достал градусник и провел его в прямую кишку мертвой. (Заметим, что эта методика сохранилась до наших дней.) Затем профессор вновь положил труп на спину и проверил степень трупного окоченения: для сгибания-разгибания конечностей потребовались значительные усилия. Профессор извлек градусник:

— Температура 21 градус, — отметил он. — Если учесть, что мертвое тело остывает приблизительно на градус или чуть больше в час, то смерть наступила где-то около полуночи. Об этом же говорят и другие признаки. Чтобы определенно назвать причины смерти, нам следует оформить постановление на проведение судебной экспертизы…

— Это я беру на себя, — уверил Жеребцов. — Мы доставим труп теперь же в университетский морг. Не задержите, пожалуйста, профессор, с результатами экспертизы.

— Обещаю провести сегодня же!

Жеребцов негромко, так чтобы его не могли слышать за дверями, добавил:

— Пожалуйста, сделайте микроскопическое исследование содержимого под ногтями Пискуновой.

— Хорошо, я себе пометил в памятный блокнот. Могу только утверждать, что свидетельница, которая утверждает, что видела Пискунову живой под утро, вероятней всего ошибается.

Медик уехал.

Хайлов вопросительно посмотрел на сыщика:

— Николай, что ты думаешь о случившемся?

— Мне не хотелось бы ранить твои, Михаил Захарович, родственные чувства, но… — Жеребцов замолчал, обдумывая, как деликатней изложить то, что его теперь волновало. — Мне пришлось видеть немало покойников. Если, скажем, у самоубийц посмертное выражение лица самое ужасное, то у тех, кого насильно лишили жизни, оно, как правило, скорбно-плаксивое.

— Хочешь сказать: как у моей тетушки?

— Совершенно верно. И еще ряд признаков, о которых ты узнаешь позже, говорит, что Пискунова ушла из жизни путем далеко не естественным.

— Но кто злоумышленник? Неужто ничтожество это — Чеброва? — изумился Хайлов.

Жеребцов неопределенно пожал плечами, взглянул на стенные часы. Они показывали половину десятого утра.

— Поехали, вместе допросим Чеброву! — заторопился сыщик.

ПОДАРКИ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ

Чеброва, проведя несколько часов в участке, имела самый несчастный вид. Увидав Хайлова, она со слезами в голосе затараторила:

— Это что ж такое получается? Безвинную женщину упрятали за решетку! Такой грех на свою душу вы, Михаил Захарович, взяли! И за что? За все мое доброе. Ой, пить хочу, вся душа иссохлась!

Жеребцов принес большой графин чистой воды. Чеброва долго пила, затем, закатывая глаза к потолку, продолжила свою жалобу:

— Мое положение какое? Не положение — мука мучинская! Покойница догляда постоянно требовала. Ни днем, ни ночью я не моги уснуть. Ведь она, сердечная, была мне как мать родная! С места не сойти. В ночь раз пять к ней заглянешь. То скажет: «Дай горшок!», то порошок лекарственный, то попить, то…

— Сегодня сколько раз заходила к ней? — Жеребцов пронзил взглядом допрашиваемую.

— Четыре! — резко выпалила Чеброва. — И порошок давала, и горшок выносила, и так просто заходила.

— Когда последний раз видела тетушку живой? — спросил Хайлов.

— На часы не глядела, — неопределенно развела руки Чеброва, — но под утро ближе, может в пять.

— А когда увидала, что хозяйка лежит мертвой?

— В половине седьмого утра. Зашла, а как-то тихо. То барыня, Царство ей Небесное, посапывает и похрапывает, а тут — ни-ни! Я — к Капитону. Тот, прости Господи, в одних подштанниках прибежал, ухом к ейному рту прислонился и говорит: «Не дышет!» И побег в участок…

— А ты?

— Я чего? Я ничего. Мне барыня еще намедни говорит: «Дарю тебе вилки-ложки, что в комоде снизу в ящике». Тут вижу, что пора их домой отвезти. Потому как опишут мое добро и концов не сыщу.

— Может, покойная тетушка тебе еще что подарила? — усмехнулся Хайлов. — Припомни, Чеброва!

— Чего не было, того не было! А это пожертвовала. Отдайте мешок, и я пойду домой.

— Не стоит утруждать ножки! — улыбнулся сыщик. — На санях с ветерком доставим, прямо в дом… иной. И поможем отыскать остальные «подарки»!

Хотела Чеброва что-то сказать, да только нервно зубами ляскнула.

…Менее пяти минут понадобилось Жеребцову, чтобы в комнатушке Чебровой найти уворованное. Из подушки он извлек зашитые туда 18 тысяч рублей.

Преступница грохнулась на колени, застонала;

— Виновата, всю ночь крепко спала! Утром только первый раз зашла к матушке нашей… а она… мертвая. А когда Капитон убег из дому, вот я и согрешила… схватила из сундука, что под руку попалось. Ах, бес попутал! Беляевы еще дрыхли. Думала, что никто не догадается. Ах, срам!

Чеброву отправили в тюрьму, а сами отправились обратно в дом Пискуновой.

Там их уже поджидал вызванный нотариус. Он огласил завещание покойной, по которому десять тысяч получал дворник Капитон, десять супруги Беляевы и пять Чеброва. Все остальное, включая дом, отходило к Хайлову.

В присутствии понятых вскрыли сундук. В нем обнаружили всего лишь около десяти тысяч рублей и несколько ювелирных безделушек. Остальное непостижимым образом исчезло.

— Грабеж! — зарычал Хайлов. — Николай, выручай! Найди воров, найди тетушкины богатства.

Осмотрели весь дом — нигде ничего интересного не обнаружили.

— Время — обедать, а мы еще не завтракали! — резонно заметил Жеребцов. — На голодный желудок только кошки хорошо мышей ловят, а сыщику кусок мяса надо. Хоть и грех сейчас это, пост все-таки, но грех наш маленький, проститься.

Оставив урядника и городового наблюдать за порядком, Жеребцов и Хайлов оделись и вышли на крыльцо. Был чудный солнечный день. Дым из труб тянулся вверх. Зимние птахи весело суетились возле ярких плодов рябины, росшей возле дома.

— Терентий, можешь не запрягать! — распорядился сыщик. — Мы зайдем в ближайший трактир, — говоря так, он внимательно обозрел ближайшее пространство.

Вдруг во двор вошел университетский посыльный. Пес, гремя цепью, стал бросаться на него. Но длина привязи была так рассчитана, что свирепый зверюга не дотягивался до пешеходной дорожки около двух аршин.

— Это вам, господин Жеребцов, — посыльный протянул пакет с сургучными печатями.

Хайлов удивился:

— Ивановский уже успел провести вскрытие?

— Даром что старик, а работает с молодой энергией! — довольным тоном проговорил сыщик. — Впрочем, я догадываюсь, что написал уважаемый эксперт…

ЦЕПНОЙ ПЕС

Хайлов с любопытством воззрился на приятеля:

— Интересно, проверим, Николай, еще раз твою сметку. Так, какие же причины смерти называет профессор? Выскажи предположение…

— Он сделал вывод, что «смерть наступила в результате обтурационной асфикции, возникшей в результате закрытия мягким предметом, вероятней всего подушкой, дыхательных отверстий рта и носа…». А теперь вскрой пакет и почитай, — Жеребцов хрустнул сургучом.

Хайлов начал читать и глаза его от удивления стали еще более круглыми:

— «Смерть А. И. Пискуновой наступила в результате обтурационной асфикции… гм… мягким предметом». Ну, Николай, ты гений русского сыска! Кто-то сравнил тебя с заграничным Лекоком. Нет, ты выше! Скажи, как ты определил удушение подушкой?