Блуд на крови. Книга вторая, стр. 23

НА ТИХОЙ УЛИЦЕ

В декабре 1893 года на Петербургской стороне, в собственном доме, обложенная подушками и грелками, умирала старушка Анна Пискунова. Умирала она долго, не торопясь, с чувством собственного достоинства.

Пискунова была интересной личностью. Она относилась к тому племени, которое в народе с легкой руки классика прозвали «Плюшкиными». Поначалу такие люди берегут каждую копейку в заботе о будущем. Но мало-помалу эта бережливость становится патологической скаредностью. И чем ближе старость и естественное освобождение от всего земного, тем они больше трясутся над каждой копейкой. Скопидомы подавляют в себе многие благие желания, отказываются от радостей жизни. И все это совершается в насмешку над здравым смыслом.

Пискунова происходила из мещан. Она овдовела лет двадцать назад. Ее муж — простой крестьянин, начинал с ломового извоза. Но умело повел дело и сколотил большой капитал. Теперь старушка владела большим двухэтажным домом на каменном цоколе, многими драгоценностями и наличными (частью, впрочем, в процентных бумагах) в количестве значительном — более 150 тысяч.

Драгоценности и деньги хранились в большом сундуке, стоявшем в спальне — у изголовья Пискуновой.

Можно помянуть и про несколько пудов столового серебра, которым были набиты ящики буфета и комода, также украшавшими спальню.

Все эти сокровища служили причиной того, что в спальне старушки с раннего утра и до позднего вечера вертелись постные физиономии тех, кто имел надежду от них, то есть от сокровищ, поживиться.

Пискунова была нрава беспокойного и переменчивого. Она частенько меняла свои привязанности. И в соответствии с этим, одних от себя отлучала, других приближала к собственной персоне. В соответствии с этим, она регулярно переписывала свое духовное завещание.

Но были два лица, которые пользовались постоянной симпатией нашей Плюшкиной в юбке (именно так ее прозвали окружающие). Это главный наследник капиталов — двоюродный племянник Михаил Хайлов, 47-летний медведеподобный человек, с нутряным голосом, бесконечно длинными усами, исчезавшими где-то за ушами, и вечно сердитым взглядом темных выпученных глаз. Хайлов служил по жандармской части, имел подполковничьи эполеты и по табели о рангах занимал седьмую позицию, то есть был надворным советником.

Другим важным лицом был дворник Пискуновой — Капитон Комаров, с окладистой бородой, обрамлявшей физиономию цвета кирпича, и в сапогах бутылками, ужасно скрипевшими при малейшем движении, за что сапожнику было дополнительно заплачено два рубля.

Капитон состоял при Пискуновой главным советником, юристом, утешителем, хранителем добра. Одним словом, был незаменимым человеком, на которого хозяйка полагалась как на самое себя.

Вот эти двое словно стояли над схваткой, которая последнее время шла в доме древней старушки.

ПОД ЛАМПАДОЮ

В большой спальне, слабо освещенной керосиновой лампой, на громадной по-барски кровати, лежала 82-летняя Анна Пискунова. Самочувствие ее вечером 25 декабря было хорошим. Она обратилась к сидевшей в подножии сухонькой бабешке, одетой в какое-то допотопное, явно с чужого плеча, шелковое платье. Это и была одна из враждующих сторон — Анна Чеброва. Про себя она с гордостью говорила: «Моя специяльность — ухаживать за недужными». Впервые в доме Пискуновой она появилась месяца два назад, поставила больной банки и весьма успешно: старушке сразу полегчало. За это Чебровой была отведена небольшая комнатушка на первом этаже и она была зачислена на довольствие.

Неожиданно мощным голосом умирающая Пискунова гаркнула:

— Эй, Анна! Вчерашние щи не все схлебали? Принеси-ка мне тарелку, только чтоб горячие были. А что Беляевы делают? Небось опять лимонад в столовой пьют?

Чеброва, быстро оглянувшись на дверь, наклонив голову к уху старушки, быстро зашептала:

— Если б только лимонад! Матушка, Анна Ивановна, ведь это чистый разбой: Беляевы сегодня полбутылки вишневой наливки вылакали. Ни стыда, ни совести! Меры хоть какие принять…

— Меры? — раздраженно переспросила Пискунова. — Сбегай, позови Капитона.

Явился Капитон, низко поклонился:

— Что, барыня, прикажете?

— Ты, Капитоша, принеси из столовой наливку и поставь у меня в спальне. На вот ключ, закрой в буфет.

Тем временем Чеброва успела налить щей и с тарелкой предстала перед старухой. Плаксивым голосом она заговорила;

— Матушка, вот со дна собрала, остатки. Все Беляевы подъели. Ну что за ироды, ей-Богу? Придет ваш племянничек, так ему и налить нечего…

— Ну, мой подполковник щи у меня никогда не ест. Разве только рюмку водки выпьет. А все-таки вы, разбойники, меня вчистую разорите. Завтра первое не готовьте. Надо пост крепче соблюдать. Брюхо набивать — нечистого тешить, — говорила Пискунова, вылизывая остатки капусты с тарелки. — Все! Позовите мне Беляевых, а сами идите. Эй, Капитон, лампадку подверни. Ишь, сколько масла расходуем. Не дом — прорва бездонная!

В ЧАС ВЕЧЕРНИЙ

Как читатель уже догадался, супруги Беляевы были стороной, противоборствовавшей с Чебровой, бабешкой алчной и кляузной. Арсений Беляев приходился дальним родственником Пискуновой. Но это родство было таким, какое в народе зовут «седьмой водой на киселе». Оно не давало серьезной надежды на долю в наследстве. Беляевы добивались его собственным усердием.

Призвав супругов к себе, Пискунова сказала:

— Арсений, что-то в плечо вступило. Разомни-ка малость… Ой, голубчик, от тебя несет, как из портерной лавки. Вишневкой опять баловался? Да не дыши на меня, а то и я захмелею!

Бережно разгоняя застоявшуюся старческую кровь, Арсений, 31-летний румяный здоровяк, хорошо знакомый постоянным посетителям биллиардных и трактиров, промычал в сторону:

— Виноват-с, от инфлуенции действительно принял рюмку. Это прописал, барыня, ваш лекарь Тривус.

— Буде врать! Ой, полегче! Ишь, силу девать некуда. И руку мне потри. Прошлый раз хорошо сделал. — И чуть повернув голову к супруге Арсе-

ния, приказала: — Сусанна, ты намедни раз что-то про несчастную любовь рассказывала, а я заснула. О чем ты мне талдычила, голубка?

Беляевы пришлись ко двору Пискуновой совершенно с неожиданных сторон своих дарований. Арсений, в свое время года два проучившийся в медицинской академии, был допущен разминать старушечьи члены, замлевшие от долгого лежания. Что касается его супруги, бывшей лет на пять старше Арсения, то та услаждала слух Пискуновой различными анекдотами, почерпнутыми из популярных исторических книг Пыляева и Карновича.

В пору первой молодости Сусанна отличалась совершенно исключительной красотой. Поговаривали, что в нее был страстно влюблен один из великих князей, пассией которого она была когда-то. Во всяком случае, эта дама, вопреки нужде, порой щеголяла дорогими ювелирными украшениями, вполне соответствующими великокняжеским подношениям.

ЭКСКУРСЫ В РОДНУЮ ИСТОРИЮ

Великолепная рассказчица, Сусанна, устроившись в кресле возле изголовья старушки, начинала повествовать:

— В прошлом веке в Москве жил Прокофий Демидов. Богатств было — не сосчитать! Стал он своих дочерей замуж устраивать — кого за фабриканта, кого заводчику отдал. А одна заупрямилась. «Я, говорит, только за благородного дворянина выйду!» Папаша был вспыльчивый. «Раз ты такая глупая, будет тебе благородный», — вынес он резолюцию. Приказал написать объявление и вывесеть на воротах. Идут прохожие, читают и удивляются:

Как раз шел мимо захудалый дворянин по фамилии Станиславский. Он пришел к Демидову и, даже не взглянув на невесту, попросил ее руки. Сыграли свадьбу. А этот Станиславский, — Сусанна бросила косой взгляд на мужа, — оказался игроком и пьяницей. Папаша Демидов дал в приданое всего 9 рублей 99 копеек. Так дочка и маялась всю жизнь. А те, которых отец сам пристраивал, прожили в довольстве.