Блуд на крови. Книга первая, стр. 43
Возле сарая приставила к дверям лопату и отправилась спать.
…С трудом дождался агент утра. На его счастье, было довольно тепло. Это и помогло выдержать. Едва немного просветлело небо, он подошел к ближайшей от старухиной избе, постучал в окно.
— Кто там? — раздался старческий заспанный голос.
— Открой, отец! — как можно ласковей сказал Филиппов. — Дело серьезное.
Маленький сухонький старик распахнул раму:
— Чего спать, баламут, не даешь?
— Я из полиции! Возьми с собой кого, пойдем — понятым будешь!
Вздохнул старик — хочешь не хочешь, иди! На то оно — начальство.
Разбудили мать Федорова. Филиппов строго спросил:
— Полицию уважаешь? Доставай бриллиантовое ожерелье, которое тебе сыночек привез. А стекляшки, доставленные нынче, можешь на память оставить.
Старуха зыркнула глазками:
— Знать ничего не знаю!
— Тогда я знаю! Бери лопату, пошли к колодцу.
…Филиппов быстро нашел спрятанное. Старуха злобно шипела проклятия. Соседи удивленно качали головами: «Надо же, всю жизнь самая неудельная была, с хлеба на квас перебивалась! И вдруг — сокровища!»
О ВРЕДЕ СЛАДКОГО
У Кошко в кабинете на этот раз было шумно и многолюдно. Дело по раскрытию преступления закончилось.
Семен хвалился, как он ловко провел старуху. Филиппов и другой агент, приехавший к нему с утра на помощь, — Муратов, любовались ожерельем, а Линдер даже примерил его на себя, чем и рассмешил всех.
Бухгалтер принес ведомость, и Семен расписался в получении обещанных 100 рублей.
Но вот полицейские ввели в кабинет Федорова.
Линдер поднял вверх ожерелье:
— Молодец! Вкус у тебя отличный! Хорошую вещичку добыл.
Федоров побледнел, зашатался, опустился на стул.
Кошко веско произнес:
— Тебе Сибири не миновать, но для чего ты втянул мать-старуху? Ведь теперь по твоей милости я вынужден упечь ее на каторгу. Но если все честно, без утайки скажешь, мать, быть может, на Сахалин не отправим.
Федоров надулся, попыхтел, подумал и разверз уста:
— Раз камни нашли, так, значит, мое дело пропащее.
— Как убивал и кто помогал?
— Один все сделал. Хотел зараз разбогатеть, да не вышло.
— От кого узнал про покупку ожерелья? Кадык на жилистой шее Федорова заходил
вверх— вниз. Он хрипло попросил:
— Дайте воды! Попил, продолжил:
— Шел я по Тверскому бульвару. Навстречу мой знакомец движется — Аронов. Он в мастерах служит в ювелирном магазине на Рождественке. Разговорились. Стал хвастать Аронов: «У моих хозяев дело большое, миллионное!»
Говорю: «Буде врать, скажи, что кое-какое, а то — „миллионное“!»
Разгорячился Аронов. «Озолин завтра из Ростова покупку за 58 тысяч везет, одних бриллиантов штук сто. Мы его встречать не сумеем, заказ срочный, а автомобиль пошлем — к поезду № 29, вагон 3-й».
Заиграли у меня мысли. Я Озолина в лицо знал, по соседству, считайте, работаем. У меня как раз портсигар с монограммой «К» был. На Смоленской толкучке купил портмоне с такой же буквой, а платок лежал в этом портмоне. Ну, думаю, прямо судьба мне — вмиг стать богатым, а то бьюсь, бьюсь в своей мастерской — лишь на хлеб да квас хватает.
Перво— наперво купил в оружейном магазине на Неглинке нож подходящий, а в «Мюр и Мерилизе» — большую куклу. Когда дома никого не было, я на ней руку набивал. Чтоб, значит, при настоящем деле не промазать, точно в сердце попасть.
— И где она, эта кукла? — спросил Кошко.
— А вы еще не нашли? — удивился Федоров. — Знать бы, не сказал об этом. Ну да ладно! В сарайчике моем лежит, под дрова ее забросил. Всю ей грудь, стало быть, в труху превратил. — И с тайной, но все же заметной похвальбой произнес: — Зато потом, при деле, точно все удалось! Озолин, когда я открыл дверь и к нему вошел, спал на диванчике — уже одетый, решил перед Москвой отдохнуть.
— Что, дверь в купе была не заперта?
— Заперта, а я ключ припас. Вошел, а он во сне улыбается. А я дальше, представил, что это лишь кукла. Точно стукнул! — еще раз повторил Федоров.
— А где вы встретили поезд?
— В Туле! Я приехал раньше на два часа. Погулял малость по городу, билет купил — в этот же, третий вагон. Вижу, на вокзальной площади в лавке отменными пряниками торгуют. Купил большой, с вареньем, да в несколько слоев — вкуснятина! В этот момент 29-й поезд подошел. И что бы вы думали? Спрыгнул с подножки и направился ко мне, прямо ко мне… сам Озолин. Посмотрел, узнал — руку пожал, очень удивился нашей встрече. «Я, говорит, для внучки тульских пряничков купить хочу!»
Как— то тошно мне стало. Поспешил скорее к поезду, закрылся в своем купе. Оно у меня такое же, как у Озолина, отдельное.
— Когда вы узнали, что у Озолина купе отдельное?
— Да еще в Москве! Мне об этом Аронов сказал. Я спросил: «Как же наш друг Озолин такое сокровище не боится один в вагоне везти?» Аронов ответил: «Во-первых, никто не знает. Во-вторых, у него купе маленькое, отдельное!»
Вот я себе и взял такое же.
…Поезд вновь продолжал путь. Миновали Серпухов. Думаю себе: пора, брат, пора! И всем своим нутром ощущаю, что Озолин спит. Прямо удивительно!
И вышло все точно, словно бес меня за руку водил. Своим ключом открыл, дело сделал. Чтобы не поняли, что ради корысти все это, засунул ему в один карман брюк портсигар, в другой портмоне, а его себе забрал. Потом в нем оказалось всего рублей четыреста. Ну и, конечно, из бокового пиджачного кармана достал ожерелье.
Вышел из поезда на Москве 2-й, домой поплелся пешком. Дальше вы все сами знаете.
— Скажите, Федоров, вы перед тем, как отправились в купе Озолина, сладкое что-нибудь ели?
Выпучил от удивления убийца глаза и со страхом спрашивает:
— А как вы догадались? Действительно, было дело. Мне надо идти к Озолину, а на меня прямо жор напал, пряника захотелось. К тому же, понимаю, что после того я есть не смогу, а объедок домой тащить не хочется. Вот я перед самыми дверями озолинского купе дожевывал. А как вы догадались?
— А я этому прянику сто раз спасибо сказал! От липких пальцев отличный отпечаток на портсигаре остался. Не будь его, глядишь, мы это дело и не раскрыли бы.
ЭПИЛОГ
О том, что в Москве впервые по отпечаткам пальцев найден убийца, в то время писали и говорили много. Приказом Столыпина Кошко и его помощники были отмечены денежным вознаграждением согласно их званиям и заслугам.
Семен Шмигайло так вошел во вкус полицейской работы, что забросил свое прежнее ремесло часовщика и стал работать агентом по розыску пропавших собачек и кошек (была такая служба).
Что касается Федорова, то он получил восемь лет каторжных работ. Во время нэпа его следы вновь обнаружились в Москве. Он работал в большой фотографии «Рембрандт», что на Сретенке в доме 2/28. Специализировался на печатании фотоизображений вождей революции. Фотографии наклеивались на большого размера красивое паспарту и в газетных киосках продавались всем желающим. Если вам попадется такая фотография, то вспомните, кто к ней приложил руку.
КРОВАВАЯ ПЛАХА
В багажном отделении Брест-Литовской железной дороги служащие уже несколько дней жаловались на сильный и тяжелый запах, исходивший от большой корзины. После того, как была наконец вызвана полиция, груз вскрыли. Присутствовавшим предстала ужасная картина. Завернутая в клеенку, там лежала обнаженная мертвая женщина. Щеки были вырезаны, глаза выколоты. Впрочем, и само туловище было расчленено: отрубленные руки и ноги лежали в этой же корзине.
Начались трудные поиски преступника…
ЗА КУЛИСАМИ ИППОДРОМА
Наездник Прахов был когда-то московской знаменитостью. Маленького роста, жилистый, чрезвычайно ловкий, он мало говорил, не курил и никогда не пил. Он один выиграл столько заездов, сколько, кажется, не выиграли все остальные жокеи вместе взятые.