Блуд на крови. Книга первая, стр. 21

— Карла (он именно так называл меня)! Я что придумал! Иди-ка сюда! — И мы пошли навстречу друг другу, он вниз, а я наверх. Встретились на площадке второго этажа. — Я, братец, вот что придумал: чтоб ты не зазнавался, я тебе сделаю особенный свадебный подарок… Никто таких еще не делал! Ха-ха! — И старик раскатисто расхохотался.

У меня почему-то похолодело в груди:

— То есть какой такой подарок?

— Ты чего, дурачок, пугаешься? Такой здоровый, а пугливый! Ты мне отвечай: когда собираешься по векселям платить?

Застучало у меня шибко сердце, зло к груди подкатило. Ну, думаю, старый козел, чего такое ты удумал? Сам же так тихо отвечаю:

— Не волнуйтесь, в течение месяца после свадьбы все выплачу сполна! И за ваше доброе участие всегда буду вам признателен.

А старик пуще прежнего веселится:

— Хорошо, я тебе на свадьбе сюрприз устрою! Такой, какого не ждешь. Ты меня на свадьбу пригласишь, не побрезгуешь? Все так и ахнут!

Уходил я на ватных ногах. Испугался, что Власов прямо на людях предъявит мне векселя к оплате, выставит бедняком и брачным аферистом, каковым, по сути дела, я и был. Эх, думаю, сорвет старик мою карьеру!

И решил я добыть свои векселя любой ценой. Долго думал, ночей не спал. Скольких врагов я на войне уничтожил! А если разобраться, то какие они мне враги? Они мне ничего плохого не сделали, а я их убивал да отличаем за это был. А старик мне желает величайшее зло причинить. Так почему же его я должен терпеть? Все равно ему жить осталось недолго…

Купил на рынке перочинный нож, тщательно его заточил, пришел к Власову, а там его кухаркА Анюта Семенидова на плите картошку с бараниной жарит. Старик обрадовался моему приходу:

— Сейчас ужинать будем. Так и быть, ради нашей встречи водки с тобой выпью! А что ты, Карла, нынче такой мрачный? Что случилось?

Я ничего не ответил, а сам думаю: как быть с Анютой? И придумал. Говорю: «Анюта, сбегай в лавку, купи кваса!» — и дал ей семик.

Бегала она минуты три-четыре, а я за это время со стариком уже управился. Под каким-то предлогом завел в спальню, ударил ножом, и от крови на меня истинно бешенство нашло: уже лежащего бью и бью, остановиться не могу. Вдруг мысль пришла: Анюта не вернется? Что тогда будет? Почему об этом раньше не подумал? Ну ладно, не вернется, тогда застрелюсь.

И вдруг слышу: топ-топ каблуками по лестнице, Анюта влетела в гостиную. Набросился на нее, стал в спину ножом бить — раз шесть или семь. Чтобы кровь вниз не просочилась, подложил под Анюту подушку. Да с ножом неловко обошелся, ладонь всю себе исполосовал. Кровища хлещет, остановить нет возможности! Чую, что слабеть начинаю. Взял у старика ключ, открыл сейф, собрал векселя, наличные деньги. Вижу, какие-то документы завалились за сейф, рука не подлезает. Тяжеленный он, но я напрягся, сдвинул, чуть не заплакал — это всего лишь почтовая бумага. Ума точно лишился: зачем было двигать сейф, когда мог линейкой выгрести?

Ну а дальше вы все знаете, кроме «маленького пустяка». О нем я расскажу в другой раз. Нынче устал. Ведите в камеру.

«МАЛЕНЬКИЙ ПУСТЯК»

На следующий день в следовательскую камеру пришло несколько полицейских чинов, в том числе знакомые нам стряпчий и пристав.

Ввели Ландсберга. Он был спокоен и любезен. Со всеми поздоровался, уселся за свой столик в углу и приготовился отвечать на вопросы.

— Вы, Карл Христофорович, хотели сегодня поведать нам о каком-то «пустяке»?

— Да, — грустно улыбнулся Ландсберг. — Сейчас я вам расскажу нечто удивительное. Когда я стал разбирать бумаги Власова, то нашел две, которые заставили расплакаться. Первое — пакет, на котором старик вывел каллиграфическим почерком: «Дорогому сыночку Карле в радостный день его бракосочетания с графиней… — в подарок». Я вскрыл пакет, с ужасом догадываясь о его содержании…

Я вытащил из пакета мои векселя… Старик прощал мне долги. Более того, нашел я и «духовную» Власова: все свое имущество, все немалые сбережения и землю с домом в Гатчине старик завещал мне, негодяю. Господи, сказал я себе, в мире не было больших подлецов и глупцов, нежели я!

После этого мне захотелось умереть.

ЭПИЛОГ

Ландсберг на суде вел себя достойно. С холодным безучастием следил он за процессом. Кстати, председательствовал еще молодой А. Ф. Кони, ставший вскоре знаменитым юристом. Приговор был относительно мягок — 15 лет каторги.

Попав на Сахалин, Ландсберг сразу же сделался там заметной фигурой. И дело было не только в том, что его процесс прогремел на всю Россию. Ландсберг проявил себя отличным инженером-сапером. Прибыв в конце прошлого века на остров, известный журналист Влас Дорошевич с восторгом писал об этом человеке: «Все, что сделано на Сахалине дельного и путного в смысле дорог, устройства поселений, — сделано Ландсбергом. И Бог весть какая бы судьба постигла сахалинскую колонию, если бы в Петербурге не разыгралась трагедия с „угрозой ростовщика“.

Закончился срок каторги, но Ландсберг остался на Сахалине. Он жил в уютном домике, где порядок соблюдала его миловидная жена — акушерка, по сердечной доброте приехавшая служить на каторжном острове. Завел Карл Христофорович магазин, где приказчики под хозяйским взглядом ловко вели дело. Сам Ландсберг сделался представителем крупного страхового общества, много бывал в Японии и Китае, сыскал славу толкового и честного человека. Мог бы вернуться в Петербург, но не хотел.

Ландсберг порой говаривал:

— Человеку для счастья надо интересную работу и любимую жену.

Волей рока на далеком острове он нашел свое счастье, свою любовь, свое признание.

ДЬЯВОЛЬСКИЙ ПЕРСТЕНЬ

Сыщикам с самого начала было ясно: убийца — преступник неопытный. Но вопреки этому он так ловко сумел замести следы, что, казалось, рука правосудия никогда его не достанет. Однако, как очень часто бывает, в дело вмешался случай — и случай невероятный…

СНЕГ НА КРЫЛЬЦЕ

Два дня задувала метель. Без конца валил сухой колючий снег. Лишь к вечеру 14 января небо над Москвой как-то сразу просветлело, ветер стих, мороз крепчал. Сквозь разрывы в черных облаках проглянул апельсиновый диск заходящего солнца. Его слабо-розовые лучи коснулись стен приземистого дома о двух флигелях по Верхнему Кисловскому переулку.

Это было одно из владений крупного виноторговца Ивана Шелягина, державшего склад и магазин в Охотном ряду. Второй этаж правого флигеля с минувшей осени Шелягин сдавал Илье Попову, отставному капитану, перебравшемуся из Петербурга. Попов оплачивал аренду помесячно. За платой и был послан к нему мальчик — слуга Шелягина. Поскольку все это случилось в именины Попова — в день святого Ильи, купец послал Попову подарок, две бутылки ликера — «Крем де Банан» и «Мараскин» фирмы Мария Бризар и Роже.

Весело насвистывая, мальчишка подошел к крыльцу и вдруг задумчиво раскрыл рот. Все крыльцо было занесено нетронутым снегом. Более того, дверь в сени была приоткрыта, и туда намело. Солнце вновь спряталось за тучи, сразу померкло, но ни в одном окне большой квартиры Попова свет не зажигали.

Мальчишку объял страх. И все же любопытство взяло верх. Он пролез в узкую щель двери, и под его неуверенными шагами заскрипели деревянные ступени. Неожиданно тишину огласил дикий вопль мальчишки:

— Ааа!… Мерлый человек!

Он пулей вылетел в пустынный двор, оттуда на улицу.

Надо было так случиться (и это не выдумка автора!), что мальчишка едва не сбил с ног человека, который, как выяснится, имеет некоторое отношение к этой истории. На случайном прохожем была военная шинель и полковничьи погоны.

— Дяденька военный, — залепетал мальчишка, — там, — он махнул рукой в сторону флигеля, — мерлый человек лежит!

— Что такое, какой такой «мерлый»?