Антология мировой фантастики. Том 3. Волшебная страна, стр. 65

14. В черной крепости

Запоры ворот загремели за нами. Проход в стене, широкий и длинный, заполнен выстроившимися в ряд солдатами, в основном женщинами. Они смотрели на меня; дисциплина у них была отличная, они молчали и приветствовали нас только поднятием своих копий. Из стены мы выехали на огромную площадь. граничащую с высоким черным ограждением крепости. Площадь вымощена камнем и пуста; на ней не менее полутысячи солдат, тоже в основном женщин; все с сильными телами, голубоглазые и рыжеволосые. Длина площади не менее четверти мили. Против нас группа людей на лошадях, того же класса, что и те, что ехали со мной. Они располагались вблизи портала, к которому направились и мы. Примерно на трети пути мы миновали круглую яму в сто футов шириной, в которой пузырилась и кипела вода; от нее поднимался пар. Я решил, что тут горячий источник; чувствовалось его дыхание. Вокруг стройные каменные столбы, с каждого выдавалась перекладина, как на виселице, с концов перекладины свисали цепи. Очень неприятное и зловещее место. Мне оно совсем не понравилось. Должно быть, это проявилось у меня на лице, потому что Тибур вежливо объяснил: — Это наш кухонный котел. — Нелегко оттуда доставать похлебку, — заметил я. Думал, что он шутит. — Да, но то, что здесь варится, мы не едим, — ответил он еще более вежливо. И расхохотался. Когда я понял, мне стало тошно. Цепи должны были держать людей, подвергаемых пытке; их медленно опускали в этот дьявольский котел. Но я только равнодушно кивнул, и мы проехали мимо. Ведьма не обращала на нас внимания склонив красно-рыжую голову, она глубоко погрузилась в размышления; время от времени я ловил на себе ее взгляд. Она сделала знак ожидавшим — двум десяткам рыжеволосых девушек и женщин и полудюжине мужчин; они спешились. Ведьма склонилась ко мне и прошептала: — Поверни кольцо, чтобы камень не был виден. Я повиновался, не задавая вопросов. Мы подъехали к порталу. Я рассматривал ожидавших нас. На женщинах верхняя одежда, оставлявшая обнаженной правую грудь; мешковатые брюки, перевязанные у лодыжек; пояса, на которых висели по два меча, один длинный, другой короткий. Мужчины в свободных рубашках и таких же мешковатых брюках; на месте мечей с их поясов свисали молоты, как у Тибура, но поменьше. Женщины, встретившие меня на берегу реки, были красивы, но эти гораздо привлекательнее, в них чувствовалась порода. Они так же откровенно и оценивающе смотрели на меня, как та женщина-солдат и ее подчиненные; глаза их задержались на моих светлых волосах, как очарованные. На всех лицах виднелась та же скрытая жестокость, что и на лице Люр. — Здесь мы спешимся, — сказала ведьма, — и пройдем туда, где сможем лучше познакомиться. Я кивнул, равнодушно, как и раньше. Мне показалось, что я поступаю глупо, так доверяясь окружающим; но я думал также и о том, что у меня не было другого выхода, разве что отправиться в Сирк, а я не знал, где он расположен; и если бы я попытался это сделать, то был бы преследуемым преступником по эту сторону белой Нанбу, каким стал по ту сторону. Та часть меня, которая была Лейфом Ленгдоном, думала так, но другая часть, та, что была Двайану, вообще об этом не думала. Она раздувала пламя безжалостности и высокомерия, которые пока сохранили мне жизнь; шептала, что среди айжиров ни у кого нет права расспрашивать меня или преграждать мне путь, с увеличивающейся настойчивостью нашептывала, что меня должны были встретить развернутыми знаменами, боем барабанов и звуками труб. Часть, остававшаяся Лейфом Ленгдоном, отвечала, что ничего не остается, как продолжать в прежнем духе, что это единственная возможность продолжать игру. А та, другая часть, древние воспоминания, проснувшийся Двайану, постгипнотическое внушение старого жреца, — нетерпеливо спрашивала, почему я сомневаюсь, утверждала, что это не игра — это правда! И что она больше не будет выносить наглость этих выродившихся собак великой расы — и не будет выносить мою трусость! Итак я спустился с лошади и стоял, высокомерно глядя вниз на лица встречавших меня людей, — буквально глядя вниз, потому что я был на четыре дюйма выше самого высокого из них. Люр тронула меня за руку. Между ней и Тибуром я прошел в портал черной крепости. Мы прошли через огромный вестибюль, тускло освещавшийся сквозь узкие бойницы, расположенные высоко вверху. Прошли мимо молча салютовавших женщин-солдат; миновали много поперечных коридоров. И наконец подошли к большой охранявшейся двери, здесь Люр и Тибур отпустили эскорт. Дверь медленно распахнулась; мы вошли, и она так же медленно закрылась за нами. Первое, что я увидел, был Кракен. Он растянулся на одной стене комнаты, в которую мы вошли. Сердце мое дрогнуло, и на мгновение я почувствовал почти непреодолимое желание повернуться и убежать. Потом я понял, что Кракен выложен мозаикой на стене из черного камня. Вернее, он находился на желтом мозаичном поле, а сам Черный Осьминог был вырублен из черного камня стены. На меня смотрели его непостижимые глаза с той злобой, которую так мастерски передали золотые пигмеи в символе в своем храме. Что-то шевельнулось под Кракеном. Из-под черного капюшона на меня смотрело лицо. Вначале я решил, что это сам старый жрец из Гоби, потом я увидел, что этот человек не так стар, глаза у него чистого синего цвета, а лицо не покрыто морщинами; оно холодное, белое и невыразительное, как будто вырезанное из мрамора. Я вспомнил, что говорила мне Эвали, и понял, что это Йодин, верховный жрец. Он сидел на похожем на трон стуле за длинным низким столом, на котором лежали свитки, похожие на папирусные свитки древних египтян, и цилиндры тусклого красного металла, по-видимому, контейнеры для этих свитков. По обе стороны от него стояли аналогичные троны. Он поднял тонкую белую руку и поманил меня. — Подойди ко мне, ты, который называет себя Двайану. Голос холодный и бесстрастный, как лицо, но вежливый. Мне опять показалось, что я слышу голос старого жреца. Я пошел к нему, скорее как потакающий просьбе низшего, чем отвечающий на вызов равного. И именно так я и чувствовал. Он, должно быть, прочел мою мысль, потому что я увидел на его лице тень гнева. Глаза его внимательно изучали меня. — Мне сказали, что у тебя есть некое кольцо. С тем же чувством потакания низшему я повернул камень кольца и протянул к нему руку. Он посмотрел на кольцо, и его белое лицо утратило свою неподвижность. Он сунул руку за пояс, извлек оттуда ящичек, а из него кольцо, и положил его рядом с моим. Я увидел, что оно не такое большое и оправа несколько иная. Он рассматривал кольца, потом со свистящим дыханием схватил меня за руки и начал рассматривать ладони. Отпустил руки и опустился в свое кресло. — Зачем ты пришел к нам? — спросил он. Меня охватил приступ раздражения. — Можно ли допрашивать Двайану, как простого посыльного? — спросил я хриплым голосом. Я подошел к столу и опустился в одно из кресел. — Пусть принесут вина, я хочу пить. Пока не утолю жажду, говорить не буду. Слабая краска показалась на белом лице; Тибур зарычал. Он смотрел на меня с покрасневшим лицом; ведьма встала, глядя на меня, во взгляде ее не было насмешки, задумчивый интерес усилился. Мне пришло в голову, что я захватил трон Тибура; я рассмеялся. — Берегись, Тибур, — сказал я. — Может, это дурной знак. Верховный жрец спокойно прервал меня: — Если он действительно Двайану, Тибур, никакие почести не слишком велики для него. Проследи, чтобы принесли вина. Взгляд, который Тибур бросил на жреца, казалось, содержит в себе вопрос. Возможно, ведьма подумала о том же. Она быстро сказала: — Я прослежу за этим. Она подошла к двери, открыла ее и отдала приказ стражникам. Подождала; мы молчали, как будто ожидали чего-то. Я думал о многом. Думал, например, о том, что мне не нравится взгляд, которым обменялись жрец и Тибур и что хотя я могу доверять Люр, все же она должна будет первой выпить принесенное вино. Думал о том, что расскажу им совсем немного о том, как попал в Землю Теней. Думал о Джиме — и думал об Эвали. Сердце у меня так заболело, что я ощутил одиночество ночного кошмара; и тут я почувствовал яростное презрение со стороны той, другой, части меня, почувствовал, как она разрывает наложенные на нее путы. И тут принесли вино. Ведьма принесла к столу кувшин и кубок и поставила их на стол передо мной. Налила желтое вино в кубок и протянула его мне. Я улыбнулся ей. — Приносящий вино пьет первым, — сказал я. — Так было в старые дни, Люр. И мне дороги старые обычаи. Тибур прикусил губу и дернул себя за бороду, но Люр подняла кубок и осушила его. Я снова наполнил его и протянул Тибуру. У меня было злобное желание подразнить Кузнеца. — А ты бы что сделал, Тибур, если бы принес вино? — спросил я и выпил. Хорошее вино! Оно зазвенело во мне, и я почувствовал, как моя беззаботность усилилась, как пришпоренная. Я снова наполнил кубок и осушил его. — Иди сюда, Люр, посиди с нами, — сказал я. — Тибур, присоединяйся. Ведьма спокойно заняла третий трон. Тибур разглядывал меня, и я заметил в его взгляде ту же задумчивость, что видел и во взгляде Люр. Мне пришло в голову, что все они заняты своими мыслями и что Тибур по крайней мере обеспокоен. Когда он ответил, в его голосе не было прежней язвительности. — Хорошо, Двайану, — сказал он и, подняв скамью, принес ее к столу и сел так, чтобы видеть наши лица. — Отвечаю на твой вопрос, — я повернулся к Йодину. — Я пришел сюда по призыву Калкру. — Странно, — ответил он, — что я, верховный жрец Калкру, ничего не знаю об этом призыве. — Я не знаю причины этого, — спокойно сказал я. — Спроси у того, кому служишь. Он задумался. — Двайану жил очень давно, — сказал он наконец. — До… — До святотатства. Верно. — Я выпил еще. — Однако… я здесь. Впервые голос его утратил устойчивость. — Ты… ты знаешь о святотатстве! — Пальцы его сжали мое запястье. — Человек, кто ты, откуда ты пришел? — Я пришел с родины, — ответил я. Пальцы его сжали мою руку еще сильнее. Он повторил слова Тибура: — Родина мертвая земля. Гнев Калкру уничтожил там жизнь. Нигде нет жизни, только здесь, где Калкру слышит своих слуг и допускает жизнь. Он сам не верил в это; я мог судить по беглому взгляду, которым он обменялся с ведьмой и Кузнецом. И они не верили. — Родина — высохшие кости, — сказал я. — Ее города покрыты грудами песка. Ее реки безводны, и меж их берегов течет лишь песок, перегоняемый жарким ветром. Но на родине по-прежнему есть жизнь, и хотя древняя кровь утрачивается, она все еще правит там. И в том месте, откуда я пришел, по-прежнему поклоняются Калкру и боятся его, а в других местах земля обильно рождает жизнь, как делала это всегда. Я налил себе еще вина. Хорошее вино. Я чувствовал, что становлюсь все беззаботнее… Двайану во мне все сильнее… что ж, я попал в тяжелое положение, но Двайану выберется из него. — Покажи мне, откуда ты пришел, — быстро заговорил верховный жрец. Он дал мне восковую пластинку и стилос. Я начертил линию Северной Азии и Аляску. Указал Гоби и приблизительное расположение оазиса, а также положение Земли Теней. Тибур встал, чтобы посмотреть; три головы склонились над моим чертежом. Жрец порылся среди свитков, вытащил один и сравнил с табличкой. Похоже на карту, но северная береговая линия изображена неверно. На карте линия, которая, по-видимому, обозначает маршрут. Вдоль всего маршрута какие-то символы. Не запись ли это пути старой расы, каким она следовала из Гоби? Наконец они подняли головы; в глазах жреца беспокойство, у Тибура неясные тревожные предчувствия, и лишь глаза ведьмы ясные и спокойные — как будто она приняла решение и теперь точно знала, что ей делать. — Это родина! — сказал жрец. — А черноволосый незнакомец, который сопровождал тебя и смотрел, как ты падаешь с моста Нансур, он тоже оттуда? В вопросе была зловещая угроза. Мне все меньше и меньше нравился Йодин. — Нет, — ответил я. — Он пришел из старой земли рррллия. Это заставило жреца вскочить, Тибур недоверчиво выругался, и даже спокойствие Люр было нарушено. — Другая земля — рррллия! Но этого не может быть! — прошептал Йодин. — Тем не менее это так, — сказал я. Он сел и на некоторое время задумался. — Он твой друг? — Мой брат по древнему кровному обряду его народа. — Он присоединится к тебе здесь? — Да, если я пошлю за ним. Но я не пошлю. Пока еще нет. Ему хорошо там, где он сейчас. В тот же момент я пожалел о том, что сказал. Почему — не знаю. Но я многое бы отдал, чтобы вернуть эти слова. Снова жрец замолк. — Странные вещи ты нам рассказываешь, — сказал он наконец. — И ты пришел необычно… для Двайану. Не возражаешь, если мы немного посовещаемся? Я посмотрел на кувшин. Он был еще наполовину полон. Вино мне понравилось — особенно потому, что отгоняло воспоминания об Эвали. — Говорите, сколько хотите, — благосклонно согласился я. Они отошли в угол. Я налил себе еще порцию, и еще. Забыл об Эвали. Начал чувствовать, что хорошо провожу время. Хорошо бы Джим был со мной, но все равно я сожалел, что сказал, что он придет, если я пошлю за ним. Потом я выпил еще и забыл и о Джиме. Да, я прекрасно проводил время. Нужно еще посвободнее сделать Двайану. Тогда будет еще лучше… спать хочется… что сказал бы старый Барр на моем месте… Я внезапно пришел в себя. Рядом со мной стоял верховный жрец. Он что-то говорил. У меня сложилось представление, что он говорит уже некоторое время, но о чем, я не знал. Мне также показалось, что кто-то пытался разогнуть мой палец. Но он был согнут так крепко, что камень кольца оцарапал ладонь. Воздействие вина быстро кончалось. Я осмотрелся. Тибура и ведьмы не было. Почему я не заметил, как они ушли? Уснул? Я посмотрел в лицо Йодина. На нем было выражение напряжения и замешательства; однако под ним я ощущал глубокое удовлетворение. Странное сочетание выражений. Мне оно не понравилось. — Они ушли, чтобы подготовить тебе достойный прием, — сказал Йодин. — Помещение и соответствующую одежду. Я встал и остановился рядом с ним. — Как Двайану? — Пока еще нет, — вежливо ответил он. — Как почетному гостю. Дело слишком серьезное, чтобы решить без еще одного доказательства. — Что за доказательство? Он некоторое время смотрел на меня, не отвечая. — Калкру должен принять твою молитву! По моему телу пробежала дрожь. Он внимательно следил за мной и, должно быть, заметил. — Умерь свое нетерпение, — в голосе его звучал холодный мед. — Ждать тебе недолго. До того времени я, вероятно, не увижусь с тобой. Тем временем — у меня к тебе есть просьба. — Какая? — Не носи открыто кольцо Калкру, кроме тех случаев, конечно, когда сочтешь это необходимым. О том же просила меня и Люр. Но ведь десятки людей видели у меня кольцо; еще больше слышали о нем. Он прочел мою мысль. — Это святая вещь, — сказал он. — Я не знал, что существует другое такое, пока мне не рассказали, как ты показал его на Нансуре. Не надо опошлять святые предметы. Я не ношу свое… кроме необходимых случаев. Я подумал о том, какие случаи он считает необходимыми. И хотел бы я знать, в каких случаях оно будет полезно мне. Глаза его были устремлены на меня, и я надеялся, что на этот раз он не догадался о моих мыслях. — Не вижу причины для отказа в твоей просьбе, — сказал я. И, сняв кольцо с пальца, положил его в карман. — Я был уверен, что ты не откажешь, — сказал жрец. Негромко прозвенел гонг. Йодин нажал на одно место сбоку стола, и дверь раскрылась. Трое юношей, одетые в обычную одежду айжиров, вошли и встали в ожидании. — Это твои слуги. Они отведут тебя в твои помещения, — сказал Йодин. Он склонил голову. Я пошел за тремя молодыми айжирами. У дверей стояла охрана из десяти женщин во главе с моей знакомой — молодым офицером со смелым взглядом. Все энергично отсалютовали. Мы прошли по коридору и свернули в другой. Я оглянулся. Как раз вовремя, чтобы увидеть скользнувшую в комнату жреца ведьму. Мы подошли к другой охраняемой двери. Ее распахнули, и я прошел туда в сопровождении трех юношей. — Мы тоже твои слуги, господин, — сказала девушка-офицер со смелым взглядом. — Если захочешь чего-нибудь, позови. Мы будем за дверью. Она дала мне маленький каменный гонг, отдала салют и вышла. Комната казалась странно знакомой. Потом я понял, что она весьма напоминала ту, в которую меня отвели в оазисе. Те же самые необычно изогнутые сидения, металлические стулья, тот же самый широкий низкий диван, стены увешаны коврами, ковер и на полу. Только тут ни следа упадка. Правда, некоторые вышитые ковры выцвели от времени, но все же сохранили свою изысканность; на них ни заплат, ни других следов починки. Другие, прекрасно вытканные, казалось, только что со станка. На всех шпалерах те же картины войны и охоты, как и на древних гобеленах в оазисе; на более новых шпалерах изображались сцены жизни под миражом. На одном виден был не сломанный еще мост Нансур, на другом битва с пигмеями, на третьем — фантастически прекрасный лес, и сквозь деревья пробираются белые волки Люр. Что-то показалось мне несоответствующим. Я смотрел и смотрел, пока не понял: в комнате оазиса находилось оружие Двайану: его мечи и копья, шлем и щит; здесь оружия не было. Я вспомнил, что принес с собой в комнату жреца меч, отобранный у спутника Тибура. Теперь его у меня не было. Во мне нарастало беспокойство. Я повернулся к трем молодым айжирам и начал расстегивать рубашку. Они молча подошли и стали раздевать меня. Неожиданно я ощутил страшную жажду. — Принеси воды, — сказал я одному из юношей. Он не обратил на это ни малейшего внимания. — Принеси мне воды, — повторил я, думая, что он не расслышал. — Я хочу пить. Он продолжал спокойно снимать с меня ботинки. Я тронул его за плечо. — Принеси воды, — настойчиво сказал я. Он улыбнулся, открыл рот и показал. У него не было языка. Он показал на уши. Я понял: он говорит мне, что он глухой и немой. Я показал на двух его товарищей. Он кивнул. Мое беспокойство усилилось. Таков ли обычай правителей Карака? Подготовлены ли эти трое специально для молчаливой службы, чтобы не слышать особых гостей? Гостей — или пленников? Я ударил пальцем в гонг. Дверь немедленно открылась, вошла девушка-офицер. — Я хочу пить, — сказал я. — Принеси воды. Вместо ответа она пересекла комнату и откинула один из занавесей. За ним находился широкий глубокий альков. В полу небольшой бассейн, в котором текла чистая вода, рядом раковина из порфира, из нее бил небольшой фонтан. Она взяла из ниши кубок, наполнила его из фонтана и протянула мне. Вода была холодная, она слегка сверкала. — Еще что-нибудь, господин? — спросила она. Я покачал головой, и она вышла. Я вернулся к услугам трех глухонемых. Они сняли с меня всю одежду, смазали тело каким-то легким летучим маслом и принялись массировать. Пока они занимались этим, мой мозг активно работал. Прежде всего больное место на ладони напоминало о том, что кто-то пытался снять у меня с пальца кольцо. Во-вторых, я был уверен, что перед пробуждением, прежде чем я пришел в себя от вина, бледнолицый жрец говорил, говорил, говорил со мной, расспрашивал, пытался проникнуть в мой отуманенный мозг. И в-третьих, я утратил всю свою беспечность, которая привела меня сюда; теперь я в сущности почти целиком был Лейф Ленгдон и очень немного — Двайану. О чем же говорил жрец, о чем спрашивал? И что я ответил? Я вырвался из рук массажистов, подбежал к своим брюкам и заглянул в пояс. Кольцо на месте. Я поискал кожаный мешочек. Он исчез. Я позвонил в гонг. Отозвалась женщина-офицер. Я стоял перед ней совершенно нагой, но не видел в ней женщину. — Послушай, — сказал я. — Принеси мне вина. И прочный, хорошо закрывающийся ящичек, чтобы в него вошло кольцо. И прочную цепь, чтобы я мог подвесить ящичек на шею. Понятно? — Будет сделано немедленно, господин, — ответила она. И скоро вернулась. Поставила кувшин и сунула руку под одежду. Достала ящичек, подвешенный на металлической цепи. Она раскрыла его. — Подойдет, господин? Я отвернулся от нее и положил в ящичек кольцо Калкру. Оно прекрасно вошло. — Очень хорошо, — сказал я, — но мне нечего дать тебе взамен. Она рассмеялась. — В твоем распоряжении есть достаточная награда, господин, — вовсе не двусмысленно сказала она и вышла. Я повесил ящичек на шею. Налил себе. Потом еще. Вернулся к массажистам, чувствуя себя лучше. Пока они купали меня, я пил, и когда они стригли и брили, тоже пил. И чем больше я пил, тем все больше оживал Двайану, гневный и негодующий. Мое неудовольствие Йодином росло. И не уменьшилось, когда трое одели меня. Сначала они одели на меня шелковое белье, потом роскошную куртку, желтую, прошитую металлическими синими нитями; мои длинные ноги покрыли мешковатые брюки из того же материала; вокруг талии застегнули широкий, усаженный жемчугом пояс, на ноги одели сандалии из мягкой золотистой кожи. Побрили меня, укоротили волосы, причесали и пригладили их. К тому времени, когда они кончили, кончилось и вино. Я был слегка пьян, хотел еще выпить и был не в настроении позволять играть с собой. Позвонил. Мне нужно еще вино, и я хочу знать, когда, где и как я буду есть. Дверь открылась, но вошла не девушка-офицер. Вошла ведьма.