Страхи мудреца. Книга 1, стр. 92
Я указал на монеты.
— Знак доброй воли!
Деви улыбнулась и подвинула монеты обратно.
— До конца четверти еще целых два оборота, — сказала она. — Давай уж придерживаться первоначальных условий, как договаривались. Мне неудобно брать с тебя деньги заранее.
Несмотря на то что я готов был отдать деньги Деви в знак искреннего примирения, я был очень рад, что пока что мои три таланта остались при мне. Все-таки иметь деньги и не иметь их — это большая разница. Когда кошелек у тебя пуст, чувствуешь себя каким-то беспомощным.
Это все равно что семенное зерно. Если в конце долгой зимы у тебя все же осталось зерно, ты можешь использовать его для посева. Ты хозяин своей жизни. Ты можешь засеять поля и строить планы на будущее. А если по весне зерна не осталось и сеять тебе нечего, ты беспомощен. Никакие труды, никакие благие намерения не помогут вырастить урожай, если тебе нечего сеять.
И я купил себе одежду: три рубашки, новые штаны и толстые шерстяные носки. Купил шляпу, перчатки и шарф, чтобы защититься от зимнего холода. Купил для Аури пакетик морской соли, мешочек сушеного гороха, две банки консервированных персиков и теплые тапочки. Купил комплект струн для лютни, чернил и полдюжины листов бумаги.
А еще я купил прочную латунную задвижку и приделал ее к оконной раме в своей крошечной мансарде. Самому мне ее открыть труда не составляло, зато она должна была помочь сберечь мое скромное имущество от любых воров, даже самых благонамеренных.
ГЛАВА 43
НИЧЕГО НЕ СКАЗАВ И НЕ ПРЕДУПРЕДИВ
Я стоял у окна Анкерова трактира, смотрел на падающий снег и рассеянно крутил в пальцах колечко Денны. В Университет пришла зима, Денны не было видно уже больше месяца. До занятий у Элодина оставалось три часа, и я никак не мог решить, стоит ли призрачный шанс отыскать Денну долгой прогулки по морозу до Имре.
В это время в трактир вошел сильдиец, сбил с башмаков пушистый снег и с любопытством огляделся по сторонам. Было раннее утро, в общем зале, кроме меня, никого не было.
Он подошел ко мне. Снежинки таяли у него в бороде, превращаясь в блестящие капельки воды.
— Извини за беспокойство. Я тут ищу одного парня, — сказал он, удивив меня полным отсутствием какого бы то ни было сильдийского акцента. Он сунул руку под длинное пальто и вытащил толстый конверт с кроваво-алой печатью.
— Ка-во-у-ту, — прочел он по слогам, потом развернул конверт ко мне, и я прочел:
«Квоуту, в трактир „У Анкера“
Университет (в трех километрах к западу от Имре)
Пустоши Беленэ
Центральное Содружество».
Это был почерк Денны.
— Не «Кавоут», а «Квоут», — рассеянно поправил я.
Он пожал плечами.
— Ты и есть он самый?
— Ну да, — ответил я.
Он удовлетворенно кивнул.
— Так вот, я его получил в Тарбеане, около оборота тому назад. Выкупил у одного парня за твердый пенни. Он говорит, что выкупил его у моряка в Джанпуе за винтийский серебряный бит. Он не помнил названия города, где получил его моряк, но это было где-то вдали от моря.
Сильдиец посмотрел мне в глаза.
— Я тебе это затем рассказываю, чтобы ты не думал, будто я пытаюсь тебя надуть. Я за него заплатил целый пенни, а потом пришел сюда из самого Имре, хотя мне это было не по пути.
Он окинул взглядом зал трактира.
— Хотя я так понимаю, что парень, владеющий таким хорошим трактиром, не станет скупиться и заплатит мне, сколько положено.
Я расхохотался.
— Это не мой трактир, — объяснил я. — Я просто живу здесь.
— А-а! — сказал он, явно разочарованный. — А то ты тут стоял прямо как хозяин. Ну все равно, сам понимаешь, я рассчитывал на этом заработать.
— Понимаю, — сказал я. — И как по-твоему, сколько я тебе должен?
Он смерил меня взглядом, оценил мою одежду.
— Ну, меня устроит, если я получу назад свой твердый пенни и еще малый пенни сверху.
Я достал кошелек, порылся в нем. По счастью, несколько дней назад я играл в карты, и у меня были при себе атуранские деньги.
— Да, это справедливая цена, — сказал я, отдавая деньги.
Он совсем было собрался уйти, но на пороге обернулся.
— Чисто из интереса, — сказал он, — а если бы я запросил за него два твердых пенни, ты бы заплатил?
— Ну, может, и заплатил бы, — признался я.
— Кист! — выругался он, вышел за порог, и дверь за ним захлопнулась.
Конверт был из плотной бумаги, помятой и запачканной после долгих блужданий. На печати был изображен вздыбленный олень над бочонком и арфой. Садясь, я раздавил печать в пальцах.
В письме говорилось:
«Квоут,
извини, что уехала из Имре, ничего не сказав и не предупредив. Я тебе отправила письмо в вечер перед отъездом, но ты, наверно, так его и не получил.
Я уехала за границу в поисках тучных пастбищ и новых Возможностей. Я очень люблю Имре, и наши Краткие, хотя и Редкие встречи приносили мне немало радости, но жизнь там дорогая, а шансов у меня в последнее время становилось все меньше.
Илл — приятная страна, сплошные пологие холмы. Климат здешний мне очень нравится, тут теплее и воздух пахнет морем. Кажется, я сумею пережить эту зиму и ни разу не слечь в постель с легочным приступом. Впервые за много лет.
Я провела некоторое время в Малых королевствах, присутствовала при стычке двух конных отрядов. Вот было треску, вот Конского Ржанья, ты ничего подобного в жизни не слыхал! Еще я некоторое время провела на корабле, научилась вязать разные морские узлы и правильно плеваться. И узнала много новых бранных слов.
Если ты вдруг вежливо спросишь, когда же мы встретимся снова, я, возможно, продемонстрирую то, чему научилась.
Еще я встретила своего первого Наемника из Адемов (тут их зовут „кровавые рубахи“). Это женщина, она ненамного выше меня ростом, и у нее удивительные серые глаза. Она хорошенькая, но странная и молчаливая и дергается все время. Никогда не видела, как она сражается, и, кажется, и не хочу этого видеть. Хотя интересно, конечно.
Я по-прежнему без ума от арфы. Сейчас живу у одного искусного господина (имени его я называть не стану), продолжаю обучение.
Я тут хлебнула немного вина, пока это все писала. Я это говорю в оправдание, чтобы ты понял, почему я написала „искуссного“ с двумя „с“. То есть с тремя… Кист! Ну, ты понял, да?
Ты извини, что раньше не написала, но я так много странствовала, и до сих пор у меня просто не было Возможности написать Письмо. Вот наконец написала, но, боюсь, мне потребуется еще некоторое время, чтобы отыскать путешественника, которому я могла бы его доверить на обратном пути к тебе.
Я часто и тепло думаю о тебе.
Постскр. Надеюсь, футляр для лютни служит тебе верой и правдой!»
Занятия у Элодина в тот день начались странно.
Для начала Элодин пришел вовремя. Это застало нас врасплох: мы, шестеро оставшихся студентов, уже привыкли первые минут двадцать-тридцать сидеть в аудитории, болтать, резаться в карты и ворчать по поводу того, как мало нам дают эти занятия. Мы даже не заметили магистра имен, пока он не миновал половину лестницы, ведущей вниз, к кафедре, и не хлопнул в ладоши, чтобы привлечь наше внимание.
Вторая странность состояла в том, что Элодин был облачен в официальную магистерскую мантию. Я и прежде видел его в этом наряде, когда того требовали обстоятельства, но он всегда носил его нехотя. Даже во время экзаменов мантия на нем обычно была мятая и несвежая.
Сегодня же она сидела на нем так, словно Элодин относился к ней всерьез. Она была свежевыстирана и отутюжена. И волосы у него не были растрепанные, как всегда. Они выглядели так, словно Элодин только что постригся и причесался.
Он вышел вперед, поднялся на возвышение, встал за кафедру. Это более, чем что бы то ни было, заставило всех выпрямиться и насторожить уши. Элодин никогда не пользовался кафедрой.